Из тьмы - Антон Чиж

– Целиком и полностью.

– Благодарю, пан полицейский. Если вам, конечно, еще что-то понадобится, например получить совет по нервным болезням или послушать про удивительные фантазии моих пациентов, я всегда к вашим услугам. Обращайтесь в любое время…

– Благодарю вас. Буду иметь это в виду, – сказал Ванзаров слишком официально.

Чечотт пожалел, что проявил истинно польскую галантность. Не следовало давать пану полицейскому такие привилегии. Чего доброго, поднимет с постели среди ночи. Что-то подсказывало доктору, что так и будет…

А в дверях терпеливо ждала сестра Некрасова.

• 47 •

В трактире Пенкина гуляли на славу, дым стоял коромыслом. Трудовой народ прощался с получкой. И делал это в свое удовольствие. На появление пристава и чиновников участка никто даже внимания не обратил. Зато об этом быстро доложили хозяину. Пенкин выбежал из недр заведения встречать дорогого гостя и рассыпался в радостных возгласах. А на Василия Автономовича Макарова и бровью не повел. Не того масштаба птица, когда начальство участка пожаловало.

Давыдов решительно отказался от всякого угощения, чем несколько озадачил и напугал трактирщика. Чтоб полиция побрезговала дармовой закуской и выпивкой? Да не бывало такого. Что-то тут нечисто. Пенкин стал готовиться к худшему. Но вместо худшего его стали расспрашивать про одного субъекта: сынка ювелира Драговского. Что скрывать, любого постоянного посетителя Пенкин знал как облупленного. А других у него и не было. Про юнца желторотого не мог он найти доброго слова: спеси много, пьет в долг, официантам чаевых не платит, за все отец рассчитывается. Вот и сегодня сидит такой важный за отдельным столом и требует, чтобы к нему было особое обхождение. А кто он такой, чтоб с ним церемониться?

Жаловаться Пенкин мог долго. Этого удовольствия пристав ему не доставил. Оборвал и спросил, где отпрыск разместился. Пенкин указал на дальний столик, что у окна. Туда пристав и направился.

Наследник ювелирного дела с трудом держался на стуле. На столе, заваленном закусками, возвышался опустевший графинчик. Юный Драговский был пьян, причем пьян мерзко, как это бывает с людьми, не умеющими толком выпить, но глубоко уверенными в обратном. Деликатничать с ним пристав не стал: схватил за шкирку и крепко встряхнул. Драговский мелко захихикал и свалился студнем на стул.

– Опять в непотребном виде, – заметил Пенкин, держась на всякий случай за спиной пристава.

Одной рукой придерживая сползающее тело, другой прохлопывая его одежду, Давыдов нашел что-то в левом кармане брюк. Засунув пальцы, пристав вытащил кожаный чехольчик. Отпустив невменяемую личность, он развязал ремешок и высыпал на ладонь горстку светлых необработанных камешков.

У Пенкина глаза на лоб полезли. Это какое же богатство мальчишка в кармане таскает! А он ничего не знал. Такой шанс упустил. А ведь настрого приказывал половым следить, чтоб пожива мимо не прошла. А тут – такое… Очень расстроился трактирщик.

Пристав продемонстрировал всем находку и потребовал немедленно составить протокол. Камни он сунул Василию Автономовичу Макарову на сохранение и опись. А сам еще раз хорошенько тряхнул пьянчужку.

– Ты натворил? – строго спросил он.

Юный Драговский расплылся в пьяной улыбке.

– А вот я! И что?

– Твои камни?

– Мои! – с вызовом ответил тот и сунул приставу фигу под нос. – А тебе вот, фараон!

Давыдов схватил его за грудки и притянул к себе.

– Что, попался, герой? – спросил он.

Драговский в ответ только рассмеялся. И смеялся он долго, пока городовые несли его под руки из трактира вон.

– Василий Автономович, составляй протоколы грамотно, – сказал пристав, отряхивая руки, как после грязи. – Дело раскрыто. Убийца найден, улика найдена, признательные показания даст наверняка…

Чиновник утер и без того мокрые глаза, теперь источавшие еще и слезы восхищения.

– Поздравляю, Викентий Александрович, с такой скорой победой! – проговорил он, шмыгая носом. – И как вам ловко все удалось!

Следовало честно признаться, что Давыдов поступил просто: послушался совета. Но это было бы слишком неубедительно в глазах подчиненных.

– Есть такая полицейская методика: психологика называется, – сказал он, наведя на лицо суровость. – Инструмент научный и надежный. Как видишь, взяли по горячим следам негодяя.

– Наши поздравления-с, – ответил Макаров и сел писать протокол, подманивая половых в свидетели.

