Как жил, работал и воспитывал детей И. В. Сталин. Свидетельства очевидца - Артём Сергеев

Создал очень хороший узел связи, когда был командующим ВВС Московского военного ок­руга. Штаб авиации тогда находился там же, где штаб округа, на улице Осипенко. Василий перевел его на аэродром: на центральном аэро­дроме стояло здание, аэродром перестал дейст­вовать как центральный, он туда и перевел штаб. «А то там половина штаба не слышала мотора самолетного», — говорил. Ещё так сказал: «Эти штабные, которые всю войну просидели на ули­це Осипенко, может, разве что эвакуировались в Куйбышев, и географии не знают. Им надо по­учить географию по дальним гарнизонам». И от­правил их служить по стране. А к себе брал летчиков-инвалидов, списанных с летной работы. Ему говорили, мол, да ну, что это за штаб?! Он отвечал: ничего, мол, пока они не все знают, но как воевать — знают и работают с полной отда­чей и желанием. И штаб у него работал безуко­ризненно и самоотверженно.

Возьмем организацию воздушных парадов — сложнейшая работа, где нужна абсолютная слаженность штаба, управление всеми задей­ствованными структурами.

Он командовал парадами над Красной площа­дью, там участвовали сотни самолетов разного типа. Реактивные и поршневые самолеты летят с разными скоростями, с разных аэродромов, находящихся на разном расстоянии от Москвы. Бомбардировщики вообще издалека взлетали. А ведь где-то они должны сойтись для группового пролета, имея разницу в скоростях в сотни кило­метров, и строгим порядком пройти над Красной площадью. Здесь точность должна быть абсолют­ная. Пять секунд расхождения — это промашка полная. А откуда-то они идут, а тут и ветер дует, ещё много факторов надо учитывать. И надо все рассчитать, маршруты проложить, в том числе учесть скорость и направление ветра. Ветры-то дуют по-разному. У него была карта московских домов: высота, расположение. Ну и улицы, доро­ги. Как вести группы? Какие ориентиры? Пре­красные ориентиры — дороги и дома. Но этаж­ность домов различна, и где-то ещё находится заводская труба. А высота пролёта самолётов над Красной площадью малая.

Василий был хороший организатор, и он всё это устраивал. Не зря ведь, когда его не стало в той структуре, штаб сильно изменили, парадов не стало. После него кто бы это делал? Тут помимо организаторских способностей смелость не­обходима, нужно не бояться брать на себя ответ­ственность, идти на риск. Для всего этого нужно день и ночь готовиться, проводить бесконечные тренировки, делать сложные штурманские рас­чёты. Нужно налаживать связку «земля — борт самолёта». Он создал отличный узел связи, куда брал не именитых людей, по блату, так сказать. Он, поверив в человека, увидев его способности, мог поручить ему важный участок. Но при этом го­ворил: «Я тебе доверяю, ты мне обещал, а обмана я не терплю». И люди оправдывали его доверие. Потом, когда его уже не было, старые лётчики, ко­мандиры рассказывали, что когда вопрос какой-то возникал, то между собой говорили: «Давай, как при Василии Иосифовиче, как он делал».

Е. Г.: Бывал у Вас на даче в Жуковке?

А. С.: Да-а! Бывал, конечно! Дача эта у нас с 1937 года, он приезжал сюда. Первый вопрос его неизменно, когда он приезжал: «Что надо делать?» Работать! Сразу работать! Ещё когда мы жили в Усове, лет по 10–12 нам с ним было, когда Василий появлялся, его первый вопрос: «А что сегодня нужно делать? »

Василий всегда много работал. Да, он выпивал. Но было это не всегда, а под конец: он стал пони­мать свою судьбу. Он уже знал и не сомневался: как только не станет отца, его самого разорвут на части, и сделают это те немногие, кто сейчас руки лижет и ему, и отцу. Потому он так любил собаку: «Не обманет, не изменит». Потому и пил. Некоторые люди, узнав, что дни сочтены — смер­тельное заболевание или ещё что-то, ожесточа­ются, становятся мстительными. А у него, с од­ной стороны, его мягкость в отношении кого-то сохранилась, но появились жесткость, надрыв, и они давали себя знать в повседневной жизни. Да, он мог быть грубым, но это было не органич­но для него. Он просто срывался, стал вспыльчив, но не мстителен, подлости в его характере не бы­ло никогда.

Как-то сидели с ним, выпили. Он ещё нали­вает. Говорю ему: «Вася, хватит». Он отвечает: «А что мне? У меня только два выхода: пуля или стакан. Ведь я жив, пока мой отец жив. А отец гла­за закроет, меня Берия на другой день на части порвет, а Хрущёв с Маленковым ему помогут, и Булганин туда же. Такого свидетеля они терпеть не будут. А ты знаешь, каково жить под топором? Какая будет неприятность для отца, если застре­люсь. А тут я переверну — и всё. Вот так и ухожу от этих мыслей».

Перед полётами он никогда не пил, исключе­но. Никогда! Никто не выпустит в полёт. Лётные дни — два в неделю в лётной истребительной части. Один день резервный. Для лётчиков в полку обязательный налёт — 100 часов в год, иначе те­ряется квалификация. У Василия налёт был боль­шой. Он летал больше, используя свои возможности. Трудно найти человека, который летал бы на таком количестве разных типов самолётов. Жена говорила: «Раз он не пьёт, значит, завтра у него полёты». Для него работа была на первом месте.

И верно он предчувствовал: отец умер в марте, а в апреле он был арестован. 32 года ему тогда было. Поначалу Василия поместили в госпиталь, к нему можно было пройти, а он не мог выйти. Потом его осудили по двум статьям. 5810 — «Антисоветская агитация»: отзывался плохо о Берии, Хрущёве — вот и антисоветская агитация. Судили и по статье 19317 за злоупотребление служебным положением, финансовые нарушения. В чем было злоупотребление? Он сделал из неиспользуемых ангаров на центральном московском аэродроме манеж и конюшню. Создал конноспортивную команду, которая после его ареста стала союзной ко­мандой. Он создал и другие спортивные команды ВВС, потом они стали командами СССР.

Затем он строил летний каток и бассейн. У нас в стране не было олимпийского 50-метрового бассейна. Он начал его строить. Ведь олимпийские игры 1980 года проводили в бассейне, который Василий построил. А его за это осудили! Его обвинили в финансовых нарушениях. Но что такое строить в Москве? Уровень согласования должен быть не ниже первого заместителя председателя Совета Министров СССР. И деньги он сам не пе­чатал. Кто-то их ему давал, подписывал докумен­ты, ему выделили площадь под строительство. Подписей его на финансовых документах нет, он не уполномочен был эти вопросы решать. Но во всем обвинили его. Он много знал и был честным человеком — за это и судили.

В адрес Булганина как-то сказал в сердцах: «Да убить за такое мало!» Так его обвинили в покушении или заговоре с целью убийства. А обвинили фактически потому, что он кое о ком не слишком лестно отзывался, зная мнение своего отца об этих людях.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});