Кобра - Деон Мейер

Глава 32

Обычно Тейроне Клейнбои любил станцию Бельвиль. Она напоминала ему рассказы дяди Солли о Шестом округе — смеси людей разных рас и цветов, о суете и шуме, когда везде гремела музыка, когда уличные торговцы на всех углах наперебой зазывали покупателей, на лотках и в кафе подавали вкусную еду. В Бельвиле находился и его любимый магазин одежды — совсем рядом, за углом, на Дурбан-роуд: «Розничная торговля Х. Шнейдера». Тейроне очень нравилась иностранная фамилия владельца и слова «розничная торговля»… Они казались изящными, как полосатые костюмы, туфли и разноцветные жилеты. К тому же в сквере на Крускал-авеню, в лабиринте лотков и киосков, можно найти больше жуликов и сомнительных дельцов всех мастей на квадратный метр, чем в любом другом месте Кейптауна. Куда ни посмотри, везде торгуют контрафактной одеждой и сумками из Китая, вещей так много, что глаза разбегаются. Если достаешь телефон, чтобы снять что-нибудь на камеру, лоточники сразу обступают тебя:

— Нет, братан, никаких снимков!

Они говорят вежливо, но сразу понимаешь, что им лучше не перечить.

Здесь Тейроне не работал, потому что в Бельвиле в основном жили бедняки или представители низших слоев среднего класса. Здесь он отдыхал, проверял, нет ли погони, расслаблялся. Дело в том, что у Бельвиля имеется еще одно немаловажное достоинство: здесь редко можно встретить полицейских. Тейроне решил, что все продумано. Правоохранительные органы закрывали глаза на торговлю контрафактом и, возможно, крадеными вещами, потому что в Бельвиле не совершают тяжких преступлений. Может быть, потому, что для большинства здешних обитателей Бельвиль — временное пристанище. Настоящих ценностей здесь никто не держит. А может, здешние жулики и торговцы контрафактом сами следят за порядком, подменяя полицию.

Так что полицейские предпочитали не будить лиха, пока оно тихо, и в Бельвиле облав не проводили.

Последнее обстоятельство ему на руку.

Судя по всему, копы уже ищут его. Он объявлен в общенациональный розыск после массового убийства в торговом центре на набережной Виктории и Альфреда. Завтра утром его лицо появится на первых полосах газет. А сейчас его снимок, скорее всего, увеличили и разослали во все полицейские участки страны.

Здесь ему ни о чем таком волноваться не нужно. Можно немного расслабиться и поискать помощников. Хотя он подозревал, что ему придется нелегко. Цветные торговцы выставляли свои товары у самой станции. Они считаются богатыми и не станут помогать цветному брату в каком-то сомнительном деле за какие-то несколько сотен рандов. Обращаться к нигерийским валютчикам и наркодельцам — тоже тупик. Им хватает ума вести дела не в толпе, а в съемных квартирках на вторых и третьих этажах окрестных домов. Кстати, их услуги тоже стоят недешево.

Больше всего здесь сомалийцев, этот квартал даже прозвали Маленьким Сомали.

А сомалийцы всего боятся и потому очень осторожны. На них часто нападают. Кроме того, многие из них попали в ЮАР нелегально. Сомалийцы не доверяют никому, кроме бывших соотечественников. Недоверие сквозит в их скептических сомалийских глазах. Если ты стоишь возле их лотка, но ничего не покупаешь, если крутишься неподалеку или предлагаешь какое-то сомнительное дельце, они с недоверием смотрят на тебя и отказываются. «Нет-нет, нас и так всегда во всем подозревают… Спасибо, но нас ваше предложение не интересует».

А ему помощник нужен как можно скорее. Потому что время у него на исходе. Уже двадцать минут третьего!

Гриссел попросил Янину Менц переслать ему в текстовом сообщении номер своего телефона. Он все обдумает и перезвонит ей. Потом он отключился и выключил телефон. Он поехал в Стелленбос по Боттелари-роуд, потому что там легче обнаружить за собой хвост.

До самого пересечения шоссе с дорогой R300 он то и дело поглядывал в зеркало заднего вида. Неожиданно он все понял. Осознание пришло не плавно, постепенно, а резко. Обрушилось на него всей своей неумолимой тяжестью.

А вместе с осознанием, как всегда, накатило желание выпить. Захотелось погладить пальцами гладкий прохладный стакан. И чтобы никакого льда. Никаких коктейлей, ему не терпелось глотнуть простого и честного «Джека Дэниелса», почувствовать, как обжигает внутренности… Он вздрогнул, крепче вцепился в руль, мечтая о спиртном — вот сейчас, немедленно.

— Господи… — прошептал он. Услужливое подсознание подсказывало: он без труда найдет выпивку и здесь, в Крайфонтейне, здесь много забегаловок и баров, и никто ничего не узнает.

Но как же Надя Клейнбои?

Он ненадолго. На пять минут. Заедет в Бракенфелл или на Кейлс-Ривер, совсем недалеко, два квартала отсюда… «Бармен, двойную…» Господи, как же он будет счастлив, когда по его жилам потечет жидкое тепло, достигая самых отдаленных уголков его тела! Всего две порции, они исцелят его от всех невзгод, и он сумеет продержаться до завтра, а завтра жизнь снова наладится.

