Приговор - Юрий Вахтин

  - И вы живете один? - спросила Галина, не зная, что еще можно спросить.

  - Почему один, с Олечкой, дочуркой. Снова выговор получу, не поцеловал ее на ночь. И со своей мамой.

  - Вы, наверное, любили очень свою жену. Даже голос у вас стал другим, когда говорили про трагедию.

  - Почему любил? Мы и прожили с ней три года четыре месяца и восемнадцать дней. Даже насмотреться друг на друга вдоволь не успели. Я вечно на работе, ухожу рано, прихожу поздно. Я военный, юридический институт закончил, в КГБ всего седьмой год. Здесь с женой и познакомился. Все, приехали, это ваш дом и даже ваш подъезд. До свидания, Галина Ивановна, возникнут вопросы или что вспомните, вот мой телефон, - Павел протянул листок с записанными номерами. - Это служебный, это домашний, я пометил. Спокойной вам ночи.

  Галина вышла из машины, захлопнула дверь, поднялась на свой этаж, вошла в квартиру, включила свет в коридоре. Прошла на кухню, не включая свет, посмотрела вниз. Темно-зеленая шестерка еще стояла у подъезда. Постояв еще десять секунд, Скрыльников уехал. Галина еще долго стояла на кухне без света, прижавшись лбом к холодному стеклу, и еще долго думала о словах Павла.

  "Почему любил? Он говорит так о жене, которой больше трех лет нет в живых. Почему любил?"

- 18 -

  В город пришла настоящая весна. Если ночью еще было свежо, хотя морозов уже не было, днем солнце горело совсем по-весеннему, распустились листья на тополях, на участках в частных домах алели тюльпаны. Воздух наполнился смолой и неповторимым весенним запахом. Так пахнет воздух только весной в апреле.

  Вика Нестерова жила словно в забытье: дни сменяли ночи, и только, наверное, пустота была в ее душе. Иногда она пыталась заполнить эту пустоту рюмкой-другой водки, и сразу находился собеседник, сосед этажом ниже, Геннадий. Брали бутылку. Уже окончательно спившийся, нигде не работающий Геннадий жил с матерью-инвалидом первой группы и по первому зову Вики с готовностью бежал в специализированный магазин. Их по городу остались единицы, где продавали спиртное.

  Завсегдатай этих магазинов, Геннадий, или как его звали приятели "Гендос", всегда без проблем доставал необходимое количество "душевной жидкости", как называл он водку. Жена от него давно ушла, жила на другом конце города у своей матери. Взрослый сын после техникума по направлению уехал в город на востоке области, там женился и жил своей семьей. Женщины как женщины давно не интересовали Гендоса, в Вике он видел товарища, собеседника. Он любил философские разговоры. В свое время Геннадий окончил монтажный техникум, даже сменным мастером работал на заводе. Но сначала появилась привычка начинать день с безобидных сто граммов, а став мастером, в его кладовой всегда находилось то, что нужно кому-то в хозяйстве, и плата за это всегда была одна - бутылка первача. Его сняли с мастеров, вместо выводов Гендос затаил обиду и пил после снятия с должности месяц без просыпу; его уволили и с завода.

  - Рабочий человек не пропадет нигде, - философствовал Геннадий Кукушкин с приятелями за бутылочкой водки.

   Он пошел работать сварщиком в СМУ, и пошло. По его трудовой книжке можно изучить все предприятия и конторы областного города. Теперь сорокасемилетний Гендос, по его словам потерявший на заводах здоровье, зрение и слух, уже два года не работал нигде. Жил на пенсию матери, сестра приносила продукты. Мать Гендос не обижал и продукты от нее даже в суперкризисных ситуациях, а такие ситуации наступали почти каждое утро после обильного принятия накануне, не крал никогда. И вообще, трезвым он любил чистоту, сам стирал себе да и матери, мыл полы, все вычищал. Только трезвым он бывал три - четыре дня в месяц.

  * * *

  После того случая, когда Вику привезли и даже проводили в квартиру двое незнакомых парней, утром ее сильно рвало, голова кружилась, она даже клялась, что не будет пить эту гадость никогда. Но все прошло, забылось. Вика оформила в университете декретный отпуск. Лобов давал ей 100 рублей на жизнь, привозил продукты из своего профессорского пайка, но сам все реже и реже бывал на квартире на улице Шендрикова. Вике советовал уехать на время домой в райцентр соседней области. Все уляжется, и они, возможно, даже будут жить вместе.

  - Если ребенок мой, - всегда добавлял Лобов в своих разговорах.

  За снятую квартиру было заплачено хозяевам за год вперед. Вика даже подрабатывала, писала курсовые за плату, печатала на машинке, которая была у нее в квартире. Профессору Лобову, в отличие от других простых советских граждан, иметь печатную машинку дома разрешалось. Но иногда на сердце опускалась тоска. Вика звала Гендоса, он с готовностью приходил, бежал в гастроном.

