Откровенно. Автобиография - Андре Агасси

Чтобы еще больше сбить с толку игроков, официальные лица Уимблдона с удовольствием снобов, облеченных властью, рассказывают участникам, как следует себя вести. Меня же выводят из себя любые правила, особенно — бессмысленные. Почему я должен носить белое? Вообще, почему кого-то волнует, во что я одет?

Я почувствовал себя оскорбленным: почему меня здесь постоянно ограничивают и принуждают? Может быть, я здесь не очень-то нужен? Почему спортсмен должен показывать пропуск, чтобы пройти в раздевалку? Я участвую в этом турнире, но ко мне относятся как к чужаку, даже не давая тренироваться на кортах, где мне предстоит выступать. Приходится тренироваться в помещении, вне стадиона. Попробовать себя на травяном покрытии я впервые смог лишь в начале турнира. И с ужасом обнаружил, что мяч не отскакивает в нужном направлении, да он вообще не отскакивает, черт возьми, потому что эта трава не похожа на траву — скорее, на лед, тщательно залитый вазелином. Я так боялся поскользнуться, что старался двигаться на цыпочках. Оглядываюсь на британских болельщиков: заметили ли они, насколько мне дискомфортно? И тут меня охватывает ужас: болельщики нависают прямо надо мной! Этот корт скроен как кукольный дом. Леконт расправляется со мной, и вот мое имя пополнило список жертв «кладбищенского корта». Обещаю Нику никогда больше сюда не возвращаться. Скорее я вновь обниму своего отца, чем паду в объятья Уимблдона.

Несколько недель спустя все еще в омерзительном настроении я лечу в Вашингтон. На игру с Патриком Кюхненом в первом раунде выхожу совершенно опустошенным. Силы ушли все, без остатка. После утомительных разъездов по Европе я больше ни на что не способен. Переезды, поражения, стрессы выпили из меня все жизненные соки. К тому же день выдался на редкость жаркий, чувствую себя не лучшим образом. Остается лишь покинуть корт, хотя бы мысленно, что я и делаю. Когда за каждым из нас остается по одному сету, отключаюсь от игры. Разум покидает мое тело и отправляется вольно бродить куда-то за пределы стадиона. В третьем сете я исчезаю полностью. Проигрываю 6–0.

Я подхожу к сетке, чтобы пожать руку Кюхнену, он что-то говорит, но я не слышу и даже не вижу его. Он — лишь сгусток энергии в конце туннеля. Я подхватываю сумку и, спотыкаясь, бреду со стадиона. Перехожу через улицу в сторону парка Рок Крик, плетусь между стволов и, убедившись, что вокруг никого, ору деревьям:

— Мне все это дерьмо осточертело! Мне, черт побери, конец! Я выдохся!

Я шагаю куда глаза глядят и выхожу на какую-то поляну, где расположилась группа бездомных. Кто-то сидит на земле, другие спят, растянувшись на бревнах, пара мужчин играет в карты. Они похожи на троллей из детской сказки. Я подхожу к одному из них, настороженно глядящему на меня, открываю сумку и вытаскиваю несколько теннисных ракеток Prince:

— На, парень, хочешь — забирай! Мне это больше не нужно!

Бездомный пока не понимает, что происходит, зато видит, что наконец-то встретил кого-то более безумного, чем он сам. Его товарищи потянулись в нашу сторону.

— Идите сюда, ребята, скорее! — объявляю я. — Пусть сегодня у нас тридцать восемь градусов в тени, все равно предлагаю превратить этот вечер в рождественский!

Я вываливаю из сумки оставшиеся ракетки, каждая из которых стоит несколько сотен долларов, и швыряю их бродягам:

— Забирайте, все забирайте! Мне это уж точно не понадобится!

После этого, наслаждаясь необычайной легкостью своей спортивной сумки, я отправляюсь в отель, где мы с Фили остановились. Я сижу на кровати, Фили — на другой, как в старые добрые времена.

— С меня довольно! — объявляю я. — Я больше не могу.