А пристав знакомился с новым и неизведанным чувством: радостью победы честно и быстро раскрытого преступления. Чувство это было удивительным. Настолько необычным и свежим, что ему впервые понравилось служить в полиции…

• 48 •

Белая косынка медицинской сестры доставала Ванзарову до плеча. Девушка взглянула на него очень внимательно, будто хотела что-то спросить, но не стала и предложила следовать за ней.

– Позвольте представиться: чиновник для особых поручений от сыскной полиции Ванзаров, – сказал он.

Обычно эффектный чин производил на милых барышень нужное впечатление. Они принимались охать, удивляться, спрашивать, как много злодеев поймал и в каких сериях можно узнать про его подвиги – про Ната Пинкертона или Ника Картера? Что поделать: популярность дешевых криминальных романчиков не знала границ. Их читали и в гостиных, и на улице. Восторги были так ожидаемы, что, когда их не случилось, Ванзаров немного обиделся. Все-таки привык к дешевой популярности, пусть одолженной у литературных сыщиков. А эта – бровью не повела.

– Лика Некрасова, – сказала она и прикусила губу. Будто сболтнула что-то лишнее.

Трудно разобрать красоту барышни под косынкой медсестры. Волосы спрятаны, лицо словно в рамке, никаких украшений. Но и в такой лаконичности было заметно, что барышня хороша. Особой, сдержанной, строгой красотой. Такой неброский тип Ванзарову нравился. Впрочем, ему нравились и другие типы: рыжие и блондинки, черненькие и шатенки. Милые барышни вообще нравились Ванзарову как таковые. С этим он ничего не мог поделать, как ни боролся. Никак не мог пропустить симпатичные глазки…

У госпожи Некрасовой глазки были чрезвычайно симпатичные. Даже больничный запах – смесь хлорки, йода и гниения – не отвлекал от них.

– Мне показалось, вы хотели что-то спросить, но не знали, будет ли вопрос по адресу, – словно оправдываясь за неловкость, пояснил Ванзаров.

– Доктор Мазуркевич говорил: вам разрешили визит в отделение беспокойных…

Ванзаров это подтвердил.

– Позвольте задать вам вопрос.

Барышням Ванзаров готов был позволить многое, порой – слишком многое. И не такой пустяк.

– Как себя чувствует… – начала она и потупилась. Прекрасные глаза смотрели в кафельный пол. – Николай Апс.

– Созерцает живопись, – ответил Ванзаров. – Князь Вачнадзе передал ему корзину фруктов. С моей помощью. Николай радовался свежим апельсинам. И лимонам.

– Как это чудесно… А вы что, тоже из… – Она не договорила, словно боялась переступить опасную линию.

– Нет, я не служил добровольцем в Южной Африке. О чем теперь жалею.

– Что общего может быть у полицейского и военных? – Барышня была прямолинейна.

– Нашелся общий интерес. Ротмистр Ендрихин просил передать вам поклон…

– Благодарю вас, – ответила она, и хорошенькие глазки озорно вспыхнули. Или так показалось.

– И князь вам кланяться велел…

– Да, спасибо… Мы пришли. Только прошу вас не шуметь.

В отделении было тихо. Больные готовились ко сну. В дверном проеме палаты не было двери. По три койки выстроились вдоль прохода к окну. Стараясь не скрипеть подошвами туфель, Ванзаров прошелся на цыпочках и выглянул в окно. Со второго этажа сад был как на ладони. Он повернулся к сестре, знаком спрашивая: под каким одеялом лежит Янек? Некрасова приложила палец к губам, тихо подошла к средней кровати, о чем-то пошептала и помогла пациенту встать. Щуплому юноше в больничной одежде, висевшей мешком, требовалась опора на ее руку, чтобы идти. Сестра привела его к дежурному столу надзирателя, который благополучно спал, и усадила на плоский стул.

– Янек, этот господин хочет побеседовать с тобой. Доктор Чечотт ему разрешил, – говорила она, поглаживая больного по плечу. – Господин хороший, добрый, не бойся его…

Ванзаров присел на табурет, чтобы быть с ним вровень. Янек выглядел не лучшим образом. Под глазами залегли сизые круги, волосы его растрепались перьями, глаза покраснели, как от долгого плача.

– Я не врач, поэтому буду говорить с вами честно, пан Янек, – сказал Ванзаров. – Я не только верю, но знаю наверняка, что прошлой ночью вы видели парочку в черных плащах и треуголках.

Янек моргнул и пошевелился.

– Правда? – спросил он.

– То были не призраки…

– Нет, пан не понимает, что это значит… – Янек схватился за голову.

Некрасова сделала предостерегающий жест и сдвинула хорошенькие бровки.