  - Это луна. Сейчас растущая луна, - по обыкновению философствовал Гендос. - Все талантливые люди луны. Они управляют луной. Луна может вдохновить - и напишешь оперу за ночь, а чаще луна давит на психику, - заверял Вику Гендос, рассказывая услышанное когда-то по телевизору.

  Опер Гендос с Викой не писали, они чаще болтали о своих проблемах. Вика жаловалась на Лобова, что он, подлец, обманул ее, честную девушку. Гендос - о людях, его когда-то окружавших, что они не сумели увидеть его талантов, ущемляли его права и довели его до подобной жизни.

  - Хотя я не отчаиваюсь, - подводил итог Гендос, - еще неизвестно, кто счастливее: богатый принц или вольный нищий.

  Еще не отменили 209 статью за бродяжничество и ведение паразитического образа жизни. Но здесь у Гендоса был надежный тыл - инвалид первой группы, мать. И хотя участковый и грозил "местному философу", как он его называл, отправить его на казенные хлеба, Гендос понимал - сделать это без заявления матери он не сможет. Мать, как и любая мать, жалела своего заблудшего сына и прощала его, когда он обещал, что это была его последняя пьянка, он станет вести совсем другую жизнь и с понедельника обязательно пойдет искать работу. Так шли месяцы.

  Однажды, после очередного дружеского разговора, Вика и Гендос заснули. Гендос спал сидя в кресле. Вика - на кушетке. Приехал Лобов, привез авоську с фруктами. Несмотря на свой свободолюбивый характер, отцовские гены да и, наверное, просто человеческая порядочность говорили в нем. Он часто даже зимой баловал Вику экзотическими фруктами.

  - Ребенку необходимы витамины, - говорил он.

  И какую картину видит профессор! На журнальном столике пустые бутылки из-под водки, пива, в кресле небритый одетый в трико и майку Гендос, и пьяная Вика спит на кушетке. На удивление Лобов скандал не учинил, растолкал ничего не понимающую спросонья Вику:

  - Виктория Викторовна, теперь я окончательно уверен, что к отцовству вашего ребенка я не имею никакого отношения. Вот вам и кавалер, - Лобов рукой указал на спящего Гендоса. - Наверное, это лучшее, что вы заслуживаете.

  Профессор бросил на свободное кресло авоську с фруктами, достал кошелек, отсчитал сто рублей, небрежно бросил на тумбочку. И не сказав больше ни слова, не попрощавшись, ушел.

  - Козел старый, - зло прошептала ему в спину Вика.

  Шатаясь, встала, спрятала деньги и пошла в ванную. Ей было плохо. Водка плохо усваивалась организмом, наверное, из-за беременности. Всегда после лишнего выпитого ее сильно рвало. Мучила головная боль. Ее знобило или бросало в жар. После нескольких дней она не могла даже смотреть на спиртное. Она снова становилась молчаливой, задумчивой. Писала кому-то курсовые. Дни монотонно шли, затягивая своей однообразностью. К Виктору идти на свидание Вика так и не решилась.

   "Что я ему скажу? Что я дрянь и профессорская "игрушка"? Нет! Извините, Виктор Иванович, счастья станцевать на моих костях я вам не предоставлю". Но после раздумий Вика садилась писать ему письмо. Писать легче, чем говорить. Не видишь глаза собеседника. Пишешь всегда обдуманно, и тебя не собьют, не зададут вопроса, который больно ударит по сердцу. Она писала, объясняла свою, нужную ей позицию. О том, что Лобов ухаживал, стал предлагать встречи. Она, конечно, не права, поступила некрасиво, уступила ухаживаниям профессора, но душой она всегда была только с Виктором и любила всегда только его. Думала, Лобов отстанет, по этому не призналась во всем Виктору. Она сама виновата в своей участи. О своей беременности она написала совсем загадочно. Что она, как и все женщины, мечтает получить от своего любимого результат, в мае появится малыш, и он покажет, кого она любила и любит, то есть, кто отец ребенка.

  Ответа на письмо не было три недели. Вика сначала ждала, потом решила, что Виктор не простил ее и просто порвал ее письмо, даже успокоилась и перестала ждать ответа. Но ответ пришел, когда она уже совсем перестала ждать. В субботу она открыла почтовый ящик: письмо, обратный адрес ИК 1101, это СИЗО. Дрожащими от волнения руками открыла письмо. Что ожидала Вика прочитать в полученном письме? Слова жаркие, слова любви того Виктора, который носил ее на руках, и звавшего ее только "мой любимый котенок"? Слова прощения и обещания, что они начнут все сначала? Что ожидала она в письме Виктора? В письме, на листке из тетради в клетку было стихотворение. Всего три столбика стихов.