Рысь - Урс Маннхарт

Штальдер двинулся следом за широко шагавшим Шпиттелером. Дойдя до хижины, они остановились. До них доносились звуки музыки. Через плечо своего спутника Штальдер заглянул в открытую дверь. Когда его глаза привыкли к полутьме, он разглядел темную кухонку, половник, грязные прихватки и висевшую по стенам гнутую металлическую утварь.

Они зашли. Штальдер заметил кофеварку на закоптелой дровяной печи, проигрыватель, на котором – если Штальдер не ошибался – крутилась пластинка «Лед Зеппелин». Пахло овчиной, крепким табаком и чем-то, что Штальдеру было трудно определить. Стоило Штальдеру и Шпиттелеру сделать еще один шаг, как из соседней комнаты к ним навстречу вышло удивительное существо. Штальдер оказался непосредственно напротив этого длинноногого создания с густой коричневой шерстью. Лама, одного роста со Шпиттелером, тихо фыркала и смотрела на них своими большими сухими глазами. Некоторое время зоолог Штальдер, егерь Шпиттелер и фыркающая лама с взлохмаченной коричневой шерстью недвижно стояли друг против друга. От ламы исходил сильный запах. Штальдер хотел было что-то сказать Шпиттелеру, но тут в дверях показалась еще одна лама. Чуть больше первой. Позади, на дровяной печке, завывали электрогитары «Лед Зеппелин».

Шпиттелер тронулся с места, протиснулся между ламами и вошел в следующую комнату. Там в верхней одежде посреди других лам стоял человек лет тридцати пяти с темными, похожими на толстую стружку волосами, в уголке рта у него была самокрутка, а в левой руке – мастерок. Взглянув на них стеклянными глазами, он отвернулся от кирпичной стены, которую как раз выкладывал, и с такой уверенностью подошел к изумленным гостям, будто они договаривались о встрече. Он представился как Мануэль Фёгтлин и пожал руки Штальдеру и Шпиттелеру, не вынимая изо рта сигареты и не выпуская мастерка.

Фёгтлин был рад встрече с егерем, рассказал о недавно купленных овцах и ламах. Он и его друг – который сейчас отъехал – собираются организовать трекинг с ламами. Фёгтлин показал им строительные планы, похвалился разрешением на постройку хлева и сказал, что они переехали сюда всего несколько недель назад, что бежали из мрачного Аргау, отказались от мест верстальщика и клерка, от убогого достатка и роскошного хлама неолиберальной жизни, чтобы построить себе в горах новое будущее.

Шпиттелер осведомился, собирается ли Фёгтлин жить здесь круглый год. Тот кивнул и начал говорить о теплоизоляции, о солнечных батареях, которые они установят на крыше, о небольшой ветряной электростанции и козьем сыре, который они собирались производить и делить такими кусочками, чтобы тот можно было класть в маленькую, вторую по величине почтовую упаковку и рассылать по всей Швейцарии.

– Амбициозные планы, – сухо ответил Шпиттелер. – Хижину надо еще долго прибирать, чтобы она соответствовала гигиеническим нормам. И следи за своими овцами. Поблизости бродит рысь.

– Правда? – удивился Фёгтлин. – Придется немного потерпеть. Пока не построим хлев и не отремонтируем ворота, овцы и ламы будут гулять сами по себе.

– Ламы – отличные сторожа, – сказал Штальдер. – Они любопытны, а рысь не нападает, если ее замечают во время приближения.

Шпиттелер рассказал о соседе фон Кенеле, который в прошлом году потерял из-за рысей почти дюжину овец и в этом – уже две. Если он обнаружит мертвую овцу, то обязан сразу сообщить об этом, добавил Шпиттелер и дал свой телефон.

– Рыси, наносящие урон домашнему хозяйству, подлежат законному отстрелу, а овцеводы имеют право на компенсацию.

Штальдер не испытывал никакого желания уточнять формулировку Шпиттелера. Он спросил Фёгтлина, готов ли он одолжить фон Кенелю, если тот согласится, одну из лам. Так наверняка удастся избежать новых жертв.

Фёгтлин был несколько озадачен, задумался и, наконец, сказал, что ему сначала надо познакомиться с этим фон Кенелем.

Штальдер дал ему телефон станции зоологов, и они распрощались.

– Уставшие от общества аргауцы, разводят лам в горах, строят ветряки и делают сыр из негигиеничного молока, – подытожил свое впечатление Шпиттелер, когда они снова вышли на дорожку. – Через пять лет они станут образцовыми клиентами социальных служб.

– Или образцовым альпийским хозяйством и центром умеренного туризма, – возразил Штальдер.

Шпиттелер его не слушал. Дальше они пошли в полном молчании.

