Жорж Милославский. Конец эпохи (СИ) - Ра Юрий

— Скорее притягиваю. Хотя иногда не без провокаций. Тут такая тонкая грань. На тебя надвигается нечто, и ты его провоцируешь, чтоб оно ударило не по другим, которые не справятся, а по тебе. Но изначально ты это нечто не звал. Я понятно излагаю, Петр?

— Понятно. Курить только от объяснений хочется. Бросил давно, в училище еще, а тянет почему-то.

— Бывает. Я вот не курил никогда, а к хорошему табаку тоже тянет. Трубочный и сигары обожаю. Даже просто резаные листья люблю нюхать. Мимо фабрики «Явы» или «Дуката» иду и дышу этой тонкой взвесью. А когда рядом кто хороший табак закурит — сказка! Мечтаю себе сигарную машину построить.

— Как это?

— Представь, вставляешь сигару, включаешь вентилятор маленький как в фене и поджигаешь. Машина то включает моторчик, то выключает, словно затягивается, а сигара дымится…

— Вот ты, Жорка, выдумщик! Нет таких машин, чтоб зря сигары переводили.

— Знаю, может сам построю, как руки дойдут. И сигары будут доступны. А может на Кубу полечу и буду сидеть в баре, где курят сигары.

— Фантазер! — мы шагали по темным улицам совершенно расслаблено, несли всякую ерунду как друзья и ровесники. Думаю, если бы кто-то за нами шел с нехорошей целью, он бы почувствовал, что тут не вариант, отнять нечего, огрести можно. Движения вечером никакого, прохожих мало, я иногда по Узловской привычке сходил на проезжую часть, обходя лужи, и продолжал идти по дороге, пока не натыкался на лужу там.

— А как на самом деле было, скажешь?

— А надо?

— Надо.

— Реально ворвался, вбил меня вместе с дверью внутрь, начал кричать, угрожать. Когда попытался избить, я отходил его кистенем. Когда он за нож схватился, добил урода. А потом ему организовал состав преступления, чтоб посадить надолго.

— Жестко. Но по-нашему. Видишь врага — уничтожь. И честность оценил, Жора.

— Я за понимание и взаимное доверие, насколько оно может иметь место. Говори, Петр, ты же не погулять приехал.

— Помнишь, ты говорил про очередную смерть дедушки. Точнее можешь сказать?

— Могу, девятого февраля помрет. Они все, кто девятого, кто десятого…

— А следующий кто будет?

— Черненко, такой же полутруп. Десятого марта восемьдесят пятого побежит друзей догонять.

— У тебя совсем нет уважения к руководителям, Жорж?

— А есть за что? Отдал всё, что мог Родине, отойди в сторонку, не мешай! Они то ли за жизнь цепляются до последнего, то ли за власть. За её призрак. И перенаправляют все ресурсы на грызню между собой. А чьи ресурсы? Чьи люди как дрова в топке горят? Наши, советские. Вот Щелоков с Андроповым стрельбу в центре города устроили, под пули кинули самых лучших. Коммунисты стреляли в коммунистов. Вот ты, Петр, «Ты за большевиков али за коммунистов?»

— Умеешь всё с ног на голову поставить. Все расклады дал, только что делать, неясно.

— А что тут сделаешь, когда гниль кругом. Ты вот зачем выпытывал, ищешь, к кому пристроиться? Так сразу скажу — не к кому. Эти два трупы практически, с после них такой придет, что вся страна потом тридцать лет будет ему углей пожарче в аду желать, а он в своей Германии будет только поплевывать.

— Как в своей Германии? Генеральный секретарь?

— И президент Советского Союза до кучи. Как Союз в девяносто первом расформируют, так он в Германии и окажется. Его там любить будут сильно.

— За что? За упразднение нашей страны?

— В первую очередь, за объединение Германии.

— Да чтоб тебя! Он хоть выторгует что-то за это нам?

— Гражданство для себя. Разве не удачный размен?

— Да как ты с таким знанием можешь жить спокойно?! Ты, блин, просто сопляк, ты не представляешь, что тут твориться будет! А то бы так не говорил с высокой жердочки. Это же… я даже не знаю.

— Во-о-от! Кто там удивлялся, почему я приключения на свою задницу ищу? Не знаю я, что твориться будет. А если знаю уже? Ты помнишь, мы Боинг сбили с пассажирами недавно над Сахалином?

— Это американская провокация. Ты заранее знал?

