Её звали Лёля (СИ) - Десса Дарья

Теперь битва шла не так уж далеко – в Крыму, и становилось понятно: фашистов там не удержать. Они рвутся на восток, а значит скоро окажутся на Кубани, в Ставрополье, а там дальше и Астрахань недалеко.

– Лёля, – сказал Тёма. – Я не буду тебя отговаривать. Знаю, ты своих решений не меняешь. Только прошу: взвесь все «за» и «против» ещё раз. Я понимаю твое желание помогать раненым, спасать бойцов на поле боя. Это благородная и почетная цель. Но разве ты не спасешь намного больше людей, если станешь трудиться в госпитале? Получишь диплом, и уже как медсестра…

Вместо ответа Лёля встала на цыпочки и поцеловала Тёму. Он замолчал. Только ресницы хлопали. Она отстранилась на несколько секунд. Посмотрела в глаза. А потом обвила его шею руками и принялась целовать уже так, что беседовать дальше просто не было никакой возможности. Обоих захватила волна нежности и любви и понесла куда-то в далекую, покрытую алыми маками, овеянную ароматами трав степь, над которой раскинулось огромное синее небо.

Глава 41

Тащимся, тащимся по этой степи. Когда же наконец приедем? Далёкий гул становится всё ближе с каждым часом, и я понимаю: там – линия фронта, а значит, всё будет очень серьёзно. Но мозг отказывается верить в реальность происходящего. В самом деле, разве такое возможно вообще? То есть меня там ранить или даже убить могут? Безумие какое-то! Нет, не хочу верить и не буду.

Но как ни старался я отпихнуться от происходящего со мной, а не получалось. Да и как? Вот оно, солнце над головой и синее безоблачное небо. Так жарко, что я даже потеть перестал. Какой толк? Сделаешь глоток, и он тут же в соленую влагу превращается. К тому же вода противная, горячая во фляжке. Затхлой стала, не отравиться бы. А другой тут не предвидится. Мы за всё время пути только пару колодцев обнаружили, да ещё наполовину пересохший ерик. Животных напоили, а самим пришлось терпеть.

Ну, как сказал старшина Исаев, для нас главное – лошадки. Иначе пришлось бы орудия на себе тащить. Я его спросил, что в этом такого особенного. «Грамотей! – покачал он головой и сказал, словно учебник прочитал. – 45-мм противотанковая пушка образца 1937 года, она же «сорокопятка», в боевом положении имеет массу 560 кг, в походом – 1200. Теперь представь, каково это, в такую жару, да по такой дороге, её на собственном горбу переть». Я прикинул: да, тяжко.

Ещё через несколько километров нашу колонну остановили. Поступил приказ сойти с дороги и двигаться ещё немного на юго-запад, по степи. Там стали видны позиции пехотного батальона, которому мы оказались приданы. Наш капитан отправился докладывать их капитану, а когда вернулся, приказал окапываться и готовить позиции для стрельбы. Мы с Петро отвели лошадей на километр подальше, в неглубокую балку. Там и стали ждать, что дальше будет.

Мне ужасно хотелось посмотреть, как станут разворачиваться события там, на передовой. Но, во-первых, меня туда никто не отпускал. Я уже понял: здесь не компьютерная игра, а всё по-настоящему. Если ослушаюсь, никто нянчиться не станет. Балабанов если сам не пристрелит, то отправит в Особый отдел, а там с нарушителями воинской дисциплины разговор короткий.

– Черт, как же хочется глянуть! – сказал я, выглядывая из балки в сторону позиций нашей батареи.

– Нельзя, – ответил Петро, продолжая чистить свою винтовку. Он вообще к оружию относится, я убедился много раз, очень бережно. Моя-то вон, пыльная вся, а его сверкает.

– Знаю, что нельзя. В штрафную роту сам не хочу, – ответил я.

– Куда? В штабную? – спросил напарник.

– В штрафную, – отчетливо повторил ему.

– Не слыхал о таких. Сам придумал? – он улыбнулся, продолжая тряпочкой протирать затвор трёхлинейки. Разобрал её почти всю, аккуратно разложив для этого на земле плащ-палатку, чтобы ничего не потерялось.

