«Ведьмин котел» на Восточном фронте. Решающие сражения Второй мировой войны. 1941-1945 - Вольф Аакен

Пока два генерала совещались в подвале в Либихгохе, перед немецкими позициями звучали громкоговорители русских: «Не надейтесь на Нихоффа, прежде чем Ганке будет висеть…»

В ночь после своего прибытия новый комендант крепости отправился на командный пункт Ганке в Ноймаркт.

Войдя в защищенное от бомбежек подвальное помещение, Нихофф был изумлен комфортабельной внутренней обстановкой бункера гаулейтера. В распоряжении Ганке была душевая, обшитая деревянными панелями спальная комната, кухня с выложенными кафелем стенами и уютный рабочий кабинет, в центре которого стоял массивный письменный стол.

За столом сидел сам гаулейтер Нижней Силезии Ганке. Нихофф увидел рослого молодого человека внушительного телосложения, одетого в коричневую форму с красно-золотыми петлицами.

Разговор был начат весьма вежливым, учтивым тоном. Слегка «прощупав почву», Ганке решил, что может позволить себе большее, и заявил, что считает прежнего коменданта крепости фон Альфена неудачником, не справившимся со своими обязанностями. Далее он выразил радость, что в лице Нихоффа нашел наконец хорошего коменданта крепости.

Нихофф внимательно выслушал собеседника, прежде чем подойти к делу с совершенно другой стороны… И первые же его слова не могли не встревожить Ганке.

– Гаулейтер, – сказал генерал, – я нахожусь здесь по приказу фюрера. В соответствии с этим приказом я должен удерживать город, пока не будет снята осада силами извне.

Ганке намекнул на возможность компромисса:

– Полагаю, мы договоримся.

Генерал не был впечатлен:

– Гаулейтер, здесь, в Бреслау, я обладаю командной властью. Во всем, что касается боевых действий и обороны города, приказываю только я один. И я не позволю вам вмешиваться в мои дела.

Ганке оперся о письменный стол, встал и в упор уставился на генерала.

– Вы хотите меня отодвинуть в сторону?

– Во всем, что касается ведения боевых действий в Бреслау, да.

Далее последовал короткий поединок взглядов. Генерал его выдержал. Ганке подошел к Нихоффу и протянул ему руку.

Свою первую задачу генерал Нихофф видел во внесении ясности в вопрос о намерениях своих русских противников.

Он установил, что советский генерал-лейтенант Глуздовский совершил много ошибок. Одна из них, по мнению Нихоффа, заключалась в том, что русский военачальник атаковал город преимущественно с южного направления. Он добился бы более существенных успехов, если бы одновременно организовал наступление с запада. В таком случае Нихоффу пришлось бы распылить свои резервы. А пока он мог их сконцентрировать в самой важной точке.

Сопротивление защитников Бреслау было несколько облегчено тем фактом, что русские принципиально отправляли свои радиограммы открытым текстом. Поэтому немцы во многих случаях заранее знали, где следует ожидать очередного штурма.

Первые меры Нихоффа нашли выражение в приказе: оборонительное кольцо вокруг города ослабить и эшелонировать оборону в глубину. Хотя в основу этой стратегической концепции коменданта крепости была положена логическая последовательность, эта мера столкнулась с сильным сопротивлением войсковых командиров. Понятно, что ни один из них не желал уступить и тем самым ослабить собственную позицию. Сопротивление командиров перешло в открытый протест, когда генерал перебросил два самых сильных батальона с фронта в город для использования в качестве «пожарных команд».

Насколько верными были планы Нихоффа, показала первая же крупная атака русских. Сразу после вторжения ударных частей русских Нихофф бросил в бой тыловые резервы. Брешь в линии фронта была закрыта раньше, чем противник сумел закрепиться.

Подразделениям Красной армии, кроме прорыва в пасхальные дни, больше не удалось достичь решающих успехов.

В это время чрезвычайно обострился вопрос снабжения боеприпасами. Аэродром под Бреслау для обеспечения снабжения больше не мог быть использован, поэтому срочно необходимые боеприпасы приходилось сбрасывать в специальных контейнерах с парашютами над окруженным городом. Но при этом значительная часть контейнеров оказывалась в руках русских.

Обеспечение амуницией временами оказывалось столь трудным делом, что применялись даже русские трофейные боеприпасы. Бывали дни, когда артиллерия Бреслау не имела ни одного снаряда. Постоянная нехватка боеприпасов вынуждала защитников города пускаться на хитрости. В частности, ими была сооружена катапульта, как это делали в Средние века, с помощью которой они забрасывали ручные гранаты и взрывчатку на русские позиции.

Положение могло быть исправлено только появлением в Бреслау полноценного аэродрома. Было установлено, что запасной аэродром Фризенвизе из-за сырого грунта непригоден для низколетящих самолетов. Многие транспортные машины при посадке на рыхлую почву вязли и терпели крушение.

