На день погребения моего - Томас Пинчон

выдолблено пространство для контрабанды. Любите шоколад? Вам продадим по хорошей цене.

Вернувшись на борт «Беспокойства», мальчики собрались в кают-компании, чтобы обсудить план действий.

—  Мы подписали договор, — напомнил всем Линдси. — И он всё еще в силе. Мы должны сдать капитана Пажитноффа властям его страны или отвезти в безопасное место, после чего сами начнем скрываться от правосудия.

 — Может быть, Россия — больше не его страна, — заметил Дерби. — Может быть, он бежит не от правосудия. Ты ведь не знаешь, болван.

 — Вероятно, я уверен в этом не меньше, чем широкая общественность уверена в том, что твоя матушка предпочитает гениталии больших и менее специфических животных из зоопарка, — ответил Линдси. — Тем не менее...

  — Ооо, — раздался ропот среди мальчиков.

 Дерби уже достал из ближайшего книжного шкафа свод законов и начал его листать:

  — Да. Я цитирую английский «Закон о клевете на женщин» от 1891 года...

  —  Джентльмены, — взмолился Рэндольф.

Он указывал жестами в окно — там дальнобойная артиллерия, совсем недавно — скопление таинственных объектов, сияла цветами предвечерья, а сейчас приблизилась к вершине их траектории и замерла на мгновение в воздухе перед смертоносным нырком на Землю. Среди отдаленных звуков повторяющихся взрывов также можно было расслышать назойливое сосредоточенное жужжание военной авиации. Внизу, в боевом порядке сельского пейзажа, включались первые вечерние прожекторы.

 — Мы не подписывали ничего, что предусматривало бы такие условия, — напомнил всем Рэндольф.

Два дирижабля прилетели в Женеву конвоем. Огромный безмолвный призрак Монблана часовым возвышался позади города. Экипаж Пажитноффа квартировал на юге от реки, в старой части города —  некоторые из них жили там до Революции, когда учились в Университете. Вскоре мальчики заселили весь этаж с прилегающими номерами с видом на озеро в бывшей гостинице «Гельвеция Роял», одной из больших швейцарских туристических гостиниц, которая прежде, до войны, изобиловала гостями из Европы и Америки.

Несмотря на грипп и дефицит, в городе бурлила разнообразная коммерческая деятельность. В каждом квартале множество шансов встретить человека, продающего уголь, молоко или продуктовые карточки. Шпионы, спекулянты и мошенники вперемешку с беженцами и интернированными инвалидами из всех воюющих стран. В 1916 году Британия, Германия и Франция заключили соглашение об обмене тяжело раненными пленными и их возвращении на родину через Швейцарию, а менее серьезно покалеченных интернировали в Швейцарию. С наступлением темноты начали появляться грузовые поезда, они проносились через страну часто со скоростью экспресса, везли больных туберкулезом, контуженных и слабоумных. Деревенские детишки выползали из кроваток, таверны пустели — их клиенты стояли у железнодорожных путей и смотрели на вагоны, колеса которых мрачно стучали по городу. Когда бы поезда ни останавливались, чтобы принять новую партию пассажиров или набрать воды из мрачной темно-зеленой конструкции со странно заостренными шаровыми резервуарами, граждане появлялись из ниоткуда с цветами для болящих арестантов, имена которых они никогда не узнают, бутылками домашнего шнапса, тайно хранившимися много лет шоколадками. Подозревая, что их страна — сцена великого эксперимента по изучению возможностей сострадания в разгар войны, они могли чувствовать потребность просто быть там и отдать, что могут.

В Европе быстро разворачивалась великая Трагедия, освещенная блеском фосфора и взрывами снарядов, в оркестровке глубокого остинато артиллерии против хоралов стакатто пулеметного огня, слабые отзвуки которого нет-нет да и доносились с арьерсцены вместе с запахом кордита, отравляющего газа и разлагающихся тел. Но здесь, в будничной Швейцарии, изнанка гобелена — неотделанная, практичная версия тамошнего роскошного спектакля. Можно было представлять себе драму, видеть ужасные сны, догадываться о том, что происходит, по состоянию тех, кто вернулся. Но здесь, за кулисами, всё было иначе.

У судна «Помни о голодающих» работы было более чем достаточно, капитан Пажитнофф с радостью передал избыток обязанностей «Беспокойству». Сначала в основном транспортировка грузов — доставка товаров, которые теперь было сложно импортировать в Швейцарию, например, сахар, кулинарный жир, макароны...Мальчики много времени проводили в ожидании в приграничных городах вроде Блоцхейма, но было много и внутренних полетов по стране, они перераспределяли сено во время острой его нехватки, сыр — во время сырного дефицита, который к концу войны стал тут хроническим. Спустя какое-то время их миссии вышли за пределы страны, они возили апельсины из Испании или пшеницу через море из Аргентины. В один прекрасный день появился Пажитнофф, с видом столь же авторитетным, как всегда, и объявил:

  — Пора повысить вас по службе, мальчики с аэростата! Больше никаких грузовых перевозок, с этого момента вы — перемещающий персонал!

Капитан объяснил: то и дело возникает особая обстановка —  «чрезвычайная ситуация», — его любимый военный термин, —  в таких условиях не рекомендуется осуществлять обмен интернированными лицами на поезде.

 — Лицо, представляющее особый интерес, которое нельзя репатриировать без определенной неловкости. Вы понимаете.

   Лица ничего не выражали, только Майлз серьезно кивал.

 —  Если у нас не будет необходимых карт и графиков, — сказал он, — вы сможете их нам одолжить.

 — Конечно. Мы жалеем, что наше судно больше не приспособлено для скорости, требуемой во время чрезвычайной ситуации.

Вскоре их судно уже парило глубокой ночью над лагерем военнопленных на Балканах. Они вернулись в Сибирь впервые после События на Тунгуске, чтобы провести переговоры по поводу пленных из японско-американских экспедиционных войск, а также содействовать вывозу правительства адмирала Колчака из Омска. В них стреляли из всех видов оружия —  от дальнебойных пушек до дуэльных пистолетов, безрезультатно, иногда спонтанно, у людей не всегда было ясное представление о том, во что они стреляют. Для мальчиков это был новый опыт, вскоре они научились не принимать это на свой счет, как плохую погоду или неправильные карты. Никому их них в голову не пришло, пока Майлз на это не указал: они на самом деле не участвуют в Европейской войне, пока скрываются на нейтральной территории.

Однажды утром на улице в Женеве, так случилось, встретились Пажитнофф, проведший долгую ночь в тавернах на набережной, и Рэндольф, решительно ранняя пташка в поисках бриоша и чашечки кофе. Город был залит странным приглушенным светом. Птицы давно проснулись, но осмотрительно молчали.

Озерные пароходы воздерживались от включения сирен. Трамваи, кажется, ездили на пневматических шинах. Сверхъестественная тишина повисла над колокольнями, горами, материальным миром.

  — Что это? — поинтересовался Пажитнофф.

— Сегодня? Ничего особенного, — Рэндольф достал из кармана буклет церковного календаря, который использовал для заметок. —  Думаю, Мартынов день.

К полудню