Он не пытается спорить. Он понимает. Кто поймет меня лучше него? Мы хотим спланировать дальнейшие шаги. Как сообщить Нику? А отцу? Чем я смогу зарабатывать себе на жизнь?

— Чем бы ты хотел заняться вместо тенниса?

— Не знаю.

Мы идем ужинать, продолжая обсуждать мое будущее, анализируя финансовое положение, — на моем счету осталась пара сотен долларов. Мы шутим: кажется, снова приближается эпоха картошки и чечевичного супа.

В нашем номере на телефонном аппарате мигает лампочка: принято новое сообщение. Организаторы из Северной Каролины сообщают, что один из игроков отказался участвовать в их турнире, интересуются, смогу ли я сыграть. За это гарантируют две тысячи.

Фили считает, что уходить из тенниса хотя бы с деньгами в кармане мне было бы гораздо легче.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Последний турнир. Надо бы достать хоть пару ракеток.

НА ЖЕРЕБЬЕВКЕ мне выпадает играть в первом раунде с парнем по имени Майкл Чанг. Я вырос, регулярно играя с ним. Сражался против него на всех юношеских турнирах и ни разу не уступил. С ним у меня никогда не было проблем. К тому же ему всего пятнадцать — он на два года моложе меня, а ростом едва ли мне до пупка. Для расшатанной психики Андре Агасси подобный матч — то, что доктор прописал. Заведомая победа. Выхожу на корт, улыбаясь.

Хм, а Чанг-то заметно изменился за то время, что мы не виделись. Уровень его игры растет, похоже, с космической скоростью. Он прыгает по корту шустро, как блоха. Мне потребовалось напрячь все силы, чтобы добиться победы. И все-таки я одержал верх. Моя первая победа за много месяцев! Наверное, стоит повременить с уходом хотя бы несколько недель. Сообщаю Фили, что хочу поехать в Страттон-Маунтин, где год назад мне сопутствовал успех. Это будет подходящее место для прощальной гастроли.

Мы летим в Вермонт с двумя знакомыми игроками — Питером Духаном и Келли Эверденом. Келли сообщает, что перед отъездом ему удалось добыть сетку турнира в Страттоне.

— Кто хочет узнать имя своего соперника?

— Я!

— Нет, Андре, лучше бы тебе этого не знать.

— Да ладно! Кто же мне достался?

— Люк Дженсен.

— Черт!

Люк — лучший молодой спортсмен в мире, безоговорочный фаворит турнира. Отворачиваюсь к окну и смотрю на облака. Ну почему я не ушел победителем? Почему не сделал этого после матча с Чангом?

ЛЮК ОДИНАКОВО ХОРОШО подает справа и слева, за что заслужил прозвище Двурукий. На его подаче мяч летит со скоростью 130 километров в час, с какой бы руки он ни бил. Тем не менее сегодня его первая подача уходит в аут, после чего мне удается выиграть и вторую. Победив в трех сетах и продвинувшись дальше в сетке турнира, я, кажется, поражен куда больше, чем Люк.

Следующий мой соперник — Пат Кеш. Он недавно выиграл Уимблдонский турнир — через двенадцать дней после того, как мои надежды похоронил «кладбищенский корт». Кеш — настоящая машина, спортсмен до мозга костей, он прекрасно двигается и столь искусно играет, что, кажется, находится в десяти точках корта одновременно. Однако в самом начале встречи я замечаю, что соперник не силен в подаче крученых мячей, получаю прекрасные, прямо-таки джентльменские пасы прямо на уровне глаз, имея возможность отвечать ударами, которые он не в состоянии парировать. Поскольку у меня нет шансов победить, хочу продемонстрировать достойную игру, чувствую себя свободным и раскрепощенным, и это заставляет Кеша нервничать. Он, кажется, шокирован происходящим. Он пропускает первые подачи, а, поняв, что призрак поражения отступил, я вкладываю все свои силы и умение в то, чтобы отбивать его подачи. Всякий раз, пропуская мой мяч, Кеш сердито смотрит на меня из-за сетки, будто хочет сказать: «Мы так не договаривались! Ты не должен был этого делать!»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});