Здесь водятся чудовища - Андрэ Нортон

Ника подтащили к удобному, на их взгляд, дереву, и его спина тут же оказалась плотно прижатой к стволу. Затем с помощью верёвки его плотно привязали к нему. Монах с одобрением наблюдал за операцией. После этого Ника оставили одного наедине с собственными мыслями, в то время как остальные прошествовали назад, к костру, где уселись на корточки у огня и принялись за еду.

Запах пищи вызвал у него приступ голода. Похлёбка, которую ему давала Линда, теперь, казалось, была где-то в далёком прошлом. Но больше чем голод, его мучила жажда, и видеть в отдалении бегущую в ручье воду было невыносимо тяжело, а особенно это усилилось после полудня.

Казалось, эта группа не спешила отправляться в путь. Один из солдат (или, как решил Ник, лучше было бы назвать их тяжеловооружёнными всадниками, поскольку их поношенные атрибуты соответствовали тому времени, что вошло в обиход как Средние Века) отправился за соседние кусты и вернулся назад, ведя медленно идущую неухоженную лошадь, с выступающими наружу рёбрами, и мула с отрезанным ухом. Он повёл их к воде, чтобы напоить, прежде чем отвести назад, в те же самые кусты.

Монах растянулся на земле, в значительном отдалении от костра, поскольку послеполуденная жара продолжала нарастать. Он скрестил на груди руки, прижимая ими своё странное оружие. Солдаты, чуть в отдалении от своих руководителей, делали то же самое, хотя при этом поочерёдно несли дежурство. И часовой периодически то прятался в кустах, то прогуливался в отдалении.

Покончив с едой, женщина вытерла руки пучком травы, и это было первым её движеньем в сторону наведения чистоты, как успел заметить Ник. После этого она направилась к ручью, долго пила воду из сложенных чашей ладоней, и на этот раз вытерла руки о полу платья. Она встала, оглядела спящего монаха и солдат. Затем, бросив быстрый взгляд на Ника, вернулась к своему каменному «креслу».

Но она уселась не отдыхать. Наоборот, чуть развалившись, она принялась поигрывать свисавшей прядью волос, что-то напевая про себя. Изредка, она многозначительно поглядывала на Ника, как будто он был полностью в курсе её планов.

Так же, как он ощущал жестокость солдат и грубый, ничем не прикрытый фанатизм монаха, точно так же зло, скрывающееся в ней, доносилось до него подобно прогорклому и ужасному запаху. Он так и не мог понять своего отношения к этим людям. Никогда раньше он не испытывал такого отвращения к кому-либо и ощущения того, что способен «читать» их внутренние чувства. Это было похоже на осознание того факта, что Джереми мог читать его мысли, в преувеличенной силе которого он никогда не отдавал себе отчёта. И всё это только усилило его страх.

То, что он оказался в ужасном положении, не требовало пояснений. Они с лёгкостью перерезали бы ему горло, и притом без всяких уговоров. Он мог поклясться, что женщина получила бы от этого только удовольствие. И мог предполагать только одно — что его вынуждены держать как средство выгодного обмена с теми, кого они называли «демонами». А поскольку монах выкрикивал это, обращаясь к Герольду, то вполне возможно, что те, с кем они намерены провести сделку, были всё те же самые «люди». Мысль была леденящей. С какой стати «люди» должны заботиться о том, что его так запросто убьют? Ведь он отказался от предложения Герольда… или, по крайней мере, отложил свой ответ. Так что он не был интересен для Авалона. Теперь условия стали абсолютно ясны для него: Авалон защищает только своих, остальные могут испытывать ту судьбу, которую они выбрали.

Лишь теперь Ник захотел, чтобы его ответы тогда звучали по-иному. Ему казалось, что разговоры викария о переменах, о неприглядности этого выбора были ничто по сравнению с тем, как оказаться вот в этих руках. Однако… в нём было ещё и упрямство, которое он отчётливо осознавал. Его не заставили бы силой сделать выбор, который не устраивал его.

Всё это рискованное предприятие началось потому, что он хотел всё делать сам, без постороннего давления и вмешательства. И, в результате, получил только вот это, и ничего больше. Всё началось с того, что он посчитал себя обязанным сопровождать Линду. После их встречи с англичанами и он, и она приняли их способ существования просто потому, что он не имел достаточной информации, чтобы рисковать…

Монах храпел, но его короткие всхрапы тонули в дружном хоре спящих солдат. Появился нёсший дежурство их приятель, и, увидев его, женщина кивнула ему и что-то приказала. Он прикоснулся рукой к ржавому шлему и отправился туда, где находились животные. Она наблюдала, пока он не ушёл, затем поднялась и пошла к ручью.

Сложив ладони, она зачерпнула, сколько могла, воды и лёгким шагом направилась к Нику.

— Аква… — Она держала воду некоторое время на недосягаемом от него расстоянии.

Латынь! Она говорила по латыни!

Её руки приблизились к нему. Теперь его жажда причиняла ему адские муки, потому что совсем рядом была вода. Но он не верил, что ей знакомо чувство сострадания. Это была игра, одна из тех, в которые она любила играть.

Вода капала ему на рубашку, он мог бы наклонить голову и пить. Но что-то внутри него сказало «нет», и он отказался.

Её улыбка исчезла. Она выплеснула воду остатки воды ему в лицо. Затем возвратилась к своему камню и быстро вернулась с небольшим хлыстом. Его изношенная ручка была, тем не менее, отделана камнями грубой огранки. Высоко подняв руку, она ударила Ника по лицу, и тут же плеть, как бритва, оставила после себя горящую полоску нестерпимой боли.

И тут она рассмеялась, потому что, несмотря на самообладание, Ник, задыхаясь, раскрыл рот, а она стояла, поводя хлыстом из стороны в сторону, и наблюдала за пленником, насколько он, по её мнению, осознавал угрозу. Но пока она готовилась к очередному акту, ей вновь пришлось потерпеть неудачу из-за монаха.

Он уже встал и теперь издавал звуки, которые могли быть лишь воем, выражавшим ярость и гнев. И выражение это было столь неистовым, что разбудило солдат, и их руки мгновенно потянулись к оружию, а часовой мгновенно выскочил из кустов и бегом присоединился к своим приятелям.

Женщина, однако, не теряла самообладания, ожидая, когда в криках монаха возникнут успокоительные аккорды. А затем ответила ему, с такой же резкостью. Но всё же она оставила Ника в покое. По-видимому, желания монаха всё ещё исполнялись. Ник лишь со всей страстью хотел бы знать, каковы они были на самом деле.

Как только начали спускаться сумерки, он вспомнил о пещере. Теперь они уже хватились его, но даже если и обнаружили место, где он вышел, то никогда не догадаются, куда он делся. И ради собственной безопасности, они не отправятся на его поиски по открытой местности. И он понял, что у него нет шансов на спасение.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});