Сон и явь. Перепутье (СИ) - Лин Брук

— Вы ничего не помните? — слегка замедляется девушка.

Но я не успеваю ей ответить, в палату входит врач. Я узнаю его мгновенно. Сложно забыть лицо человека, сообщившего тебе однажды, что все, кого ты любишь, умерли.

— Здравствуйте, — приветствует он меня.

Подходит ко мне, проверяет показатели, после — мои глазницы. Задаёт стандартные вопросы, и я тихо, но торопливо на них отвечаю, желая поскорее узнать о самом главном.

— Она спрашивает, где Итан? — опережает меня медсестра, за что я ей благодарна. — Среди знакомых значится такой?

Мужчина отвлекается на папку, достаёт ее, что-то вычитывает и поднимает на меня взгляд.

— Нет. Не среди пострадавших, не среди тех, кто приходил проведать.

— Пострадавших? — меня охватывают ужас и страх от этих слов. — Каких пострадавших? Что случилось? Я ведь просто потеряла сознание, — еле выговариваю я, чувствуя навалившуюся сильную усталость.

— Вы помните, что с вами случилось? — спрашивает у меня врач.

— Да. Случился небольшой конфликт, мне стало плохо, и я потеряла сознание. Перед этим Итан сказал, что вызовет скорую. Всё было нормально, — отвечаю ему судорожным тихим голосом. — Никаких пострадавших не было.

— Назовите сегодняшнюю дату и год, — просит врач, смотря на меня непонимающе.

— Двадцатое декабря, — хмурю лоб и вздрагиваю от боли в голове. — Две тысячи восемнадцатый год.

Мужчина переглядывается с медсестрой. Они явно чем-то обеспокоились.

— Марианна, — аккуратно произносит он. — Сегодня пятое сентября две тысячи шестнадцатого года.

— Простите, — я напрягаюсь и смотрю на него с возмущением. — Ваша шутка неуместна, вам так не кажется?

— Никаких шуток, — он достаёт телефон из своего кармана, включает и показывает мне.

На экране высвечивается дата: пятое сентября.

— Но это какой-то бред. На дворе две тысячи восемнадцатый год, — смотрю на него в недоумении. — В две тысячи шестнадцатом году я попала с семьёй в аварию. И как раз вы мне и сообщили, что они все умерли.

— Мы говорим с вами впервые, — прищурившись, начинает снова меня обследовать. — Два дня назад вас привезли в тяжёлом состоянии после автокатастрофы. Помимо вас были ещё двое мужчин и две женщины. И я не знаю, о какой аварии вы говорите, но в этой все остались живы.

— Живы... — повторяю растерянно, смотря на него. — Кто эти люди, с которыми я попала в аварию?

Решаю уточнить, правильно ли я всё поняла. Ведь он утверждает, что сейчас две тысячи шестнадцатый год, и мои родные живы.

Доктор, опять смотрит в папку и начинает читать с листка:

— Их имена: Дионис, Лукас, Аглая и Лиана.

Мне становится плохо, голова кружится от потока информации, которая никак не может уложится в моём сознании. Я не понимаю, что происходит. У меня учащается сердцебиение, и аппарат даёт об этом знать.

Это просто сон. Мне всё снится.

— Но вы ведь мне говорили, что они умерли, — смотрю на мужчину с ужасом в глазах.

Он открывает рот, хочет что-то сказать, но его перебивают. В палату кто-то входит, я перевожу взгляд на вошедшего, и не могу поверить своим глазам. Как такое возможно? Передо мной стоит Лукас в больничном костюме и с тростью в руке. К горлу подступает крик, но я не могу произнести и слова. Кажется, ещё чуть-чуть, и я снова потеряю сознание. В глазах начинает двоится.

— Извините, — говорит он, и от его голоса всё внутри меня замирает. — Мне сообщили, что Марианна пришла в себя, и я не мог не прийти.

— Лукас, — дрожащим голосом проговариваю его имя и шокировано дёргаюсь вперёд.

Провод от катетера словно цепь удерживает меня, причиняя боль и давая понять, что происходящее более чем реально.

Врач позволяет ему подойти ко мне. И подойдя, он заключает меня в свои тёплые объятия. Сердце сжимается от счастья. Это не сон и не мираж.

