Оборотень - Таня Хайтманн

Мгновение спустя кто-то опустился рядом с Давидом на корточки, и он инстинктивно издал предупредительный рык. Однако это оказался всего лишь Янник, поднявший куртку. Он смущенно улыбнулся Давиду, но на лице его был отчетливо виден страх, и Давид почувствовал в друге смесь стыда и возбуждения.

— Это было мощно, — негромко сказал Янник.

Давид кивнул и, прикусив нижнюю губу, с удивлением почувствовал вкус крови. Он смотрел на Хагена, который шел сквозь толпу с ничего не выражающим лицом, словно был естественной частью группы. Но оттого, что все слегка отстранялись от него, он производил впечатление хищника, пытавшегося затесаться в стадо мирно пасущихся овец.

Давид, пытаясь прогнать эти мысли, несколько раз моргнул. И сразу же встретился со взглядом Хагена. Тот скривился в улыбке, и Давиду показалось, что он увидел в ней что-то неискреннее. Хаген обменялся с Натанелем парой фраз и подошел к Давиду.

— Мне нравится то, что ты притащил, — сказал вожак стаи, опустив голову, так что Давид вынужден был смотреть ему в глаза. Прошло некоторое время, прежде чем он понял, о чем говорит Хаген. Он ожидал жесткого наказания за проведенные с Метой часы или за борьбу с Матолем. О безымянной женщине, которую он привел во дворец прошлой ночью, он совершенно забыл.

— Так хотел Натанель, — ответил он, пытаясь сохранять на лице невозмутимое выражение.

Улыбка не покидала лица Хагена.

— Амелия сказала, тебе трудно признаться в том, что ты поймал жертву.

— Можно подумать, что Давиду легче оплодотворить женщину, чем убить ее. Хороший волк должен уметь делать и то и другое.

Амелия словно по команде присоединилась к ним и прижалась к своему возлюбленному. Взгляд, которым она одарила Давида, понравился ему еще меньше, чем ее слова. Амелия рассматривала его с неприкрытым злорадством, словно знала что-то, что ему до сих пор было неизвестно. Он бросил вопросительный взгляд на Натанеля, но тот демонстративно смотрел в сторону.

— Давид, почему бы тебе не выйти вперед? То, что мы должны обсудить этой ночью, может тебя заинтересовать, — вежливо предложил Хаген, словно Амелия и не делала двусмысленных намеков.

Давид некоторое время раздумывал над тем, чтобы вежливо отказаться и встать рядом с Янником, поближе к выходу. Но потом понял, что это не приглашение, а приказ. Янник, осознавший это гораздо быстрее, криво улыбнувшись ему, уже ретировался.

С плохо скрытым недовольством Давид последовал за вожаком к большому столу, на котором, как всегда, было расстелено меховое покрывало. Хаген встал за стол и оперся на него обеими руками. Амелия уселась, закинув ногу за ногу, и ленивым жестом отбросила назад золотисто-каштановые волосы. Натанель прислонился к стене, борясь с усталостью.

Попытка Давида затеряться в рядах стаи была пресечена невесть откуда взявшимся Лойгом, который словно стена встал позади него. Сжав зубы от ярости, Давид повиновался и подошел к Натанелю, который по-прежнему не обращал на него внимания. Матоля тем временем и след простыл.

Хаген обежал взглядом около сорока лиц своей стаи, среди которых были как мужские, так и женские, причем больше молодых, чем старых, поскольку что-то в демоне и стайном образе жизни мешало им прожить долгую жизнь. Большинство из них были неприметными фигурами, по-своему странно симпатичными. Обычные лица, не привлекающие к себе внимания. Глаза опущены, словно чтобы скрыть их небесно-голубой цвет. Только некоторые выделялись из этой серой массы. Очевидно, они пытались перещеголять друг друга, подражая мрачному виду Хагена.

Впрочем, сегодня вожак стаи не остановился взглядом на лицах тех, кто обычно окружал его. Он сосредоточился на тех, кто опускал глаза и от неуверенности прятался в толпу. Вместо тепла и доверия к Хагену вернулась волна привычной взволнованной настороженности, но ничего другого он и не ожидал. Он не принадлежал к числу тех лидеров, кто придает большое значение расположению и честно заработанному уважению. С тех пор как он принял руководство стаей, стало практически неважным сделать совместное пребывание в одном теле человека и волка терпимым. Для него главным было усилить свое влияние как вожака — причем за пределами стаи. Это было для Хагена необходимо.

Этим он и отличался от своих предшественников, а также от вожаков других стай города. Это стремление толкало его на увеличение охотничьей территории, чтобы удовлетворить свое непомерно возросшее за все эти годы желание убивать. Некоторые украдкой говорили о том, что во время ритуалов для него важно не удовлетворить охотничьи инстинкты стаи и усилить волка, чтобы он мог утвердиться на своей территории. Нет, все сводилось к тому, чтобы сломать демона, сделать из него что-то такое, чем он не был: кровожадным чудовищем.

Когда об этом заходил разговор, Давид предпочитал отмалчиваться. Потому что в голове тут же начинал звучать голос Конвиниуса, предупреждавшего его о том, что волк, без сомнения, является убийцей и противоестественным существом. Члены стаи, всегда презрительно говорил Конвиниус, убеждают друг друга в том, что имеют дело с чем-то, что является естественной частью их самих и имеет сходство с волком. Но Конвиниус считал волка демоном, ужасным проклятием, обрекающим на одиночество. Долгое время Давид верил ему, но постепенно в его душу закралось сомнение. Хотя он и жил, так сказать, с самого краю стаи, но мог видеть, что многие из них больше стремились к спокойствию и уюту, чем к поиску жертв.

Давид ненавидел эти размышления, потому что вообще не хотел об этом думать, равно как и заниматься своим собственным волком. Поскольку он не звал его и проводил большую часть боев без его участия, в последние годы демон проявлялся очень редко, прячась в глубине своего хранителя, словно в темной пещере. Сиротливое, прирученное существо — до сих пор. С тех пор как в жизни Давида появилась Мета, волк однозначно оживился. Его бурное восстание во время битвы с Матолем было лучшим тому подтверждением. Казалось, Мета выманила волка. Давиду часто казалось, что демон, как и он, хочет, чтобы она была рядом. То, что при мысли об этом он чувствовал уколы ревности, запутывало все еще больше. С той ночи, которую он провел с этой страстной и в то же время холодной женщиной, равнодушие, с которым он шел по жизни, куда-то пропало. Хотя отношения с Метой, несмотря на косые взгляды товарищей, казались ему подарком, живой интерес к ней собственного волка ему совершенно не нравился. Это демон виноват в том, что он уже не может устраивать собственную жизнь по своему разумению.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});