По крайней мере, теперь некоторые прежние планы Ганке были признаны верными. Сооружение приказанного Гитлером, желаемого Ганке и отвергнутого фон Альфеном аэродрома в центре города теперь было принято всерьез. Все население в возрасте от 14 до 65 лет было привлечено к отбыванию трудовой повинности и использовалось для строительства аэродрома. Впоследствии на строительстве работали преимущественно девушки и женщины.

Фрау Хельга Шлипкорте, которая была эвакуирована в Бреслау из Дюссельдорфа, рассказала о тех днях следующее:

«Саперы взорвали целый городской квартал с жилыми домами, улицами, скверами, аллеями и памятниками.

Наша работа заключалась в выравнивании территории таким образом, чтобы получилось ровное летное поле. Все мы были привлечены для отбывания трудовой повинности, но наша работа считалась „почетной службой“. На это название реагировали не иначе как с язвительной усмешкой. Ибо каждое опоздание, каждый прогул, каждый затянувшийся перерыв и каждое нарушение правил карались драконовскими наказаниями. Так что наш труд был скорее рабским, чем почетным. Но со сторожевых вышек все выглядит совсем по-иному, как и из люков командного бункера. И все же каждый рабочий делал все, что от него зависит, поскольку никто и думать не хотел о том, что Бреслау может быть оставлен. Все мы были убеждены, что Шернер придет и освободит нас.

Мы грузили телеги обломками камней. Полные телеги везли на край поля и там опрокидывали. Затем строительный мусор использовали для выравнивания.

Нередко мы подвергались обстрелу советской артиллерии. Но мы уже приобрели некоторый опыт и умели оценивать близость попадания снарядов, так что лишь редко уходили в укрытие.

Намного опаснее были советские истребители-бомбардировщики. Как только один из охранников замечал такую машину, он включал тревогу, после чего все работающие начинали искать укрытие.

Зачастую тревогу объявляли слишком поздно. Я один раз видела, как под огонь бортового орудия самолета попало сразу шесть молодых девушек – вряд ли хотя бы одной из них было больше восемнадцати.

По меньшей мере один раз в день прилетали советские бомбардировщики, и тщательно выровненные поверхности снова покрывались воронками. Незадолго до Пасхи большая группа рабочих была засыпана в убежище. Мы работали без перерыва шестнадцать часов, чтобы расчистить завал, но оказалось слишком поздно. Они все задохнулись.

Между Фюрстенфельдбрюке и Кайзербрюке, где сооружался аэродром, погибло много людей. Ни на одной мемориальной доске не указаны их имена. Они пали безымянными. Возможно, многих из них до сих пор ждут родные и близкие…»

Русские между тем изменили наступательную тактику. Теперь они начали штурмовать оборонительное кольцо вокруг города с востока.

Нихофф контролировал ситуацию, впрочем, остался на прежних позициях. Пренебрегая существующим риском, он убрал все боеспособные подразделения с других позиций вокруг Бреслау и бросил их на запад, где в районе Пильзница, Козела, Гандау, Мохберна и Шмидефельда русские готовили наступление. Эти подразделения подчинялись оберст-лейтенанту Мору. Направленное Моделем подкрепление еще не успело занять позиции, когда русские начали мощное наступление. Бывший штабс-ефрейтор Тео Клозе рассказал: «Солнце грело так сильно, что я снял шинель. Я проезжал на своем мотоцикле мимо городской ратуши, которая до сих пор осталась невредимой.

И тут все началось. Прилетела эскадрилья советских бомбардировщиков. Воздух наполнился грохотом разрывов. Облако пыли закрыло небо. Тут же раздался пронзительный вой. Советская артиллерия и „сталинские органы“ открыли огонь.

Я опрокинул свой мотоцикл и вслепую кинулся в ближайшую подворотню. Пока я нащупывал ступеньки, вблизи прогремел взрыв. Я кубарем скатился по ступенькам и оказался между стонущих, кричащих людей.

Это невозможно описать. Давление, созданное взорвавшимися снарядами, давило на барабанные перепонки. Кричали дети, плакали женщины. Казалось, что стены подвала качаются. С потолка сыпался цемент, в воздухе висела пыль. В дом попал снаряд – он горел. Но люди не торопились выбираться наружу. Я снова нащупал ступеньки лестницы и подошел к двери. Мой мотоцикл превратился в груду металлолома. Я побежал вдоль стены в уверенности, что живым мне из этого ада не выбраться. Вся улица горела. Длинные языки пламени вырывались из домов, которые до сей поры война щадила. Не знаю, сколько раз я падал на землю. Только знаю, что разбил все лицо. В конце концов я увидел бомбоубежище. Здесь тоже слышались крики и плач.