Мост в белое безмолвие - Леннарт Мери

РУССО НА ЧУКОТКЕ

До Врангеля здесь побывала экспедиция Биллингса. Русские авторы назвали ее несчастливой, таковой она и была на самом деле. "По всей видимости, дух Кука не витал над его давним спутником", - записал в своей книге секретарь экспедиции Мартин Сауэр. В свое время Иосиф Биллингс служил у Джемса Кука судовым офицером и астрономом, дважды побывал в Беринговом проливе и в Чукотском море; это Екатерина II призвала его на службу Российскому государству и, как только до Петербурга дошла весть, что Лаперуз отправился к Тихому океану, тут же спровадила на Дальний Восток. Биллингсу было поручено определить точное местоположение Колымы, открыть земли, которые, как предполагалось, расположены против ее устья, исследовать северное побережье Чукотки, а затем, проплыв через Охотск в Тихий океан, посетить Алеутские острова, Америку и Японию. Дел, как видим, было предостаточно. Корабли, необходимые для такого похода, должен был построить он сам. Экспедиция выполнила лишь мизерную часть возложенных на нее задач и закончилась бы еще более плачевно, если бы в ее составе не было молодого Сарычева, первоклассного моряка, будущего адмирала, однако и он не сумел побороть мрачную самоуверенность англичанина. Астроном Биллингс оказался бездарным руководителем, но человек он был не робкого десятка. Вместе с обозом кочевых чукчей он совершил исключительное для своего времени путешествие от Берингова пролива на побережье Колымы. Никто этого от него не ожидал и ожидать не мог. Географическая ценность этого опасного для жизни {161} марафона была незначительна. Но участники экспедиции привезли богатый этнографический материал и зарисовки, которые в большинстве своем позднее, увы, таинственным образом исчезли. Вообще будто какой-то злой рок преследует документы, рассказывающие об открытии Сибири: то они сгорают, то их теряют или забывают под банками с вареньем, откуда их извлекают только через несколько сотен лет, и когда они наконец попадают в печать, то в блеске их неожиданного появления на свет божий стушевывается само географическое открытие, поблекнув за давностью лет.

Но у капитана Биллингса был секретарь по имени Мартин Сауэр. Подобно тому как Кук оправдал свое имя в роли кока, так Сауэр оправдал свое имя в роли секретаря, а еще больше - в качестве автора книги путешествий, которая и в самом деле написана с кислой миной и весьма ироническим пером. Этот невысокого роста, апоплексического вида господин с красным носом легко и бурно обижался и так же быстро отходил, но, в отличие от большинства путешественников, его чувства так же откровенно и с такой же скоростью, как в жизни, пылали и охлаждались на страницах дневника. Малоизвестное сочинение Сауэра во многом является незаменимым источником. Например, большинство составителей энциклопедий с удивительной точностью называют 1768 год, когда была убита последняя стеллерова морская корова. Эта дата названа господином Сауэром в его книге. Может быть, его следовало бы считать основоположником науки об охране природы в ее современном виде. А какая великолепная деловитость скрыта в нижеследующем описании деловитость, убедительнее всяких восклицательных знаков дающая представление о невероятных трудностях и испытаниях, которым подвергались первопроходцы, и о тех, кто эти трудности преодолевал. Кроме древесины, все строительные материалы для кораблей Биллингса везли из Иркутска. До Охотска это примерно 3200 километров, до Нижнеколымска - 3900. А помимо строительных материалов - пятилетний запас продовольствия, свечей, мыла и водки на триста человек. Все это упаковывали в Иркутске в ящики по сорок килограммов каждый, зашивали их в полотно, которое потом смолили, чтобы оно стало водонепроницаемым, после чего ящики зашивали еще раз, только теперь уже в юфть, из которой на месте назначения шили сапоги для команды... Чтобы перевезти {162} полуторагодовую норму припасов на сто человек, находящихся в Нижнеколымске, понадобилось две тысячи возов, а в Охотске людей было в два с половиной раза больше. Но это еще не все. Дорога была, мягко говоря, трудной. Нередко лошадь выдерживала только один конец. Поэтому у каждого ямщика кроме шести лошадей в упряжке было еще по две запасных, сверх того верховой конь. Семь тысяч возов - это значит: больше десяти тысяч лошадей! "Лошадь в один конец" - для эстонского крестьянина такое звучит невероятно, и Сауэр беспокоится, что больше двух тысяч лошадей нет уже ни у кого. Как известно, якуты всегда были (а отчасти остались и сейчас) коневодами, представителями далекой степной культуры в Ближней Арктике, и конный обоз, растянувшийся без конца и края, для этих широт так же типичен, как верблюжий караван в Аравийской пустыне. Несмотря на это, исследовательские экспедиции явились для якутов обузой непосильной. Добавим, что одно из самых ярких описаний гужевой повинности времен Витуса Беринга более полувека провалялось в Пылтсамааском дворце и было опубликовано в Тарту только в 1930 году.

