На день погребения моего - Томас Пинчон

разбила...твое сердце или что еще.

Долгое время она считала Фрэнка Рифом без жилки безумия, пока не поняла, что его, если уж на то пошло, не так-то легко прочесть — охота на Слоута Фресно стала для нее сюрпризом, так же, как и участие в революции Мадеро. А теперь он здесь, в угольных месторождениях, которые собираются взорвать.

  —  Ты планируешь остаться здесь или вернуться в Денвер? — спросила она.

 — Есть какая-то причина, по которой я не могу остаться здесь на некоторое время?

 — Хочешь сказать — кроме войны, которая может разгореться в любой момент.

   Они сидели и смотрели друг на друга, пока она не покачала головой.

 —  У тебя больше нет никаких дел в Денвере, полагаю.

 — Напоминает мою маму, слышал, ты ее видела здесь некоторое время назад.

 —  Я действительно люблю Мэйву, Фрэнк. Как человека, которого вижу раз в десять лет. Ты бы ей писал иногда.

  —  Я должен?

  — Ты и Джесса никогда не видел, не так ли.

  — Еще и плохой дядя, — Фрэнк склонил голову.

 — Я не это имела в виду, Фрэнк, — она вдохнула воздух, словно собираясь нырнуть в горящую комнату. — Мы сейчас живем в палатках, если хочешь нас проведать.

Фрэнк пытался сидеть спокойно, не реагируя на то, что накатило на него одной или двумя волнами. Сохранял невозмутимое выражение лица:

  — Ну, может быть, если вы еще будете там...

 — Почему бы не...? — на этом она замолчала, ответ был достаточно очевиден.

 — Думал, ты знаешь. Они собираются избавиться от всех этих палаток, до конца недели всё будет кончено — вот что я слышал.

  — Значит, тебе лучше проведать нас пораньше.

Вот почему он крался рядом с ее тенью сестры милосердия в атакующем кислотно-желтом свете прожекторов, по тающему и снова замерзающему снегу, додумавшись захватить из своей седельной сумки только пачку магазинных сигарет, жестянку с табаком и столько гильз, сколько он мог припрятать в заначке для «крага» и «полис спешл» с их новой маркой.

Когда они добрались в палатку, Джесса там не было, но Стрэй не волновалась.

—  Скорее всего, он с теми балканскими ребятами, своими друзьями. У них там Пасха или что-то вроде того.

Они научили его неплохо ориентироваться ночью. Он в безопасности. Ты можешь спать тут у плиты. Когда приходит, он обычно ведет себя тихо.

 У Фрэнка был смутный план в общих чертах: бодрствовать достаточно долго, чтобы посмотреть, как Стрэй выглядит под этим нарядом больничной сестры милосердия, но, по-видимому, он устал больше, чем думал. Он спал, пока не разошелся кукарекать чей-то петух и мир не озарил суровой дневной свет.

Он только вышел помочиться, но тут заметил лицо из прошлого, мрачного типа, спешившего вниз по склону в милицейской форме, шляпе с узкими полями и военной рубашке — высокий лоб, глаза без век и рот-щель, лицо ящерицы. Милосердия — ни на йоту.

Фрэнк кивнул на него и спросил у Косты, который мочился в канаву напротив.

  — Это что за сукин сын? Я его где-то видел.

 — Это чертов Линдерфельт. Когда они будут атаковать сегодня ночью, он будет впереди всех, будет кричать: «Наступаем!». Линдерфельт —  дьявол.

   Теперь Фрэнк вспомнил.

 — Он был в Хуаресе, возглавлял каких-то наемников, которые называли себя «Американским Легионом», бежал впереди всех, пытался атаковать город раньше Мадеро, а потом получил мандат на мародерство. Ему действительно быстро пришлось перепрыгнуть обратно через границу. Я думал, он уже давно стал пищей грифов.

  — Сейчас он — лейтенант Национальной Гвардии.

  —  Ясно.

  —  У грифов в любом случае больше здравого смысла.

Стрельба началась на рассвете, потом стала повсеместной, потом продолжалась приступами весь день.

Милиция находилась на холме Водонапорной Башни, у них было несколько пулеметов. Их стрелки расположились в ряд вдоль гребня. В железнодорожном тупике на востоке находились забастовщики, которых Национальные Гвардейцы обстреливали с фланга, но милиция была и выше, противостояние продолжалось при свете дня. Мысли обращены к ночи.

 — Не знаю, насколько по-джентльменски они поведут себя после захода солнца, — сказал Фрэнк.

  — Они превратятся во что-то другое, —  ответила она.

Джесс, поеживаясь, заглянул под полог палатки, репетир «винчестер» был на последнем издыхании.

— Пытался добраться в тот железнодорожный тупик. В основном — на животе. Закончились пули. Это кто?

—  Это Фрэнк Траверс. Брат твоего папы. Приехал в город на шумную вечеринку.

   Мальчик взял флягу и выпил воды.

  — Она много о тебе рассказывала, Джесс, — сказал Фрэнк.

   Джесс пожал плечами, осторожно протянул руку:

  —  Что это, похоже на старый «краг».

—  Один из барабанов полон, — вспомнила Стрэй, — если не ошибаюсь, я его продала несколько лет назад.

—  Иногда привязываешься к таким вещам, — тихо сказал Фрэнк. — Что хорошо в «краге» — задвижка, действительно удобная вещь, когда много чего происходит, просто открываешь ее вот так, в любой момент, свободно бросаешь туда патроны, и они там выстраиваются в ряд по очереди, перемещаются в другой конец каждый раз, когда ты закрываешь затвор. Вот, попробуй.

  — Он хочет продать тебе эту штуковину, — сказала Стрэй.

 — Я доволен своим винчестером, спасибо, — ответил Джесс. — Но, конечно, пока не трачу чьи-то патроны.

Он взял «краг» и направил через полог палатки на видневшуюся вдали группу всадников, возможно, конницу в форме, но Фрэнк не знал, что это за форма, пристреливаясь, осторожно дыша, притворяясь, что нажимает на курок: «Бам!», и вставляет в барабан новый патрон. Фрэнк мало чему смог бы его научить.

Позже Фрэнк разбирался с оружием, а Стрэй стояла на коленях рядом с ним.

  — Я хотел сказать, — сказал Фрэнк.

  — О, ты говорил, не волнуйся.

Он пристально посмотрел на нее, просто чтобы убедиться в выражении ее лица.

—   Хорошее времечко, чтобы это обсуждать.

— Происходит что-то, о чем я должен знать? — крикнул Джесс с противоположной стороны палатки.

 —  Момент сейчас достаточно темный, — сказал Фрэнк, —  как раз перед тем, как зажгут все огни, вот сейчас мы и выступим. Направляемся