Рот наполнился слюной, руки задрожали. Последний раз такой вот приступ неукротимой жажды овладел им несколько месяцев назад. Причем часть его сознания прекрасно понимала, что происходит. Он знал, что послужило пусковым крючком. «Вторичным», как называл его доктор Баркхёйзен. Он вдруг осознал, какой он неудачник, бесполезный и никудышный. Он непременно должен выпить, чтобы его подозрения подтвердились. Кроме того, выпивка поможет избавиться от неприятного чувства.

Позвонить доктору.

Да пошел он, доктор! Доктор ничего не понимает. У доктора все в жизни получается, а у него нет. Он неудачник, никудышный, никому не нужный. Положение на работе все больше напоминает плохой анекдот. Он пропил свою жизнь, потерял жену, лишился уважения детей. Разговаривая с сыном, Бенни часто улавливал в голосе Фрица презрительные нотки. Его Фриц только ставил перед фактом, разговоры по душам сын приберегал для матери. Если он выглядел не лучшим образом, сослуживцы косились на него и сразу же приходили к выводу, что он снова взялся за бутылку. Они его просто терпели, сочувствовали, как сочувствуют инвалиду. И Алекса Барнард бросит его, как только победит свой алкоголизм и ее жизнь снова войдет в колею… Она бросит его, как только увидит его нутро и поймет, какое же он на самом деле дерьмо. Он лжет ей, уклоняется от откровенного разговора и ночует на работе, потому что его проклятый Мошенник не соответствует ее ожиданиям. А почему не соответствует? Потому что он пропил и свое либидо, как и всю свою жизнь.

Он включил левый поворотник и повернул на Бракенфелл-бульвар. В тех местах, в окрестностях гипермаркета, много забегаловок, где он в прежние времена, бывало, выпивал «по последней» перед тем, как идти домой. В такую ветреную погоду там тепло. И уютно.

Внутренний голос снова напомнил: «А как же Надя Клейнбои?» Она ровесница Карлы… Черт, неужели он напился бы, если бы речь шла о его дочери?

Гриссел выключил поворотник. Если он быстро доберется до Стелленбоса, бутылку можно купить и там. Ее хватит на остаток дня и на вечер.

Так он и поступит. Решено!

Проезжая мимо гольф-клуба «Девонвейл», он думал об истинных причинах его нелюбви к себе и тяги к спиртному.

Мбали Калени с таким жаром рассуждала о гибели демократии! Да еще Янина Менц по телефону добавила: мол, она не считает, что нашему правительству можно доверить такую огромную ответственность. Хуже всего то, что они обе правы. Вот в чем корень двух самых больших проблем. Первая и самая главная: все повторяется. Все, о чем они говорят, уже было. Гриссел прекрасно помнил, как всем жилось в эпоху апартеида. И как бы он тогда ни убеждал себя, что честно борется с преступностью, что он на стороне добра, его часто мучила совесть. Невозможно не замечать ненависти, с какой на тебя смотрят простые люди, бешеных нападок СМИ и вынужденного общения с сослуживцами, замаранными по самые уши… Всех полицейских отождествляли с теми, кто перешел на сторону зла. А среди них, как выяснилось, были даже некоторые руководители тогдашнего отдела убийств и ограблений. Такая жизнь постепенно подтачивала душу. Ежедневно имея дело со смертью, насилием и всеми тяжкими пороками общества, работая день и ночь за смешную зарплату, ему хотелось верить… нет, ему просто необходимо было верить, что он сражается на стороне добра и справедливости. Если не верить в то, что делаешь правое дело, ты теряешь самоуважение, веру во все, чем занимаешься, и задаешься вопросом: ради чего ты лезешь вон из кожи?

Вот что послужило одной из причин его пьянства. Постоянный стресс. Пил не он один. Многие ощущали потребность как-то сгладить острые углы повседневной жизни.

Потом наступила новая эпоха, и многие испытали облегчение. Теперь можно делать свое дело при ярком, ясном свете справедливости и признания.

Вот на чем держалась работа ЮАПС в первое десятилетие после апартеида. Именно поэтому полицейской службе удалось пережить коренную ломку и смену начальников. Комиссаров назначали и со скандалом увольняли — одного за другим. А в последнее время Бенни все чаще казалось, что все возвращается к недобрым старым временам. Чиновники все больше погрязали в коррупции. Сотрудники правоохранительных органов не отставали. Все больше и больше полицейских попадалось на взятках. Все чаще им приходилось иметь дело с бездарным руководством, коррупцией и жадностью, с пороками, которые все глубже затягивали ЮАПС в зыбучие пески непрофессионализма и общего недоверия. Несмотря на усилия нового комиссара полиции, который трудился не покладая рук, несмотря на работу нескольких тысяч честных и преданных сотрудников, несмотря на таких командиров, как Мусад Мани и Зола Ньяти, чья честность была вне подозрений.