— Родная, прости. Я подверг вас всех такой опасности. Как хорошо, что ты пришла в себя, — шепчет мне на ухо Лукас.

Не сдержавшись, я начинаю рыдать и обнимаю его в ответ.

— Ты жив, — прижимаю его к себе, несмотря на боль в теле.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Поднимаю взгляд на врача.

— Мама с папой тоже живы? И Лиана? Никому не грозит опасность?

— Нет, все идут на поправку.

— О Боже, — я начинаю плакать взахлёб от счастья.

Они все живы. Живы — какое красивое слово. И не было этих двух страшных лет жизни без них. Не было попыток суицида, не было одиночества и боли, не было Дженни, а значит и не было предательства Лукаса. Но... значит и не было Итана? Этот вопрос заставляет меня замереть на мгновение, а в сердце появляется колющая боль. В голове прокручиваются дни, проведённые рядом с ним, и мне становится грустно, что они оказались вымыслом.

— Милая, что случилось? — спрашивает Лукас. — Ты в порядке?

— Да, — вырываю себя из мыслей и смотрю в глаза любимого. — Кажется, мне приснился страшный сон.

ЧАСТЬ II

Когда все разбивается на мелкие атомы, когда ты в агонии не можешь найти пристанище своим мыслям и чувствам, когда весь мир разрушаются в одночасье, единственное, что остаётся — это улыбаться и быть сильной. Ведь этот хаос — предвестник начала нового. Неизвестного, другого нового. И ты теперь уже не будешь той, кем была раньше. И жизнь твоя тоже. Сквозь осколки души просочится новое "Я". И только в твоих силах решить, каким оно будет.

Пролог

— Месяц спустя —

— Не переживайте, это всего лишь сон. Он не имеет ничего общего с действительностью. Все, кто находился в коме, утверждали, что видели сны, это просто ваше воображение, — сказал мне психолог спустя несколько дней после моего пробуждения.

Но прошёл целый месяц, а я всё помню так чётко, будто это была явь, которую невозможно забыть. Иногда я просыпаюсь утром с мыслью, что сегодня поеду на кладбище навестить родных, а потом вижу спящую маму рядом и прихожу в себя. Я подолгу смотрю на неё, сдерживая в себе порыв разбудить и крепко обнять её. Вместо этого я тихо ложусь рядом, вдыхаю её аромат и наслаждаюсь им до самого её пробуждения.

И это единственное, что согревает моё сердце. Мне до сих пор сложно свыкнуться с реальностью. А ещё сложнее принять свои эмоции, ведь я не чувствую себя счастливой. Всё внутри меня пресно. Я постоянно возвращаюсь мыслями к Итану, и это сводит меня с ума. Порой я думаю о том, что как было бы хорошо, если бы он был сейчас рядом. В качестве друга, коллеги — именно так, как я и хотела раньше. Наверное, это и есть тот недостающий пазл в моём представлении об идеальном мире.

И я злюсь на себя изо дня в день, стараясь выкинуть из головы Майера. Как можно быть вечно чем-то недовольной? Во сне — отсутствием семьи и Лукаса, теперь, когда всё сложилось наилучшим образом, мне не хватает Итана. Это раздражает, ведь раньше подобное было не в моём характере.

И от того, что мне не с кем поговорить об этом, становится только хуже. Я погружаюсь в бездну своих мыслей и перестаю ощущать связь со своей жизнью. Обсуждать с кем-либо Итана, Дженни, дедушку с бабушкой мне кажется нерациональным и пугающим, поэтому их имена произносились мной лишь однажды — в больничной палате с психологом. И порой мне приходится прилагать усилия при разговоре с родными, чтобы отделить свой сон от яви.

— Малыш, — шёпот Лукаса вырывает меня из мыслей. — О чём задумалась?

— Да так, — поворачиваю голову в его сторону, мягко улыбаюсь и тянусь в его объятия. — Думаю, мне стоит начать ходить к психологу.

— Зачем? У тебя какие-то проблемы? — гладит меня по руке.

Я лежу в его объятиях, но не чувствую себя счастливой — конечно, у меня проблемы. Но сказать этого вслух я не решаюсь.

— Последствия от аварии так и не прошли, — единственное, что говорю ему в ответ.

— Это из-за сна, в котором мы умерли?