— Угу, провокация или разведка, что получится. Понимаешь, что у американцев таких южнокорейцев полмира, никого не жалко. Будут бросать на наши пулеметы, пока не захлебнемся. И что я со своим знанием? Куда пойду? Ты вот сейчас что можешь?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Не знаю, но что-то могу. Побольше тебя, уж во всяком случае.

— Повыше тебя люди ничего не могут. У вас в КГБ даже со своими предателями сделать ничего не могут.

— Ты что-то знаешь?

— Всплыла одна фамилия в голове. Генерал КГБ Калугин Олег то ли Данилович, то ли Иванович… какое-то отчество такое, посконное. Вроде кто-то подозревает, что предатель, а вдруг нет? Так и сидит в каком-то кабинете, трудится на благо врага.

— А он точно предатель?

— ФБР завербовало еще в первую поездку больше двадцати лет назад. Ох, что он потом творить будет! Под крылом у Горбачева, последнего дядюшки.

— После Черненко Горбачева выберут? Не путаешь?

— Ну, если Андропов не помрет, путаю. Только он и не встает уже. Ты его на трибуне мавзолея видел Седьмого числа?

— Нет. Говорят, болеет.

— Угу, болеет. Под аппаратом искусственного поддержания работы почек. Сам уже не может. Такие вот дела, Петя.

— А когда он умрет…

— Начнут зачищать его ставленников и возвращать тех, кого он ушел.

— А потом ставленников Черненко. Это же полная задница, Жор!

— Да у самого Черненко небось уже и ставленников не будет. Хотя, кто этот змеюшник знает. Короче, ты верно понял и изложил внутреннюю политическую ситуацию — полная задница.

— И что делать?

— Отмахнуться или пристрелить меня при попытке обоссать историческое здание в Колыбели Революции. И жить дальше какое-то время.

— Сука ты. Ты меня спросил, мне это надо?

— Петь, давай вон на тот мостик поднимемся.

— Зачем?

— Ты дашь мне в морду. А то мы прямо копируем прошлую беседу. Пусть уже традицией будет — беседы на мосту. Только города менять будем.

Глава 23 Комсомольская практика

Полезно скатался в Ленинград, хоть и не чувствую радости. С другой стороны, в Ленинград в ноябре не за радостью ездят. Если только мсье не законченный извращенец. Сессию сдал, подтвердил статус студента, кое-какие советы получил по упражнениям на выносливость и одновременно отработку базовых движений. Люди опытные в техникуме работают, грех не воспользоваться наработками старших, если они эффективны. Один дядька даже захотел статью написать по историческому фехтованию в профильный журнал. Мне не жалко, пускай пробует, материал подкину, какой запросит.

А с влиянием на политическую обстановку в СССР как-то опять не сложилось. Плохой из меня попаданец получился, почти три года тут, а ничего не изменил. В то же время и позитивные моменты налицо — в дурку не загремел, с приличными людьми общаюсь, на мозг им капаю. Везде хорошо, когда недолго, но дома лучше. Декабрь, белая Тула за окном, просто очень хорошо! Что может быть лучше зимы в России? Ну разве что неделя на Карибах под пальмами в январе. В двадцать первом веке можно купить не только здоровье, но и лето в любой момент. Ради одного этого стоит еще одну жизнь прожить и пешочком добрести в новую эпоху. И ради радионаушников с яблочным мобильником. И ради удобных просторных автомобилей, даже если это такси. Но доступное такси, появляющееся рядом по мановению моей руки. И чтоб это не у одного, а у большинства. Одному сытно жрать вредно, от этого карма портится, а взгляды в спину провоцируют заболевания всякие.

Женька сидит напротив на разбросанной постели голая и довольная, чирикает беззаботно, а я сижу напротив и чиркаю в блокноте наброски. Улыбаюсь и чиркаю. Порой до сознания долетают обрывки фраз. «Олег после армии поступил, прикинь. Взрослый такой, высокий». «Он не в Амии служил, поправляет всех, что на флоте, они даже в загранку ходили». «Почему одиночное плавание, если моряки не плавают, а ходят». «За дальний поход».

— Жорка-а-а! Ты меня хоть слушаешь? А чего молчишь? И чего улыбаешься, нарисовал смешное что-нибудь? Дай посмотреть! Ой, кто это? — Я залез к Женьке в кровать и протянул блокнот, на листочке долговязый матрос шел по волнам как Исус с кораблем под мышкой.