Мост в белое безмолвие - Леннарт Мери

Врангель на пути в низовья Колымы.

В эти же края направляется еще один человек - он отстал от Врангеля в Барнауле, Барн-ауле - Хорошем пастбище, как тогда называли этот город. Несущийся оттуда гомерический хохот принадлежит генерал-губернатору Западной Сибири Михаилу Сперанскому: нашего старого знакомца, рыжеволосого и бородатого Кокрена, который так гордится своей серой полотняной рубахой, подпоясанной широким шелковым поясом, он принял за попа-расстригу. Здесь Кокрен впервые услышал об экспедиции Врангеля, обогнавшей его где-то на длинном Сибирском тракте. Назавтра он уже спешит за ней в своих семимильных сапогах - ранец за спиной, полы нараспашку. "Правда, местные жители приходили в изумление и от всего сердца сочувствовали моему, на их взгляд, столь беспомощному и безнадежному положению; однако они не принимали во внимание, что природа бессильна перед человеком, дух и тело которого находятся в постоянном движении. Большая часть невзгод в жизни человека, согласно моему глубокому убеждению, происходит из-за отсутствия правильного воспитания и столь необходимых в путешествиях упорства, духа самоотречения и твердого решения не отступать от поставленных перед собой целей, никогда не колебаться, пока в теле еще тлеет искра жизни или, как говорят моряки, пока на гирлянде 1 осталось хоть одно пушечное ядро". Кокрена пугали сибирскими морозами. "Я утешался тем, что в худшем случае до дня Страшного суда я буду пребывать в виде законсервированной мумии, ибо к северу от Якутска почва, начиная с глубины двух с половиной футов, никогда не оттаивает". В этой шутливой, не вызывающей особого доверия форме до читателей Западной Европы доходит одно из первых сообщений о вечной мерзлоте, систематическое исследование которой начал только Миддендорф с помощью Фурмана, став тем самым основоположником новой области науки геокриологии. В Иркутске Кокрен встретил воспитанника Тартуского университета Маттиаса Геденштрома, исследователя Новосибирских островов, "о путешествиях которого общественности ничего не известно", хотя, как отметил неточно тот же Кокрен, Геденштром якобы проник на север дальше кого-либо другого. Мы могли бы и не упоминать об этой не столь уж значи-{145} тельной встрече, если бы не брошенная тем же Маттиасом Геденштромом 16 апреля 1810 года фраза, предопределившая судьбу Врангеля и Толля и смерть последнего. Стоя на каменистой восточной косе острова Новая Сибирь, Геденштром увидел "на северо-востоке сизую полосу, точно такую же, какую иногда можно увидеть над далекими землями". Эти скорее роковые, чем исторические, слова содержали первое указание на Землю Санникова, мифический материк, который мог оказаться соединительным звеном между Старым и Новым Светом - мостом из Азии в Америку, то внушающим страх, то подогревающим самые фантастические мечты. По мнению знатоков, Земля Санникова должна была соединяться с северным побережьем Чукотки, а Берингов пролив, таким образом, превращался в устье залива. Следует добавить, что поиски этой мифической земли стояли отдельным пунктом еще в программе экспедиции "Челюскина" в 1933 году, а после гибели корабля - в программе исследований "Садко" в 1937 году.

...И еще один человек спешит догнать Врангеля. Вот он-то уж действительно опоздал. Только что, а шел 1820 год, защитил он в Тарту диссертацию и, словно догоняя время, то и дело подбадривает лошадей и подгоняет ямщика словом из двух слогов, которое, по утверждению землепроходцев, прекрасно действует на всех широтах. Это врач экспедиции Эрих Аугуст Кибер. Родился он в 1794 году в пасторате Эрла, номер его матрикула 846. Неужели это только случайность?

Однако вместо Кибера в тряской почтовой кибитке, разбрызгивающей дорожную грязь, мог бы сидеть с докторским саквояжем на коленях и другой человек. Когда прошлой осенью молодой Бэр* шел через эбавереский лес в поместье Кильтси, ему даже в голову не приходило, что предстоящее знакомство с Крузенштерном на долгие годы определит его жизненный путь, а через него - судьбу Миддендорфа, Толля, Бунге и десятков других ученых, а также судьбу целого ряда географических открытий. Бэр с первой же встречи привязался к этому седому человеку, ушедшему от политики в науку, почетному доктору Тартуского университета, который в тиши полей и грибных лесов работал над большим атласом Тихого океана. Здесь составлялись планы экспедиций, созревали проекты исследований, возникали новые идеи. {146}