Из Охотска в Нижнеколымск - около тысячи пятисот километров - Сауэр проехал верхом на северном олене, в сопровождении корабельного плотника и тунгусов, которых мы теперь называем эвенками. У тунгусского седла нет стремян, и помещается оно между лопатками оленя. Тунгус перекидывает левую ногу через седло, одновременно опираясь правой рукой на луку и с размаху вскакивает в седло. Во время езды тунгусы подбирают скрюченные ноги под себя - фокус, которому корабельный плотник так и не сумел научиться, в результате чего большую часть пути ему пришлось бежать за оленем. Поводья заменял длинный ремень, один конец которого был привязан к оленю, а другой - к господину Сауэру: иначе стоило только седоку упасть, олень тотчас просто-напросто убежал бы. А господин Сауэр падал! "За время трехчасовой езды по меньшей мере раз двадцать..." - писал он. Тем более неожиданно звучит признание Сауэра: этому смешному, сентиментальному человечку, у которого под полосатым жилетом и цепочкой от часов билось справедливое сердце, жалко расставаться с эвенками! "Я был очарован мужеством, деловитой расторопностью и внутренней уравновешенностью наших проводников, той достойной восхищения стойкостью, которая питает самые {163} светлые чувства души и помогает людям преодолеть трудности, пока они не достигнут цели своих устремлений; эти вольные дети природы пробудили во мне горячее желание делить с ними опасности и радости их жизни. Первозданное романтическое уединение, столь часто окружавшее нас в сиих местах, возвысило мою душу постижением и непреклонным убеждением, что человек венец природы. Жители же больших городов, от всего зависимые и вынужденные служить роскоши и комфорту аристократов и богачей, унизившихся до еще большей зависимости, казалось, томятся в самом низменном и унизительном рабстве, в которое культура может ввергнуть человека, в рабстве, которое задушило доброту сердца и погребло вместе с ней все источники социального удовлетворения".

Оставим же этого мечтателя-руссоиста нежиться в оленьем седле, мы встретимся с ним снова на восточном побережье Азии, на берегу залива Св. Лаврентия, где 7 августа 1791 года он одержит победу над чукчами в беге на сто метров и таким образом восстановит свою пошатнувшуюся было репутацию. Этот день был примечателен во всех отношениях не только на Чукотке, но и на другом конце света, - например, в Эстонии, где крестьян поместий Халлику и Рава впервые заставили поклясться в верности частному праву мызы, или в Париже, где гражданин Людовик Капет* вынужден был дать клятву верности будущей французской конституции; ликующим праздником стал этот день для архиепископа Эрталя, курфюрста Майнцского, по настоянию которого коронованные монархи приняли на своем рейхстаге решение о совместной интервенции против Франции, что, кстати сказать, сыграло роковую роль в судьбе этого князька-интригана. Разве мог Эрталь в тот день предположить, что исполнителем своих законов история назначит его главного библиотекаря, который в этом же немецком провинциальном Версале будет избран президентом первого в Германии клуба якобинцев? Имя этого человека Георг Форстер*. Для нас же он представляет интерес главным образом потому, что был спутником Джемса Кука. Круг замкнулся. Мастерское перо Форстера не обошло побережья Чукотки. То, что Руссо приходилось выдумывать, этот восемнадцатилетний естествоиспытатель, любимец Бюффона, Гёте и Гумбольдта, видел собственными глазами. В преддверии революции его путевые записки оказались не только иллю-{164}страцией мыслей Руссо, но и блестящим подтверждением самой идеи равноправия людей и суверенитета народов. Вольные дети природы? Оказывается, они существуют! Это было открытием. И Энгельс поставил Георга Форстера в один ряд с "лучшими патриотами" Германии.

Сауэр бежит, крестьяне клянутся, король заламывает руки, Эрталь торжествует, Форстер оттачивает перо, и Радищев тоже уже отправился в путь. Царица с отвращением отбросила "Путешествие из Петербурга в Москву". "Сие, думать можно, что целит на французский развратный нынешний пример", начертала Екатерина II на полях книги, а несколькими днями позже вывела своей великодержавной дланью: "Запрещается впускать в порты наши на разных морях находящиеся суда под флагом национальным французским". 7 августа писатель был уже арестован, признан Сенатом России виновным в государственной измене и под конвоем отправлен в мрачную Илимскую долину, на берег Лены, словно для того, чтобы и в Сибири проросли тайные семена свободы и равенства. А облаченный в полосатый жилет господин Сауэр засвидетельствует неподкупность истории, общность исторического процесса, перед которым окажется бессильной даже самодержавная царица: вернувшись на Камчатку, в живописном заливе Петропавловска, окруженного с трех сторон белозубыми вулканами, он увидит снаряженную на поиски Лаперуза "Ла Флавию". "Корабль шел под флагом новой Франции, и офицеры, носили на шляпах трехцветные кокарды".