Книга мертвых-2. Некрологи - Эдуард Лимонов

Добрались до заснеженной аллеи на дальнем краю кладбища. Гробовщики вынули гроб (гробовщики все были бритоголовые и одеты были в черные «бомберы». Правда для скинов они были староваты, лет по тридцать пять-сорок пять. «Бомберы» и лысые бошки, видимо, был их особый кладбищенский стиль). Могила уже была вырыта и зияла свежей мерзлой глиной. Гробовщики поставили гроб на табуреты. Опять прощались. Мы с Кас-паровым скромно стояли в толпе. Нацболы положили Юре в гроб партийный значок и нацбольс-кую tee-short. Гробовщики забили гроб. Ужасные звуки. Подняли гроб и понесли его к могиле. Привычно на веревках опустили гроб в могилу. Присутствовавшие бросали по очереди комья мерзлой земли на гроб. Сделал это и я, бросил комок мерзлой земли, земля стучала Юре в крышку: «Бах! Бах!»

Прощай, товарищ! Затем гробовщики стали лопатами яростно заваливать гроб. Торопясь. Чуть прибили лопатами холмик. Стали класть на него венки. Ушел от нас Юра Червочкин.

Когда мы медленно ехали на кладбищенском автобусе по кладбищу, я стоял, прижавшись к заднему стеклу автобуса. Кладбище оживляло немыслимое ни в одной стране зрелище. Из засад, от могильных  плит  отделялись  и  выходили   «опера», мужчины, одетые в темные джинсы, лыжные шапочки, морды большие и сытые. Были среди них и несколько женщин. Сливаясь на главной аллее, опера постепенно образовали толпу. Когда автобус застревал в сугробах, они приближались к нам. Я думал, кто из них нанес удары бейсбольной битой по голове нашему товарищу? Кто убил его? Дело в том, что в тот роковой вечер Юра расклеивал листовки, призывающие жителей Серпухова приехать 24 ноября в Москву на Марш несогласных. Он заметил, что его преследуют люди. Он успел сделать три звонка по мобильному телефону, все - нацболам, в том числе и его подруге Ане Плосконосовой, успел сказать, что за ним идут сотрудники РУБОПа, среди них те, кто его уже допрашивал. Через сорок минут после этих звонков Юра был найден у конфетной фабрики без сознания. С проломленным черепом.

Серпуховский нацбол в этом провинциальном умирающем городе был обречен на столкновение с властью, а следовательно, и с правоохранителями, как правило, убийцами по долгу службы. Многие из них стали таковыми, поскольку имели дело, опять-таки, по долгу службы, с бандитами, отсюда и название Региональное Управление по Борьбе с Организованной Преступностью. С бандитами они не церемонились, поскольку бандиты, по их мнению, находятся вне закона, потому бандитов, по их мнению, можно и нужно убивать. Но будь проклят тот, кто бросил УБОП на борьбу с политическими организациями!

Я его видел, когда он был жив, только один раз. В апреле 2007 года. Его привлекли для усиления моей охраны. Я выделил его лицо с крупными и резкими чертами и спросил моего охранника Мишу Ш.: «Что за парень? Наш?» - «Да, из Подмосковья. Взяли на усиление». Он назвал фамилию и акцию, в которой участвовал Червочкин. Это была акция на избирательном участке в городе Одиицово 11 марта 2007 года. Нацболы вошли в участок, стали скандировать: «Ваши выборы - фарс!»

Вот как детально описывает произошедшее 11 марта 2007 года судья Назарова А. М. в своем решении о признании Национал-большевистской партии экстремистской и о запрете ее деятельности: «Как следует из постановления Одинцовской городской прокуратуры Московской области о возбуждении уголовного дела от 11 марта 2007 г. (том 2, лист дела 178), основанием для возбуждения уголовного дела послужили следующие фактические обстоятельства: 11 марта 2007 г. около 10.30 часов в помещении избирательного участка № 1763, расположенного по адресу: г. Одинцово, ул. Маршала Жукова, д. 26, граждане Червочкин Ю. М., Климов С. В., Сидорин В. В. в период голосования умышленно, с целью воспрепятствования свободному осуществлению гражданами избирательных прав и работе избирательной комиссии по выборам в Московскую областггую думу, группой лиц по предварительному сговору, развернули флаги с символикой Национал-большевистской партии, зажгли пиротехнические изделия - факелы дымовые, пытались разбрасывать листовки, и с целью срыва процесса голосования пытались перевернуть урну с бюллетенями, однако их противоправные действия были пресечены сотрудниками милиции.

Из протокола осмотра места происшествия от 11 марта 2007 г. (том 2, листы дела 179-187) усматривается, что на месте происшествия по указанному выше адресу были обнаружены пиротехнические изделия, бумажные плакаты с печатным текстом: "Нас не остановят ни тюрьмы, ни пули", в которых в правом нижнем углу находится аббревиатура НБП, выполненная печатными буквами.

Из протокола осмотра предметов и документов от 12 марта 2007 г. (том 2, листы дела 215-216) следует, что у Червочкина Ю. М., Климова С. В., Сидорина В. В. в 1-м ГОМ Одинцовского УВД были изъяты: 2 флага с символикой НБП, листовки, пиротехнические изделия. <...>

В своем выступлении на Интернет-сайте "Грани, ру" от 29.03.2007 г., содержание которого Савенко Э. В. в судебном заседании не оспаривал ( том 1, листы дела 154-155), Савенко Э. В., оценивая действия прокуратуры по данному заявлению, причастность Червочкина Ю. М., Климова С. В. и Сидорина В. В. к деятельности НБП не отрицал, выражая поддержку совершенных ими действий 11 марта 2007 г. на избирательном участке в г. Одинцово Московской области».