– Ничего я не придумал. Штрафные роты – подразделения РККА, созданы для тех, кто нарушил законы военного времени. Ну, ещё туда отправляют уголовников, желающих кровью искупить свои преступления, – сказал я с видом эксперта. Пусть и диванного, поскольку сам даже в армии не служил и не являюсь историком. Но Петру-то откуда это знать? Он парень простой, сельский. Захотелось в его глазах показаться очень умным.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Хрень какая-то, – пожал плечами напарник. – Ни разу не слыхал, чтобы сидельцев в армию пускали. Це ти все вигадав.

– В смысле?

– Выдумал.

– Вовсе нет! Даже телесериал такой есть – «Штрафбат» называется, – сказал я и прикусил язык. Какой, на фиг, телесериал! Первый телевизор тут появится только через семь лет, в 1949 году и будет называться «КВН-49», я недавно видео в сети смотрел. Вот и результат: Петро смотрит на меня подозрительно.

–Що ти таке кажеш? Не розумію! – я заметил, он когда нервничает, переходит на украинский.

– Расслабься. Пошутил я. Прочитал в одной фантастической книжке. Будут в будущем такие устройства, телевизоры называются. Ну вот ты радио слушаешь? Да, а это такое же, только вместе со звуком ещё изображение.

Петро покачал головой.

– Ты точно, Коля, на солнце перегрелся. В санчасть тебе пора, пусть доктор посмотрит, – сказал и продолжил с оружием возиться. Потом глянул на мою винтовку. – Вон, займись лучше трёхлинейкой. У тебя там скоро мыши заведутся.

Я последовал его совету. Но как её разбирать? Стал смотреть, что Петро делает.

– А насчет штрафных подразделений ты зря, – сказал ему. – Вот кого хочешь спроси. Есть такие.

– Ладно, не будем спорить. Может, и есть. А может, ты придумал.

Он собрал винтовку, положил рядом с собой и стал всматриваться в сторону артиллерийских позиций.

– Тревожно, – сказал тихо.

Его чувство сразу мне передалось. Мы замолчали, прислушиваясь. Где-то впереди, далеко, шёл бой. Непрерывно ухали пушки, стала доноситься стрельба из стрелкового оружия. Потом мы увидели ещё один воздушный бой. Совсем короткий. После на западе показалось темное облако. Оно росло, а вскоре превратилось в целый рой самолётов.

– У, ворожа сила! – проскрипел зубами Петро. – Бомбардировщики. Сейчас начнётся.

Вскоре самолёты врага выстроились в огромную карусель и стали пикировать на позиции наших войск. Хоть и были мы далеко, но доносились сюда звуки тяжелых разрывов. Мне стало страшно – вспоминалась та воронка неподалеку от копа. Что же там творится, если так грохочет? А если они сюда прилетят, что будет? Но пока удары наносились только по передовой линии. Мы же, как пояснил недавно старшина Исаев, прибыли на вторую, запасную.

– Когда германец первую сломит, попрёт на нас. Будем держаться, – сказал он мрачно, пуская густые струи дыма.

– Держаться сколько? – спросил я.

– Пока приказ не поступит на отход, – сказал старшина и больше ничего не добавил, пошёл по своим делам.

Теперь, глядя на то, как в воздухе кружатся хищниками вражеские самолёты, как поднимаются над степью огромный столбы дыма и пыли, слушая отдалённый гул и рёв, я думал о том, во что же выльется для меня участие в первом бою. Ведь это легко сказать – «держаться до приказа». Но что, если никого не останется, если всех перебьют? Нам с Петро всё так же здесь сидеть, ждать? В плен не хочется. Умирать – тем более.

– Петро, а ты боишься в плен попасть? – спросил я.

– Не попаду, – ответил он.

– Почему так уверен?

– Вот, – он полез за пазуху и неожиданно вытащил оттуда старый потёртый револьвер. Кажется, наган.

– Ух, какой красавец! – воскликнул я и протянул руку. – Дай посмотреть, а?

– Держи, – улыбнулся напарник и отдал мне пистолет.

Я стал его рассматривать. Да, старенький. Видно, что во многих переделках побывал. Подняв его, прицелился в сторону передовой. Положил палец на спусковой крючок и надавил. Бах! От неожиданности я дёрнулся так сильно, что наган вылетел из рук и упал на дно балки.

– Балбес незграбний! – покачал головой Петро, спускаясь вниз. Поднял оружие, протёр тряпочкой, сдул пыль. – Ты чего? Стрелять не умеешь?