В день пятый - Э. Хартли

Консьерж долго смотрел на него и наконец сказал:

— Только поторопитесь.

Было уже девять часов вечера.

Отец Джованни открыл дверь обители, тотчас же покачал головой и заявил:

— Падре Пьетро здесь нет. Он у себя в церкви. Санта-Мария — дель-Кармине.

— У вас есть его телефон?

— Да, — ответил отец Джованни, доставая из кармана визитную карточку обители. — Второй номер в списке.

— Отлично, — сказал Томас, собираясь уходить.

— Он не станет с вами разговаривать, — предупредил его отец Джованни.

— У него нет выбора, — заметил Найт, даже не обернувшись. — Как и у меня.

Быстрым шагом направляясь прочь от гостиницы, он достал телефон Роберты и набрал номер, оглядывая темную, но оживленную улицу в поисках такси.

Отец Пьетро ответил после третьего звонка, быстро пробормотав название церкви.

— Это Томас Найт. Брат Эдуардо. Не отключайтесь.

Томас понятия не имел, насколько хорошо отец Пьетро владеет английским. Он подождал.

Какое-то время ответом ему было молчание, потом голос, показавшийся каким-то далеким, произнес:

— Да.

— Я направляюсь к вам, — решительно заявил Томас. — Прямо сейчас. Только что меня пытались убить.

Он не знал, насколько хорошо его понимает пожилой священник, и по большому счету ему было все равно.

— Хорошо, — отозвался отец Пьетро.

Томас застыл на месте. Ни криков? Ни угроз?

Затем голос священника зазвучал снова, медленно, раздельно:

— Танака мертв?

— Танака? — недоуменно повторил Томас.

— Японец, — объяснил отец Пьетро.

— Он сказал, что его зовут Сато.

— Он мертв?

— Да.

Снова длинная пауза, затем то, что могло быть вздохом.

— Хорошо.

— Что хорошо? — спросил Томас.

— Я вам покажу бумаги Эдуардо.

— Вы их не сожгли?

— Нет.

Прилив восторга был приправлен злостью.

— Но вы сознательно изобразили, будто спалили их, чтобы я больше к вам не приставал. Где они? Бумаги нужны мне сейчас.

— Я буду служить мессу.

— Мессу?

— Да, — сказал священник. — Вы придете?

— Я должен быть на мессе? — недоверчиво переспросил Томас.

— Да. Приходите. Молитесь за меня.

— Нет, — раздраженно отмахнулся от приглашения Найт.

У него не было никакого желания браться за протянутую оливковую ветвь мира, особенно после того, как фальшивая Роберта использовала на Везувии этот же самый обман.

— Всего полчаса, — продолжал отец Пьетро.

Священник собирался служить укороченную литургию или же пронестись по ней галопом. Но в церкви никого не будет, как и пения. Это сократит службу. Отец Пьетро приглашал его не на плановую мессу. Они окажутся вдвоем.

«Можно и сходить. Посидишь на последнем ряду, послушаешь, как бывало прежде».

Нет.

— Вы начинайте, — сказал Томас. — Я буду у вас к тому времени, как вы закончите.

— Хорошо, — согласился священник, отказываясь от дальнейшей борьбы.

В телефоне послышались короткие гудки.

Томас проехал на такси мимо музея и углубился в лабиринт улиц, становящийся все более хаотическим. Здесь, как и повсюду в городе, церкви примыкали к соседним зданиям. Колоколен со шпилями не было, поэтому храмы можно было узнать только по красивым дверям и надписям над ними, неизменно выпачканным сажей. Томас уставился в окно, высматривая церковь Санта-Мария-дель-Кармине. Улицы становились все уже и беднее, хотя сами здания, несомненно, когда-то давно принадлежали зажиточным горожанам. Транспортный поток стал более плотным, теперь в нем доминировали микролитражки и мопеды, нередко перегруженные множеством детей, смеющихся и перекрикивающихся между собой.

Брусчатые мостовые Саниты были запружены пешеходами, на всех перекрестках бурлили импровизированные рынки, где продавались мидии, крабы и всевозможная рыба. Дважды водитель останавливался и высовывался в окно, спрашивая дорогу. Молодая женщина в розовой футболке и модных солнцезащитных очках молча указала в конец улицы и шагнула в поток сигналящих машин так, словно не видела их или, что вероятнее, они не заслуживали ее внимания. Машины расступились перед ней, подобно Красному морю, женщина свернула в переулок и нырнула под развешанное для сушки белье, похожее на триумфальную арку.

