Я стану ночным кошмаром - Екатерина Островская

Вера чувствовала, как по лицу текут слезы. Теперь все потеряло смысл. Неважно, что будет дальше. Лучше бы убил сразу, а не мучил, как Бережного.

— Хотя твой сыщик, надо отдать ему должное, достойно сопротивлялся, бился за свою жизнь. Знаешь, я тут вспомнил случай из детства — как наша кошка родила котят. Мы тогда жили на даче, и мой отец их утопил. Брал по одному, подходил к ведру с водой, опускал туда котенка и держал. А я стоял рядом и наблюдал. Последний котенок все не хотел тонуть. Отец руку вытаскивает, а тот плавает. Ты представляешь, ему от роду полночи, а он бьется неизвестно за что — за жизнь, которой не знает. Отец посмеялся и сказал: «Давай теперь ты, Ленька, попробуй!»

«Какой Ленька? — не поняла Вера. — Так, значит, и правда не Илья? И какой отец? Ведь Цигалов сирота, воспитывался в детском доме! Так кто же это тогда?»

— Ну, я взял котенка и утопил, — продолжал человек, похожий на Илью. — Сначала рука дрожала, но не от страха, а от постижения момента смерти. Я тогда в третий класс перешел. Потом уже, когда я начал препарировать лягушек, мне интереснее всего было резать живых лягушек. Они так громко пищат!

— А кто был твой отец? — спросила Вера.

— Да никто, в сущности. А никто — это ничтожество. Он бросил мать, когда мне десяти лет не исполнилось. Потом уже, много позже, я пришел к нему — посмотреть, как живет. Так он пускать меня не хотел, на лестничной площадке решил со мной беседовать. Думал, я пришел деньги с него требовать. Пришлось его наказать за такое отношение ко мне.

Цигалов наклонился над Верой.

— Ты плачешь, моя ненаглядная? Успокойся. Я мог бы предложить тебе успокоительное, но все эти средства малоэффективны. Коньяк лучше. У меня замечательный коньяк имеется, мне его по моему заказу из Франции присылают. А хочешь, водку принесу. Самодельная, дедок один в Карелии для меня ее делает. Попробуешь — и не поймешь даже, что пьешь. Чистейшая, на смородиновых почках настояна. Бутылочку откупориваешь — и по всей комнате аромат сказочный, как будто среди цветущих кустов находишься. А все эти лекарства…

— Откуда у тебя такие познания в медицине? — тихо спросила Вера.

— Рюмочку примешь, тогда отвечу.

Вера ничего не сказала, отвернулась. Слышала, как Илья вышел из спальни, и некоторое время лежала в одиночестве. Думала о Владимире, молила бога, чтобы он остался живым, но уже почти не надеялась. Сердце и так разрывалось от горя, а теперь еще приходилось беседовать с его убийцей…

Раздались тихие шаги, и голос Цигалова произнес:

— Вот тебе водочка и грузди беленькие. Кстати, это лучшая закуска к водке, не считая черной икры, разумеется. Но я и ее принес, так что можешь сравнить.

Вера обернулась и увидела рядом с кроватью сервировочный столик на колесиках. Столик был черный, лаковый, с тщательно выписанными китайскими миниатюрами. На нем стояли хрустальный графин, две наполненные водкой рюмки и два блюдца — одно с грибами, второе с черной икрой.

— Пить не буду, — твердо сказала Вера. И добавила чуть мягче: — Давай лучше так поговорим.

Илья усмехнулся, поднялся, начал ходить по комнате. Потом заявил, что так он разговаривать не будет. Выпить ей необходимо, потому что она расстроена и надо снять стресс. К тому же в новую жизнь надо вступать, предварительно выпив на поминках прежней, к которой возврата больше не будет, как не будет и ее дурацкой работы…

Он бы говорил еще долго, но Вера прервала:

— Снимешь браслеты — выпью с тобой.

Цигалов спорить не стал: достал из кармана ключик и расстегнул наручники.

— И в самом деле, что это я, как злодей… — рассмеялся он.

Илья молча наблюдал, как Вера поднялась с кровати, как одернула юбку, как прошлась, разминая ноги, по комнате. А когда подошла к окну, сказал:

— Отсюда не убежишь — высокий третий этаж. Спрыгнуть, конечно, можно, но под окном ограда цветника, длинные острые копья, на них, как на шампуры, наденешься.

Задумался на пару мгновений, видимо, представляя картинку, и добавил:

— Хотя на шампуры гораздо приятнее прыгать, тогда хоть небольшой шанс уцелеть есть. И не так пронзительно больно будет приземлиться.

Вера выглянула в окно — до земли было метров восемь. Внизу росли высокие кусты роз, едва прикрывавшие узкие прутья, и правда похожие на средневековые копья. Да уж, лучше не пытаться выпрыгнуть отсюда.

«А если попробовать напасть на Илью внезапно? — подумала Вера. И тут же сама себе ответила: — Бесполезная затея, Цигалов сильнее и весит килограммов на тридцать больше — вряд ли удастся даже сдвинуть его с места».

