Одиночество Мередит - Клэр Александер

выросло две головы или что-то в этом роде.

— Муж твоей сестры?

Я кивнула:

— На кухне в доме матери. Они с Фионой сидели в гостиной. Фиона тогда мне не поверила, хотя теперь говорит, что верит. С матерью я с того дня не виделась.

Том побледнел:

— Мередит… Господи. Очень сочувствую, что с тобой такое произошло. Какой…

— Кошмар.

— Ну… да, кошмар. То есть… Я даже не могу подобрать слов. Прости, я… Я не был готов к такому.

— Я тоже не была готова.

— Как ты думаешь, что теперь будет между тобой и твоей сестрой?

— Понятия не имею.

— А чего ты хочешь?

— Понятия не имею, — повторила я, чувствуя себя беспомощной. — Она ушла от него. Хочет все исправить.

Вчера вечером Фи прислала мне сообщение: «Я с тобой. Всегда и везде, как только я тебе понадоблюсь. Разреши помочь тебе, Мер».

Вот чего я ждала от тебя тогда, подумала я. Но, перебрав в уме множество разных ответов, просто написала: «Мне нужно время».

Она сразу откликнулась: «Конечно. Люблю тебя».

Ты не имеешь права так говорить, подумала я, швырнув телефон в ящик тумбочки. Схватила ближайшую книгу — Сэди принесла что-то про эмоциональную детоксикацию — и четыре раза прочитала один и тот же абзац, прежде чем снова открыла ящик.

«Я тоже тебя люблю», — написала я, потому что это была правда, несмотря ни на что.

— Хорошо, что ты пришел, — сказала я Тому. — Думаю, сегодня мне было бы очень тяжело оставаться одной.

Он посмотрел на меня своим заботливым взглядом, дающим уверенность, что никаких неприятных сюрпризов не последует.

— Давай просто посидим здесь и ничего не будем делать? — попросила я.

Он потянулся за пультом.

— Именно так мы и поступим.

2015

В тот вечер я, как всегда, пошла от мамы пешком. От двери до двери это заняло двадцать семь минут. Фиона и Лукас одновременно сели в свою машину. Я видела, как сестра помахала мне рукой, когда они проезжали мимо, мои же руки оставались в карманах куртки, крепко сжатыми в кулаки.

Я смотрела вслед, пока машина не свернула в сторону их нового дома с двумя спальнями на окраине города. Я пыталась представить себе, о чем они говорят. Возможно, сравнивают наш чоу мейн навынос и жареный рис с тем, что обычно заказывают сами. Или смеются, вспоминая мамину попытку сыграть «Оду к радости»: как она всматривается ввалившимися глазами в пожелтевший песенник, прикусывая верхними зубами уголок нижней губы, а ее худые пальцы тянутся к клавишам. Ну, или размышляют, почему Мередит не замужем, почему не может просто расслабиться и выпить, почему у нее такие проблемы с общением.

Они давным-давно перестали предлагать меня подвезти, потому что я всегда отказывалась. Мне нравилось ходить пешком. Минут через десять я окончательно скинула маску притворства и послушания, думая о том, с каким облегчением буду орать в подушку, когда вернусь домой.

— Мередит! — Тишину разрезал громкий голос.

Я остановилась.

Мама была босиком и в старом плаще поверх платья с блестками. Она в нем почти тонула, по́лы подметали тротуар. Пояс отсутствовал, и она скрестила руки на груди, чтобы плащ не распахнулся. Я никогда раньше его на ней не видела. Мне даже стало интересно, где она его взяла, но я решила, что не хочу этого знать.

К лучшему или к худшему, но жизнь может измениться за считаные секунды. Люди делают свой первый и последний вдох. Машины разбиваются, самолеты падают в океан. Процесс исцеления после десятилетий душевной боли может начаться с простого жеста.

Или с вопроса: «У тебя все хорошо?»

Скажи она в тот вечер что-то подобное, это могло бы немного облегчить боль. Дать слабую надежду, что, возможно, когда-нибудь мне удастся оправиться от того, что сделал Лукас.

Но все оказалось гораздо прозаичнее.

— Мне нужны деньги.

У нее было обиженное выражение лица, будто это я просила об одолжении, а она хотела быстрее попасть домой и орать в подушку.

Я глубоко вздохнула:

— На что?

Она пожала плечами:

— Ну, на то, на се. Выручи мать-старушку, ладно?

— У меня нет с собой наличных. Я переведу тебе на счет, когда вернусь домой.

— Ты хорошая девочка, куколка. — Почему-то из ее уст это прозвучало очень обидно, словно «хорошая» была единственной характеристикой, на какую я могла рассчитывать. — Может, вернешься и выпьешь со мной? Пропустим по стаканчику на ночь. Только мы вдвоем.

— Нет, спасибо, мама. — Я отступила на пару шагов. — Я устала. Спасибо за ужин. Деньги я тебе перечислю, пятьдесят фунтов. Больше не проси.

— Слушаюсь, мэм. — Она, дурачась, поднесла руку к виску.

Я повернулась и пошла. Оглянулась, только пройдя несколько домов. Она все еще стояла на тротуаре, похожая на маленькую девочку, надевшую одежду своей матери. Я не смогла разглядеть ее лица.

Меня не удерживали.

Меня не накачивали наркотиками.

На меня не нападали в темном переулке посреди ночи.

Он не заклеивал мне рот скотчем.

Он не связывал мне руки за спиной.

Он не срывал с меня нижнее белье.

На улице похолодало. Я ускорила шаг и, чтобы отвлечься, стала искать глазами дома, которые помнила с детства. Некоторые из них с тех пор изменились: появились пристройки и новые окна; на подъездных дорожках стояли более красивые машины. Другие дома, в том числе мамин, остались прежними, просто состарились и приобрели более запущенный вид — обшарпанные стены, выцветшие занавески и неухоженные газоны. Я заметила дом мистера Линдси, учителя математики, у которого был роман с учительницей английского миссис Макгоуэн. Мне стало интересно, кто живет в его одноэтажном домике с серой дверью.

Через четыре дома от бедного мистера Линдси жила Джулианна Адэр, с которой я училась в начальной школе. Дом по-прежнему принадлежал ее родителям. Все лето, которое они проводили в своем фургоне на озере Лох-Ломонд, он пустовал. Мама не очень хорошо отзывалась об Адэрах, говорила, что они зазнались, когда выиграли в лотерею двадцать четыре тысячи фунтов. Маме не нравились люди, которые много о себе воображали. Похоже, она воспринимала чужую удачу или даже награду за труды как личное оскорбление.

Остаток пути я думала о Джулианне Адэр. Я не видела ее много лет и понятия не имела, где она сейчас и поехала ли с родителями на озеро. Вспоминала, как ее дразнили из-за проблем с глазом, а потом, лет в одиннадцать, ей сделали операцию, и она стала настоящей хулиганкой. Кажется, у Сэди была с ней стычка в школьном туалете, надо будет