Я тебя придумала - Анна Шнайдер

саму себя, а он понимал меня. И нам обоим не нужны были никакие друзья, потому что мы давали друг другу всё. Конечно, мы общались со сверстниками, но по сравнению с тем, что для меня значил Олег, остальные казались просто бледными тенями.

Родители считали, что со временем эта странная связь пройдёт хотя бы потому, что мы разного пола. Мол, мальчикам — мальчиковое, девочкам — девчачье. Но они ошиблись. С каждым годом мы всё больше понимали, что не можем друг без друга, наша связь только становилась крепче.

Мы с Олегом были не похожи. Весь рост, видимо, при рождении достался ему, поэтому, когда я становилась рядом с братом, казалось, что я младше его года на три. Я была кудрявой и сероглазой, Олег же сражал девчонок наповал прямыми светло-русыми волосами и каре-зелёными глазами. С семи лет он ходил в различные секции, занимался каратэ и боксом, и поэтому к четырнадцати годам развил внушительную мускулатуру. Рядом с ним я всегда выглядела крошечной и очень тощей мышью.

— Ты — моя маленькая девочка с большим сердцем, — так говорил мне брат. — И я обожаю твои веснушки!

Я была абсолютно счастлива только вместе с Олегом. Только ему давала читать свои рассказы, стихи и сказки, которые писала с тех самых пор, как научилась держать в руках карандаш. И прислушивалась только к советам брата. Он один мог на меня повлиять, заставить изменить мнение, сделать то, чего я делать совсем не хочу.

Я любила Олега больше всего на свете. Наверное, нельзя так любить. Нельзя так любить, чтобы быть готовым без промедления продать душу дьяволу за того, кто тебе дорог, отречься от Бога и самой себя, лишь бы он был счастлив. Наверное, нельзя…

Иначе как объяснить, почему у меня отняли брата?

***

Тьма расступилась, холод, сковывающий сердце, схлынул, и я оказалась на парковой дорожке, залитой ярким солнечным светом. Зажмурилась на миг, когда солнечный луч ослепил меня, но почти тут же распахнула глаза, услышав громкий крик:

— Догоняй! — и радостный, счастливый смех.

Я сжала кулаки, впившись жадным взглядом в черты лица мальчика, мчащегося мне навстречу. Сердце жалобно забилось, словно стремилось выпрыгнуть прямо из глотки, кто-то маленький, жалкий и окровавленный поднял голову и, грустно уставившись на бегущего, тихо, отчаянно заплакал.

— Быстрее, Полиша! Давай, сестрёнка!

Каре-зелёные глаза лучились восторгом, в растрепавшихся волосах запутались солнечные лучи, губы растянулись в лукавой улыбке…

— Стой! Олежка! Так нечестно!

На обладателя второго голоса я даже не посмотрела — каждый день я видела этого человека в зеркале.

— Почему? — довольный, искрящийся счастьем смех.

— Ты сильнее! Больше!

В каре-зелёных глазах мелькнула такая нежность, такая любовь и ласка, что я чуть было не бросилась вперёд, забывшись… Забыв, что это всего лишь видение. Моё прошлое, которое давно осталось далеко позади.

А потом он резко обернулся и, поймав в объятия не успевшую затормозить маленькую кудрявую девочку, расхохотался.

— Попалась!

— Зазнайка! — Она вырывалась, правда, скорее показательно, чем по-настоящему. — Ты — зазнайка, Олежка! Так нечестно!

Я вздрогнула, когда услышала его тихий ласковый голос, который я тогда даже не расслышала… Но зато расслышала сейчас.

— А я и не отрицаю, Полиша.

Не выдержав, я рванулась вперёд, пытаясь достать рукой освещённую солнцем фигуру, дотронуться, увидеть родной, тёплый взгляд, предназначенный мне одной.

Но вокруг вновь заклубилась тьма, грубо хлопнув меня по руке. И двое обнимающихся детей скрылись с моих глаз — теперь уже навсегда.

.

Когда тьма вновь расступилась, открыв моему взору балкон, уставленный цветами, я не сразу увидела крошечную фигурку, съёжившуюся в углу, где стояли мешки с землёй, сидящую на холодном полу. Она не издавала ни звука, но я почему-то знала, что она плачет. Беззвучно, но не менее горько.

— Полиш! Ну, маленькая! — послышался встревоженный голос из комнаты. — Хватит прятаться!

Фигурка затряслась.

— Я всё равно тебя найду. Ну, выходи! Давай поговорим. Полиша!

Девочка замотала головой, хотя прекрасно понимала, что её сейчас никто не видит.

Минут через пять на балкон шагнул сосредоточенный, взволнованный мальчик. Горящие неподдельной тревогой глаза жадно обыскивали окружающее пространство.

Я помнила тот день. Пожалуй, единственная наша серьёзная ссора, которая теперь, спустя десять лет, казалась мне безумно нелепой.

Олег почти сразу увидел маленькую фигурку, сжавшуюся в комок на полу, хоть она по-прежнему не издавала ни звука, и, подойдя ближе, опустился рядом на колени.

— Полиш…

Он попытался отвести руки девочки от её лица, но она только упрямо помотала головой.

— Пожалуйста, давай поговорим, — мальчик придвинулся ближе и осторожно обнял сестру. — Не надо так, маленькая.

И тут она вскинулась, выпрямилась и бросила на него злой, гневный взгляд.

— Перестань! Не смей называть меня так!

У Олега вытянулось лицо.

— Как?

— Я уже давно не маленькая! Мне тринадцать, как и тебе! И вообще, это я! Я, я тебя старше!

— Полиш… — он дотронулся кончиками пальцев до щеки девочки, но она вновь помотала головой.

— Прекрати позорить меня! Надо мной все смеются… Сколько можно! Я уже давно не маленькая!!

Олег вздрогнул, как от удара.

— Позорить? Я тебя позорю тем, что называю… маленькой?

— Да! Эти… наши… все начинают хихикать! А потом, когда ты не слышишь, издеваются надо мной, подкалывают, прозвища ехидные придумывают!

— Так ты… из-за этого?.. — удивлённо прошептал мальчик. — А я всё думал, что тебя так расстроило… Значит, я тебя позорю тем, что называю маленькой…

Увидев лицо брата, девочка насторожилась.

— Олег?.. Ты что?

— Я никогда не думал, что услышу такое от тебя, — сказал он с какой-то непонятной горечью. — Какая разница, что подумают они, когда у нас есть мы? Значит, их слова