Откровенно. Автобиография - Андре Агасси

Я все понимаю. Но меня раздражает то, как он это преподносит.

Сообщаю директору турнира, что беру деньги. В тот момент, когда эти слова слетают с моих губ, я чувствую, как вокруг меня рушатся многочисленные возможности. Не знаю, какие именно шансы теперь потеряны для меня навсегда, — и уже никогда не узнаю. Директор отдает мне чек, и я иду к выходу, чувствуя, что ступаю на дорогу, которая, вполне возможно, ведет в темный, зловещий лес.

На календаре — 29 апреля 1986 года. Мой шестнадцатый день рождения.

Весь день, все еще до конца не веря, повторяю себе: «Теперь ты — профессиональный теннисист. Спорт — твоя профессия. Твоя судьба». Но, сколько бы я ни говорил эти слова, они звучат неправдоподобно.

Решение стать профессионалом принесло мне, как минимум, одну бесспорную радость: отец заявил, что отныне Фили будет путешествовать со мной постоянно, чтобы помогать мне решать бесчисленные проблемы, без которых не обходится жизнь профессионального теннисиста, — от аренды автомобиля и бронирования отелей до перетяжки ракеток.

«Он тебе пригодится», — сказал отец. Но и он, и я, и сам Фили понимали: мы нужны друг другу.

В день, когда я стал профессионалом, Фили позвонили из компании Nike: ее представитель хотел встретиться со мной, чтобы обсудить одно коммерческое предложение. Мы назначили встречу в Ньюпорт-бич, в ресторане «Ржавый пеликан». Собеседника звали Йен Гамильтон.

Я назвал его «мистером Гамильтоном», но он попросил называть его просто Йеном и улыбнулся — так, что я сразу проникся к нему доверием. Фили, однако, был настороже.

— Ребята, — произнес Йен. — Я думаю, у Андре — прекрасное будущее.

— Спасибо.

— Мы хотели бы, чтобы компания Nike внесла свой вклад в это будущее и стала вашим партнером.

— Спасибо.

— Я собираюсь предложить вам двухгодичный контракт.

— Спасибо.

— По этому контракту мы будем снабжать вас всей необходимой экипировкой и сверх того выплачивать двадцать тысяч долларов.

— За два года?

— Нет, двадцать тысяч в год.

— Да? — Фили сразу берет быка за рога. — А что Андре должен будет делать для вас за эти деньги?

— Ну, — говорит Йен, явно озадаченный. — Андре должен будет делать то же, что делает сейчас. Оставаться Андре. И пользоваться продукцией Nike.

Мы с Фили смотрим друг на друга — два пацана из Вегаса, все еще уверенные в своем непревзойденном умении блефовать. Однако от нашей невозмутимости давно не осталось и следа. Мы оставили ее за столиком Sizzler. Не можем поверить свалившемуся на нас счастью и не в состоянии скрыть это. Фили лишь хватает присутствия духа заявить Йену: если он не возражает, мы хотели бы на несколько минут отлучиться, чтобы обсудить его предложение.

Мы спешим к телефону-автомату в укромном углу ресторана и набираем номер отца.

— Пап, — шепчу я. — Мы с Фили тут сидим с парнем из Nike, и он предлагает нам двадцать тысяч! Что скажешь?

— Просите больше!

— Что?

— Больше! Просите больше!

Он кладет трубку. Мы с Фили репетируем нашу ответную речь: он говорит за меня, я — за Йена. Люди, идущие мимо нас в уборную, полагают, что мы кого-то пародируем. В конце концов мы безмятежно возвращаемся за стол. Фили озвучивает наше встречное предложение. Больше денег. Он мрачен. Он, замечаю я вдруг, очень похож на отца.

— Хорошо, — говорит Йен. — Думаю, это можно уладить. За второй год я могу предложить вам двадцать пять тысяч. Идет?

Мы пожимаем друт другу руки и покидаем «Ржавый пеликан». Фили и я едва можем дождаться, пока Йен отъедет от ресторана, после чего начинаем прыгать, как сумасшедшие, распевая во все горло приснопамятную «We're in the money».

— Ты в это веришь?

— Честно? — отвечает Фили. — Если честно — нет, не верю!

— Можно, на обратном пути я сяду за руль?

— Нет. У тебя руки трясутся. Ты врежешься в отбойник, а этого сейчас никак нельзя допустить. Ты ведь теперь стоишь двадцать штук, брат!

— А в следующем году буду стоить двадцать пять.

По дороге к дому мы обсуждаем, какую машину — классную, но недорогую — мы с ним купим. Главное — чтобы у нее из выхлопной трубы не валили клубы черного дыма. Отправиться в Sizzler на машине, которая не дымит, как паровоз, — вот отныне наш идеал роскошной жизни.

ПЕРВЫЙ ТУРНИР, в котором я участвую уже в качестве профессионала, проходит в Скенектади, штат Нью-Йорк. Я дохожу до финала, за победу в котором платят сто тысяч долларов, где проигрываю Рамешу Кришнану, 6–2, 6–3. Однако я ни капли не расстроен. Кришнан — один из великих, он даже превосходит свою сорок седьмую позицию в мировой классификации, а я — никому не известный подросток, который сумел выйти в финал крупного турнира. Это исключительно редкий случай — поражение без боли. Я горжусь собой. И еще — во мне рождается новая надежда, ведь я знаю, что мог играть еще лучше, и знаю, что Кришнан заметил это.

Следующий пункт назначения — Страттон-Маунтин, штат Вермонт, где я одерживаю победу над Тимом Майоттом, двенадцатой ракеткой мира. В четвертьфинале играю с Джоном Макинроем — для меня это все равно что для музыканта сыграть с Джоном Ленноном. Он — легенда. Я вырос на игре Макинроя, восхищался ею, хотя мне часто приходилось болеть против него: ведь моим кумиром был его заклятый соперник Борг. Я был бы счастлив выиграть у самого Мака, но ведь это — его первый турнир после небольшого перерыва, так что он хорошо отдохнул и рвется в бой. К тому же недавно он стал первой ракеткой мира. Перед тем как мы вышли на корт, я пытался понять: зачем столь блестящему и искусному игроку, как Макинрой, нужен отдых между турнирами? Затем он продемонстрировал мне всю ценность отдыха, разгромил меня наголову: 6–3, 6–3. Тем не менее мне удалось выиграть один мяч, отбив подачу соперника ударом справа, который тот не сумел парировать. Во время послематчевой пресс-конференции Макинрой заявил журналистам: «Я играл с Беккером, Коннорсом и Лендлом, однако никто из них ни разу не сумел так сильно отбить мою подачу. Я не успел даже заметить, как мяч пролетел мимо».

Эта цитата Макинроя, в которой столь высоко оценивалась моя игра, принесла мне общенациональную известность. Об Агасси пишут газеты. Фили заваливают просьбами организовать интервью со мной. Получая очередной журналистский запрос, брат всякий раз ухмыляется.

— Хорошо быть знаменитым! — говорит он.

Тем временем мое положение в мировой квалификации растет вместе с популярностью.

В КОНЦЕ ЛЕТА 1986 ГОДА я отправляюсь на свой первый Открытый чемпионат США. Я полон решимости вступить в борьбу, однако, когда вижу из окна самолета расстилающуюся внизу панораму Нью-Йорка, моя решимость тает. Этот потрясающий пейзаж способен вселить страх в человека, выросшего в пустыне. Очень много людей. Очень много желаний. Очень много мнений.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});