Спустя три четверти часа они дошли до большой, почти безлесой скалы Мечфлуэ, на которой стояла хижина фон Кенеля. Его старая псина – помесь овчарки с зенненхундом [16] – залаяла на них, как и прошлым летом. Большая хижина пребывала в отличном состоянии, чего нельзя было сказать о фон Кенеле. Его пузо сильно выпячивалось под оливковой майкой швейцарской армии, когда, широко расставив ноги, скрестив руки на груди и вздернув красный нос, он встал у двух мертвых овец, которых заранее выложил перед хижиной. Он крепко пожал руку Шпиттелеру и неохотно – Штальдеру. Собака, беспокойно глядя по сторонам, пристроилась рядом с хозяином.

Штальдеру был хорошо знаком этот нос картошкой, эти пышные щеки, которые бледнели, когда фон Кенель задумывался и становился похожим на крестоносца, и снова наливались краской, когда мыслительный процесс заканчивался, уступая место яростному гневу. А гнев нередко одолевал фон Кенеля. Штальдеру трижды доводилось осматривать его мертвых овец прошлым летом. Семь овец пришлось записать на счет рыси, за них фон Кенель получил учрежденную министерством компенсацию. Однако в двух других случаях, когда от овец остались только клок шерсти да кости, Штальдер не пошел на уступки раскрасневшемуся, разъяренному фон Кенелю и строго придерживался установленных правил, согласно которым рысь признавалась виновной, лишь когда был виден укус или другие неопровержимые улики.

Штальдер никогда не позволял себе оскорблять фон Кенеля или переходить на личности. И никогда даже не намекал, что виновной в гибели той или иной овцы, труп которой было уже бесполезно исследовать, могла оказаться собака фон Кенеля. Он никогда не отвлекался от четкого и дистанцированного исполнения своих обязанностей – даже в те минуты, когда фон Кенель изрыгал наиболее грубую брань. Штальдера интересовало лишь одно: действительно ли овну задрала рысь, и при каких обстоятельствах хищник предпочел домашнее животное привычной добыче.

– Где задрали овец? – по-деловому начал Штальдер.

– На пастбище, – бросил в ответ фон Кенель. – На опушке леса – там, где охотится эта гребанная рысь.

– В следующий раз обязательно оставляйте овец лежать на месте гибели, – сказал Штальдер.

– Что значит «в следующий раз»? То есть мне теперь каждую ночь ждать нападения?

Голова над светло-зеленым туловищем побагровела.

– Это я вам еще прошлым летом объяснял, – ответил Штальдер таким тоном, который ясно давал понять, что он не питает надежд перевоспитать собеседника. – Овец, которых, по вашему мнению, задрала рысь, надо оставлять лежать там, где вы их обнаружили. Лучше к ним даже не прикасаться. Место нападения и поза жертвы могут послужить важными источниками информации для определения виновности или невиновности рысей.

– Виновности или невиновности, – передразнил фон Кенель. – Какой невиновности! Может, это обкуренные ламы моего соседа овец задрали?

– Спокойно, спокойно, – умиротворяюще встрял Шпиттелер.

– Бывает, что и лиса овцу задерет, – вскользь обронил Штальдер и склонился над раной в овечьем боку.

– Давайте посмотрим укус, – потребовал Шпиттелер.

Фон Кенель присел на корточки у первой овцы, взял ее за голову и положил так, чтобы легче можно было осмотреть шею. Шпиттелер и Штальдер подошли ближе.

Когда фон Кенель принялся искать скрытую под густой шерстью рану, Штальдер посоветовал ему надеть перчатки.

– Зачем это? – поинтересовался фон Кенель. – Неужели укус рыси ядовит?

Штальдер передумал предупреждать фермера об опасности заражения крови, натянул резиновые перчатки, взялся за шкуру и осмотрел рану. Увидеть что-то в лохматой, грязной и окровавленной шерсти было почти невозможно.

– Похоже, это действительно рысь, – констатировал Шпиттелер, взглянув на фон Кенеля.

– Ничего не видно, – сказал Штальдер.

Он знал, что фон Кенель и Шпиттелер, как и прошлым летом, начнут возражать, но настоял на своем: достал из рюкзака скальпель и срезал шкуру в месте укуса.

Пока он этим занимался, Шпиттелер уже заполнял бланк. Штальдер взрезал глотку овцы и ясно увидел следы двух глубоких укусов четырьмя клыками. Расстояния между клыками, место раны, сравнительно небольшое число укусов – все свидетельствовало о рыси. Со второй овцой дело обстояло точно так же.

– Этих однозначно задрала рысь, – подтвердил Штальдер, очистил скальпель и снял перчатки.

Шпиттелер протянул ему бланк на подпись. В строке, где надо было указать число задранных животных, он вывел двойку. Отдал по копии фон Кенелю и Штальдеру.