— Красивые цветы, — спокойно промолвила она, поражаясь своему хладнокровию.

Сейчас главное — не спорить с Ильей, не возражать. Если тот психически нездоров, то неизвестно, как он способен повести себя. Вот удивительно: все годы знакомства с ним Вера считала, что Цигалов образец того, как надо сдерживать свои эмоции, однокурсник даже казался ей слишком хладнокровным. Как выяснилось теперь, она ошибалась. И не только она.

— Ты, кажется, интересовалась, откуда у меня познания в медицине? — вспомнил Илья. — Так я четыре года в медицинском учился. В другом городе, разумеется. И ведь как учился — лучшим на курсе был! А потом, когда отца избил, меня отчислили. Посадить хотели, но ректор вступился. И мать заявила, что отец сам меня спровоцировал. Я же пришел к нему просто поговорить, а он меня на лестничной площадке, как побирушку, держал. Я его сначала возле двери попинал немного, потом втащил в квартиру и стал там бить. Новая его жена бросилась спасать этого урода и тоже получила. А когда я ушел, они милицию вызвали. Надо было бы добить их обоих, но боялся, что свидетели будут: соседи видели, как мы на площадке разговаривали. Но все равно меня отчислили. И сразу повестка из военкомата пришла. Думал, буду где-нибудь медбратом спокойно служить, но хмыри военкоматовские пронюхали про мои спортивные достижения, и в десант меня засунули. А там уж бывшего студента-медика в состав спецгруппы включили, вроде как за фельдшера.

— А с отцом что? — спросила Вера. — Кем он вообще был?

— Подлецом. Всем представлялся отставным майором спецназа ГРУ, будто бы в Афганистане получил ранение и его комиссовали. Мать знала, что лжет, но молчала… А работал он, если это можно было назвать работой, учителем физкультуры. Сначала в институте, а потом, когда выгнали оттуда за приставание к студенткам, в школе. Ничего с ним не стало после встречи со мной, только физкультуру преподавать уже не смог — кость на ноге неправильно срослась, ходил потом с палочкой и продолжал врать про свое старое ранение. Папаша никогда не был на войне, а я был. Но молчу об этом. Правда, был там не Илья Цигалов, а другой человек, которым я прежде был и память которого во мне сидит. Полгода того человека готовили, обучали, только потом вся подготовка ушла куда-то. Хочешь, расскажу об этом?

Вера молча кивнула.

— Наша группа шла к какому-то селению, где, по данным разведки, отдыхал после ранения практически без охраны один из полевых командиров. Оказалось, что сведения были ложными, нас ждала засада. Всех перестреляли очень быстро. Потом боевики подошли и стали добивать тяжело раненных. Их было десятка два или чуть больше. Я видел все хорошо, мог бы стрелять, но тогда меня наверняка тут же убили бы. Пришлось подняться и отбросить автомат в сторону… Сразу сказал им, что врач, а у них были свои раненые. Так я попал в плен. Был там восемь месяцев, а потом сбежал. Через пару дней вышел на своих — повезло. Потом начались допросы, проверки… Честно сказал, что лечил боевиков и местных жителей. Про бой тот рассказал. Патроны у меня, дескать, закончились, а последней гранатой взрывать себя не решился. Почему-то в такую подробность следователи сразу поверили… Сказали, что мне еще предстоит досиживать полгода, но обещали перевести в Россию. Даже отпуск дали, чтобы домой съездил. Выдали боевые за все время, еще какие-то деньги, гроши, конечно. Но мне и домой не хотелось. А в часть возвращаться, хоть в Россию, хоть куда, не хотелось еще больше. Сижу в Ростове в каком-то кафе и думаю, как бы так сделать, чтобы забыть про все. И вдруг ко мне паренек подходит. На мне форма, и он, видимо, догадался, откуда я. Стал вопросы задавать, за мой обед рассчитался. Совсем молодой парень. Деньги у него были: он их накануне вечером в казино выиграл, куда зашел случайно. Смеялся, говорил, что ему, как сироте, бог помог. Все про себя рассказал: что воспитывался в детском доме, потом квартиру получил от государства, в Питере. Теперь сдал ее, а сам на лето приехал на юг — отдохнуть и погреться. Я сразу понял: это мой шанс. Вечером парень собирался к своей знакомой в поселок Аксай и позвал меня с собой. Поймали мы какого-то частника-армянина и отправились… Не доехали, разумеется. Я потом на этой «шестерке» до Ново-Шахтинска добрался, а оттуда уж на попутной фуре до Питера. Денег у этого Цигалова было немного — тысяч пять долларов, а у армянина я и вовсе гроши взял. Но главное у меня теперь были документы, паспорт. Пришел в ту квартирку, сказал жильцам, что должен был вернуться раньше. Те даже не поняли, что перед ними другой человек, согласились съехать. Я пошел в паспортный стол и заявил, что потерял документы. И вскоре получил новый паспорт уже со своей фотографией. А в августе поступил на юридический, где мы с тобой и познакомились.