Томас заплатил водителю десять евро, и тот уехал, судя по всему, радуясь возможности вернуться в более знакомые места. Томас не мог его в этом винить. Сам он не чувствовал себя таким чужаком с тех самых пор, как приехал в Италию. Быть может, и в течение многих лет до этого.

С тех пор, как покинул Японию.

Туристов здесь не водилось. Томас оказался в самом сердце общины, где он сам был диковинкой. Пока что ему еще не приходилось сталкиваться со знаменитой неаполитанской уличной преступностью, однако здесь Найт чувствовал себя так, словно у него на шее висела табличка. Томас ощущал на себе откровенные, любопытные, веселые взгляды людей, проходя там, где они работали, отдыхали и жили, и ему постоянно хотелось извиняться за свое вторжение. Достаточно будет того, что отец Пьетро выставит его за дверь, и тогда, возможно, он уже не обойдется одними только извинениями, если захочет выбраться отсюда целым и невредимым.

Темнота была полной, уличное освещение отсутствовало.

Замечательно.

Томас нащупал в кармане куртки тяжесть пистолета.

— Привет, американ! — окликнул его голый по пояс мальчишка на велосипеде.

Ему было лет восемь. Его приятели взорвались дружным хохотом, повторяя приветствие.

Кто-то крикнул:

— Кока-кола!

Ребятня снова рассмеялась, после чего скрылась в ночи.

Церковь Санта-Мария-дель-Кармине оказалась бледно-желтой, отделанной серым камнем, ухоженной, но старой и в то же время не представляющей собой историческую ценность. У Томаса по спине пробежали ледяные мурашки, когда он прочитал, что улица называется виа Фонтанелла-алла-Санита. Подойдя к двери, он схватил кольцо и повернул его. Дверь бесшумно распахнулась.

Глава 45

Внутри царил прохладный полумрак. Пустое пространство нефа было освещено лишь огоньками нескольких поминальных свечей, горевших перед статуей Богородицы, и сиянием бронзового алтаря. Ровные ряды деревянных скамей были пусты. Ни звука, никаких признаков присутствия кого бы то ни было.

Томас осторожно прошел вперед, стесняясь гулкого стука своих шагов. Он ощущал знакомую смесь благоговейного восхищения и беспокойства, которую неизменно вызывало у него нахождение в церкви, но на этот раз это чувство было усилено ожиданием предстоящей встречи. Томас мог только гадать, что скажет ему этот загадочный священник. Сделав глубокий вдох, он ощутил аромат ладана и воска свечей, а затем направился по боковому проходу к алтарю. Там Найт остановился у ограждения, подавив желание опуститься на колени, после чего прошел в дверь.

Коридор вел в крохотную ризницу, где также никого не было.

— Есть тут кто-нибудь? — окликнул Томас. — Монсеньор Пьетро!

Тишина.

У видев в углу узкую лестницу, Томас поднялся в жилые покои священника, состоящие из одной маленькой комнаты с плитой и умывальником. Туалет находился в конце коридора, ведущего в ризницу. В спальне не было верхнего света, а настольная лампа оказалась такой слабой, что помещение тонуло в тусклом медно-оранжевом сиянии.

Томас обвел взглядом скудную обстановку.

«Отец Маккензи, штопающий ночью носки, когда рядом никого нет…»

Его взгляд упал на книгу. «Гимн Вселенной» Пьера Тейяра де Шардена. Знакомое название, текст на английском. Одна из книг Эда.

Раскрыв ее наугад, Томас увидел абзац, отмеченный вертикальной чертой, проведенной карандашом, и стал читать.

«Да будут благословенны твердая материя, голая земля, упрямый камень: вы, которые уступают только силе, вы, кто заставляет нас трудиться, чтобы мы могли есть.

Да будут благословенны опасная материя, бурное море, неукротимая страсть: вы, которые, если мы вас не обуздаем, сожрете нас.

Да будут благословенны высшая материя, непреодолимая поступь эволюции, новорожденная реальность: вы, которые, постоянно разбивая наши умственные представления, заставляете нас идти вперед и вперед в поисках истины».

Раскрыв фронтиспис, Томас прочитал вслух имя автора: француз-иезуит начала XX века.

«Странно и очень тревожно, — подумал он. — Эта убежденность, странный, упорный мистицизм, особенно на службе такому конкретному предмету. Материя? Какая ветвь католицизма воспевает ее?»

Томас задумался, вслушиваясь в тишину, мысленно возвращаясь к тому, что сказал отец Пьетро. Судя по всему, он был знаком с Сато, хотя и называл его Танакой. Смерть японца, по-видимому, все изменила. Почему?