Связанные звездами - Минни Дарк

резиновые сапоги и твидовый костюм, и шарф на голову, как королева в Балморале[48].

– Не будь смешной, – пробормотала она, понимая – с изрядным опозданием, – что говорит с едва заметным британским акцентом. Покраснев, она решительно закрыла браузер и оттолкнула кресло от стола.

Из окон, выходящих на улицу, до нее долетел шум мотора почтового мотороллера. Выйдя на крыльцо, она остановила взгляд на клумбах, обезображенных дырами в тех местах, где раньше цвели дафнии и рододендроны, погибшие от засухи. Такого никогда не случилось бы во Фритвелле, подумала Дороти, выуживая свежий номер «Звезды Александрия Парк» из щели ее почтового ящика.

Вернувшись в дом, Дороти разложила на чайном подносе номер «Звезды», чайничек с изображением Чарльза и Дианы и одну штучку кингстонского печенья. Из огромного, битком набитого буфета она аккуратно извлекла изящную фарфоровую чашечку от «Куин Энн»[49] с портретами Чарльза и Дианы в обрамлении золотых лент с узором в виде геральдических роз и лилий. Хотя с таким же успехом она могла выбрать и чашку от «Краун Трент»[50], на которой Чарльз и Диана были изображены в центре ярко-красного сердца, увенчанного фигурой золотого льва. Или, к примеру, чашку от «Эйнсли», «Ройал Стаффорд», «Ройал Альберт» или «Броник». Или, если уж на то пошло, от «Веджвуд», «Ройал Долтон» или «Споуд»[51].

Принадлежащая Дороти коллекция фарфора со свадьбой Чарльза и Дианы занимала полки и ящики двух огромных буфетов, стоящих в гостиной. Помимо обычных предметов вроде чашек, тарелок, ваз и горшков здесь были фарфоровые подставки, наперстки, шкатулки, щипцы для свечей, пепельницы и колокольчики. У «Веджвуда» вышла памятная серия из бисквитного фарфора[52] в нескольких цветах, и Дороти нашла каждый предмет набора в голубом и сиреневом цветах (но не стала приобретать его в охре). Годами Дороти проводила большую часть времени, переписываясь с коллекционерами фарфора в Англии и Америке. Но затем появился eBay, и после смерти Реджа Дороти повесила в его сарайчике полки, чтобы разместить новые поступления прежде казавшихся недоступными сокровищ, выпущенных в честь великой свадьбы 29 июля 1981 года.

Дороти устроилась за круглым столиком в эркере, выходящем на задний двор. Она налила себе чаю и отломила кусочек печенья. На обложке «Звезды» разместили портрет этой кошмарной наследницы угольной империи. В самом деле, подумала Дороти, по глазам этой женщины можно прочесть, что большие деньги делают с душой человека. Она перевернула «Звезду» и на мгновение положила руку на последнюю страницу, словно пыталась впитать слова прямо из бумаги.

– Ну, Лео? – шепнула она. – Что же мне делать?

Затем глубоко вдохнула и решительно открыла журнал на странице гороскопов.

Водолей. «Все, что нам нужно, – писал Толкин, – это решить, как распорядиться временем, отпущенным нам». И даже вы, Водолеи, самые вольные знаки зодиака, рожденные для свободы, не защищены от земных соблазнов и стремления к видимым успехам. Но спросите себя сейчас, на что вы действительно хотите потратить время, оставшееся в вашем распоряжении.

У Дороти перехватило дыхание, и в тишине тиканье маленьких часиков казалось все громче, громче и громче. Это были фарфоровые часики от «Денби»[53], с Чарльзом и Дианой. Еще два часа двадцать пять минут. Тик-так, тик-так. Вчера на Руперте был оранжевый галстук с узором из серовато-синих шестиугольников. Он рассказывал ей, как возил Флосси к ветеринару, на чистку зубов, как впервые за пять лет обыграл Найджела в дартс и о том, что хотел бы подновить шезлонги. А затем внезапно сказал:

– Приезжай, просто приезжай. Приезжай ко мне и стань моей половинкой.

Дороти, оглушенная, промолчала.

Тик-так, тик-так. Тик, тик, тик. Секунды ее жизни уходят. И на что она их потратит? На eBay? На украшенные фотографиями Чарльза и Дианы фарфоровые стаканчики для варки яиц от «Ройал Вустер»? На вещи? Дороти перевела взгляд с одного забитого битком буфета на другой. С каждой полки на нее смотрел длинноносый Чарльз. Диана, скромная и милая, улыбалась ей из-под пышной светлой челки. И где теперь Диана? Мертва. И Дороти когда-нибудь тоже умрет.

– Ох, Лео, – прошептала Дороти.

Он был прав. Толкин был прав. И Дороти уже знала, что она должна сделать. Она должна бросить все эти тарелочки, чашечки, вазы, подставки и щипцы для свечей. Все, до последнего наперстка. И буфеты тоже. И вообще всю мебель. И украшения, одежду, сумочки. Она продаст дом.

– Доброе утро, Дороти, – скажет Руперт через два часа и двадцать минут.

– Добрый вечер, Руперт, – скажет Дороти. А затем, не пытаясь больше избавиться от чудесных, по-британски четких звуков в своей речи, добавит:

– Знаешь, Руперт, я приняла решение…

Блесид Джонс – Рак, знаменитая певица и автор песен, тайная поклонница ранней Долли Партон[54] и страстная любительница банджо, владелица дважды склеенного и теперь уже трижды разбитого сердца – сидела в темном углу за широкой барной стойкой «Шалуна и шалуньи» и про себя кляла Марджи МакГи.

В отличие от прочих женщин-коллег сенатора Дейва Грегсона, на счет Марджи можно было не беспокоиться. И не потому, что она была старше, а из-за ее чертовых принципов. О, ну почему Марджи вдруг взяла и бросила работу? Если бы не это, та рыжеволосая нимфетка не попала бы на работу к сенатору Дейву Грегсону. А значит, предположительно, не попала бы и в его постель, в которой он должен был спать с Блесид Джонс и ни с кем другим.

Женщина была в глубине души уверена, что темные очки могут неким образом скрыть от посетителей паба тот факт, что это сама Блесид Джонс сидит за стойкой с двумя пустыми стаканами перед ней, при этом держа третий, полный сидра, в руках. Рукава ее кардигана растянулись от скомканных платков – использованные в левом, чистые в правом. У ее ног лежал изогнутый футляр от гитары.

Глядя поверх очков, Блесид заметила, что посетители в понедельник совсем не похожи на разодетых, разукрашенных, целующихся взасос парней и девчонок, заполняющих паб с четверга по субботу. Крошечные столики, по пятницам окруженные хохочущими хипстерами с бородой а-ля Нед Келли, сегодня служили подставкой для кружки пива какого-нибудь одинокого бизнесмена, который в окружении мебели не по размеру казался унылым великаном. Вечер понедельника в «Шалуне и шалунье», поняла Блесид, проводили те люди, которым после окончания рабочего дня некуда было больше спешить. И конечно, местный поклонник теории заговоров, который сегодня уже оккупировал уши какого-то бедняги, сидящего у камина. В лучшие времена он, очевидно, работал над книгой о неизбежности конца света, но сейчас все, что ему оставалось, это разглагольствовать на