"Повстречаться в глуши нашей милой Эстонии с человеком, который полностью живет только наукой, - это было так необычно и отрадно, что показалось даже романтичным", - вспоминал Бэр позднее. Крузенштерну тоже понравился его молодой сосед, о познаниях которого в области зоологии рассказывали легенды уже тогда, когда он только поступал в университет, понравились его серьезность и необыкновенная широта знаний, и он предложил юноше принять участие в экспедиции Врангеля в качестве врача и естествоиспытателя. Бэр пришел в восторг, но в январе следующего года отказался от предложения. Многолетнее отсутствие означало бы слишком большой перерыв в исследовательской работе. Наверно, сыграла роль и недавняя женитьба. Но интерес к далеким полярным странам, пробужденный в его душе в тот тихий осенний вечер, не угасал никогда. После смерти Крузенштерна инициатива в деле организации полярных экспедиций перешла к нему. Больше того - во второе полярное путешествие Бэр взял с собой двадцатипятилетнего Миддендорфа, которому после боевого крещения на Кольском полуострове доверил Сибирскую экспедицию. Вот почему самый северный остров, которого достиг Миддендорф, носит имя Бэра. А побережье, на котором зимовал Толль, - имя Миддендорфа. И имя Толля носит гора, где...

Эта эстафета передается из рук в руки и из поколения в поколение. Кто положил начало, кто дал толчок движению против величавого потока времени, соединив таким образом прошлое с будущим и предоставив нам возможность сегодня, в эту минуту, жить во всех минувших днях до нас? Может быть, это связанное в узел время? Результат законов, которые действительны и по отношению к траве и камню? Или они есть примета, свойственная только человеку?

Кнут щелкает, кибитка подпрыгивает на ухабах, Кибер чертыхается. Вот они, все как на ладони: всего на несколько тысяч километров впереди Кибера Кокрен устраивается в снегу на ночлег. А там, где сейчас Врангель, уже наступил день. Казак освежевал медведя, можно двигаться в путь, вот только хозяин еще не кончил записывать беседу с восьмидесятидвухлетним бойким и наблюдательным якутом. Место сбора - на Колыме.

Но где же Толль? {147}

ПРАЗДНИК НАД МОГИЛАМИ

- Сегодня ставим точку, завтра передаем самолет, а послезавтра мы уже в Москве, едем в отпуск. Последний раз в Пярну, помню, моторка никак не заводилась, подмигнул я зятю...

Один из этих элегантных мужчин, лет сорока, подстриженный под ежик, в темных очках и синей рубашке, кончил шинковать капусту и теперь ходит взад-вперед с бутылкой уксуса в руках.

- Зачем тут, над плитой, нож мясника?

- Чтоб расправиться со вторым пилотом. Представляете: сижу я с дамой в столовой, беседуем с ней вежливо, тары-бары, то да сё, вдруг подкатывает к нам Жора: извините, мол, товарищ командир, совсем забыл, сколько лет вашему внуку? Видали вы когда-нибудь такого мерзавца? Эх, Жора, Жора!

Жора смотрит на командира, в глазах его грустный упрек несправедливо высеченного щенка. Роли здесь четко распределены, за каждым утвердилось собственное амплуа. Все кажутся ровесниками, как это часто бывает с людьми, которые вместе работают, вместе веселятся, которых сблизили долгие мгновения опасности.

- Послушай, у нас что-то грохочет! - восклицает вдруг Юра, и амплуа тут же отбрасываются.

Взгляд командира прикован к бесшумно трепещущим стрелкам приборов, кабину наполняет тишина, диалог продолжается при помощи взглядов, руки ощупывают ряды выключателей, пока командир громко не произносит, - теперь он снова Юра:

- Да это же вентилятор, черт бы его побрал, расшатался!

Штурман просовывает голову в дверь:

- До полюса тысяча шестьсот километров.

И кладет перед Юрой клочок бумаги, при виде которой у того отваливается челюсть.

- Ты что... спятил?

- Это нужно нашему писателю, - не моргнув глазом, заявляет тот и исчезает раньше, чем я успеваю запустить в него сапогом.

Под нами пролив Заря - пролив "Заря"! - слева остров Белковского, справа - остров Котельный, по курсу 90° мы сейчас пересекаем траверс мыса Вальтера.

"Пятница, 7/20 сент. 1901 года... Вот уже в пятый раз {148} я встречаю день основания студенческого общества "Эстония" на далеком Севере. Это заставляет меня оглянуться назад и взвесить, насколько верен остался я идеалам, скрытым в девизе общества - "Virtus"1... Сегодняшний день был отмечен марципановым тортом фирмы "Студе"2, который кем-то из любезных пожертвователей предназначался к первому празднику 1900 года. К обеду я водрузил его на стол. Во время вечернего чая, часов в десять, я попросил доктора сервировать кое-какие "деликатесы" и поставить на стол "Штокманнсхоф". Матисен вернулся домой лишь к последней бутылке...