Видимо, воспрепятствование работе избирательной комиссии было воспринято в Кремле как государственное преступление. Вряд ли мы увидим когда-либо документ, призывающий ужесточить борьбу с нацболами, и тем более не увидим документа, призывающего бить нацболов бейсбольными битами, но ясно, что приказание наказать жестоко было дано. Мы можем лишь колебаться в своих размышлениях: было ли дано изначально приказание убить одного, самого активного для устрашения, либо исполнители допустили в свою жуткую работу злобные эмоции и перестарались.

Дело Червочкина было замечено ввиду особого зверства и в родной моей стране, наконец, правозащитниками и рядовыми либералами и демократами. И недоверчивый Запад, до сих пор придирчиво относящийся даже к нашим политзаключенным нацболам, оценил зверскую дикость его убийства и поставил Юру Червочкина рядом с Политковской. Все эти побочные обстоятельства не утешают, конечно, нас в нашей потере.

Меня продолжают обвинять в том, что мои идеи приводят нацболов в тюрьму и вот, как в случае с Юрой Червочкиным, к смерти. Я могу ответить только, что, сознавая всю меру моей ответственности, я не могу согласиться с тем, что нацболы под влиянием моих идей совершают преступления. Они преступлений не совершают. Разве войти на избирательный участок и заявить, что здесь проходят бесчестные «выборы» без выбора - это преступление? Разве расклейка листовок в мрачном умирающем городе, призывающих поехать в Москву на Марш несогласных, - преступление? А ведь именно за эти деяния убили Юру.

Во время похорон рядом с матерью стоял высокий сильный парень в черном, с обритой головой - младший брат Юры. О чем он думал? Что обещал себе?

КРАСНЫЙ ЕГОР

Связь между Парижем и Москвой я и Тарас, первые члены в будущем славной НБП, осуществляли в 1993 году через русских проводников поезда Москва - Париж. Поезд медленно полз через Белоруссию, Литву, Польшу и Германию и, наконец, вкатывался на Gare du Nord, т. е. Северный вокзал в Париже. Я там уже стоял в нетерпении, «серые» пятьдесят франков в кармане джинсов, отдельно, чтоб проводнику было сложнее пытаться выцыганить мзду, более высокую, чем «50». Этот поезд ожидали уже на Gare du Nord очень специфические люди, в которых опытный мой глаз еще в первый раз признал русских эмигрантов. Выглядели они, как правило, чопорно и старомодно. Большинство из них пользовались поездом для осуществления своих мелких гешефтов. Родственники посылали им, может быть, икру, матрешек и деревянные ложки. Во всяком случае, когда поезд, выпуская пары, подползал, они бросались к вагонам и тащили из них тюки, ящики и чемоданы. Мне передавали скромный конверт.

Внутри Северного вокзала, хотя ясно, что в 1993 году составы влекли сюда не паровозы и даже не тепловозы, но полноценные электровозы, воняло едким сырым паром. Было впечатление, что сожженным углем. И вот я стоял в этом паре, ждал, и первое появление в моей жизни словосочетания «Егор Летов» связалось у меня навсегда, теперь уже навсегда, с этим сульфурным паром. Ибо я открывал полученные пакеты там же на вокзале, в нетерпении, поскольку душа моя уже жила в Москве, но тело и разум временно пребывали в Paris. В тот день я, отойдя в сторону, меж двумя пустыми составами чуть ли не зубами разорвал конверт. Там были одиннадцать листов письма и вырезки. Одиннадцать для Тараса Рабко было немного, потому что он писал свои письма такими огромными буквами, что на странице бывало всего по десятку строчек. Он писал как бы для слепых, чтобы его могли читать без лупы. Тарас писал мне в тот раз, что нам нужно обратить внимание на Егора Летова и затащить его к нам (Тарас в это время занялся регистрацией Московского отделения НБП), что Егор Летов - идол молодежи, что он панк-идол, что если мы его привлечем, то к нам придет целое поколение панков. Поскольку Летов не только музыкальный идол, но и властитель дум русских панков. Юный гений Тарас Рабко оказался прав, и, действительно, Летов своим личным примером привел в зарождающееся движение вначале десятки и сотни, а в конечном счете - тысячи людей. Роль Тараса в организации национал-большевистского движения очень сильно недооценена, сам он скромно и молча ушел от нас по своим причинам, скорее, даже не ушел, но отошел в сторону, к тому же его в те первые годы заслонял своей тенью более яркий, но и более поверхностный Дугин. Впрочем, я слишком забежал вперед... А тогда я стоял в сульфурных парах и вынимал из грубого советского конверта газетные вырезки, прихваченные чуть по краям советским клеем, канцелярская культура моей Родины в те годы была грубой. В одной из газет в интервью Летов делился с журналистом впечатлением, которое оказала на него моя книга «Дисциплинарный санаторий». Он цитировал мою книгу с восторгом. Как раз тогда в 1993-м она и вышла в издательстве «Молодая гвардия» под одной обложкой с «Убийством часового». Так вот слились сульфурные пары в моем чувственном мире с Егором Летовым.