Год гиен - Брэд Гигли

Последние слова привлекли внимание Семеркета.

— Почему? — спросил он слегка резко. — Какое ей дело до того, куда ты идешь?

— Ну, честно говоря, она думает, что все, имеющее к тебе отношение, приносит несчастье. И я не очень ее виню — это действительно так.

Семеркет фыркнул, не в силах возразить против такого довода, и снова начал смотреть на реку.

Брат его продолжил рассказ:

— Итак, на следующий день я вернулся к палаткам торговцев. Но что ты думаешь? Купцы сказали, что я должен уйти, что у них нет того, что мне нужно. Еще днем раньше мне там оказывали совсем другой прием, осмелюсь сказать. Что заставило их запеть на другой лад, как ты думаешь?

Семеркет продолжал смотреть на воду.

— Кто-то намекнул им, что ты знаешь об ограблениях гробниц, — тупо сказал он.

Губы Ненри начали спазматически шевелиться, лицо превратилось в дрожащую зыбь тиков и подергиваний.

— Об ограблениях могил?! — эти слова прозвучали почти взвизгом.

Семеркет протянул руку и зажал брату рот.

— Успокойся. Хочешь, чтобы кто-нибудь услышал?

Ненри отодвинулся.

— Ты расскажешь мне все, Кетти! Если бы я знал, что драгоценности связаны с таким делом, я бы ни за что в это не впутался, ты же знаешь! Ограбление гробниц!

И Семеркет поведал Ненри обо всем, что ему удалось узнать с тех пор, как он начал расследование — о том, как он нашел заброшенный лагерь в Великом Месте и древнюю серьгу-кольцо, закопанную в песок; о своих подозрениях насчет строителей гробниц и их странной, бесчувственной реакции на смерть Хетефры; о том, что он боится есть деревенскую еду из страха, что она напичкана снотворными снадобьями — или даже чем-нибудь похуже. Он рассказал о женщине Ханро, о том, как она намекала на темные дела, творящиеся в деревне. Чиновник сообщил о вражде между Панебом и Неферхотепом, которые, тем не менее, продолжали работать вместе, рассказал о том, как они ускользнули из деревни в Восточные Фивы, хотя им запрещено было так поступать; о том дне, когда он столкнулся с нищими у деревенского храма. А вот теперь, этим вечером, безносый показался в «Бивне слона»… А с какой целью — неизвестно.

А еще Семеркет рассказал брату (у которого к тому времени слегка отвисла челюсть) о том, как меджаи нашли окровавленный парик Хетефры в Великом Месте, и о своих подозрениях насчет того, что строители гробниц заручились поддержкой царевича Пентаура, чтобы запутать и, по возможности, вовсе остановить дознание. Младший брат поведал о том, как нашел в доме десятника печень преступной царицы и выяснил, кто такой загадочный торговец по имени Аменмес, предположительно, продавший реликвию Панебу. И, наконец, рассказал, как тень убиенной жрицы преследовала деревню строителей гробниц.

— Я иду по улице со множеством дверей, Ненри, — заключил Семеркет, опустив голову на руки. — Я обыскиваю дом за домом, открываю все двери. А когда мне кажется, что я знаю все, что следует узнать, то подхожу к последней двери, открываю ее — и нахожу новую длинную улицу с новыми дверями. Чем больше я узнаю, тем меньше знаю. А теперь, нынешним вечером, открылись две новые двери — дверь в дом градоправителя Пасера и дверь в дом Найи, — Семеркет удрученно вздохнул. — Боги играют со мной в кости, Ненри. Это заговор.

Старший брат почувствовал внезапный прилив огромного страха за свое собственное положение.

— Как градоправитель Пасер может быть с этим связан? С какой целью?

Семеркет встал и зашагал к главной улице.

— Не знаю, — устало ответил он.

У брата всегда всплывал один и тот же вопрос — как ситуация повлияет на его карьеру и положение в Фивах?

— Куда ты, Кетти? — спросил Ненри, когда они добрались до главной улицы.

— Туда, куда ты не должен со мной идти. Ступай домой, брат.

Этой почью Семеркет собирался войти в еще одну дверь, в ту, которая вообще-то открылась еще недели назад, когда он нарвался у деревенского храма на безносого и его дружков. Теперь он должен был пройти через эту дверь, какой бы страшной она ни оказалась.

Оставшись в одиночестве, Семеркет пошел по улицам, которые привели его в иноземные кварталы Фив. Тут жили торговцы, купцы, беглецы из далеких земель, назвавшие Египет своим домом. Многие из них были ссыльными, изгнанными за преступления, совершенные в разных местах. Другие — просто путешественниками, решившими, что страна слишком привлекательна, чтобы ее покинуть.

Над улицей, по которой шел Семеркет, было множество галерей и балюстрад, находившихся так близко друг к другу, что они почти соприкасались. Некогда ярко раскрашенные, теперь балконы поблекли, краска на них осыпалась. Когда здание рушилось, обломки оставались лежать на улице вперемешку с грудами мусора.

С грязью этого района мирились остальные его обитатели — бродяги, калеки и попрошайки, из которых состояло Царство Нищих. Негодяи всех мастей бездельничали в дверях, — провожая взглядами проходившего мимо Семеркета. Как и при встрече с безносым и его сообщниками у деревни строителей гробниц, Семеркет быстро показывал тайный знак их царства, что на сей раз приводило к желаемому результату. При виде знака нищие отступали обратно в темные убежища и не тревожили его.

Вскоре Семеркет уже стоял перед гниющими воротами заброшенного храма. Грязное здание, которого избегали фиванцы, было воздвигнуто гиксосами сотни лет тому назад. Немногие знали, что строение это является резиденцией царя.

Семеркет ненадолго остановился у колонн. Больше всего на свете ему хотелось бежать отсюда, но он не мог. Собравшись с мужеством, дознаватель побарабанил кулаками в гниющие ворота и крикнул:

— Откройте! У меня есть дело к царю!

Черная дверь медленно отворилась. В полумраке стоял человек, огромный, как бог. Семеркет сделал тайный знак, и гигант сделал знак ответный. Потом сердито посмотрел на чиновника из-под бровей, подведенных по египетской моде, хотя у гиганта этого росла борода, как у чужестранца. На груди его висели крест-накрест два кривых ножа. Человек поманил Семеркета, приглашая следовать за ним.

В храмовом дворе царило странное молчание. Священное озеро с течением лет засорилось, но все еще было связано с Нилом давно забытым подземным виадуком. Теперь оно напоминало заросший оазис пальм и тростников. Семеркет последовал за гигантом через этот крошечный лес, слыша шуршание змей и скорпионов под гнилушками.

В храме единственным источником света служили крошечные масляные лампы в нишах в стене. Семеркет начал сознавать присутствие сотен нищих, расположившихся в залах в ожидании ночи. Эти люди как будто вжимались в пол, когда он проходил мимо, время от времени стонущими голосами посылая проклятья, если он сослепу наступал на чью-нибудь ногу. Семеркет поднес плащ к носу, потому что в этом месте воняло хуже, чем в нужнике,

Гигант толкнул ширму, за которой открылась еще одна сеть коридоров. Это злополучное собрание рушащихся проходов, следующих друг за другом, напомнила Семеркет истории, которые он слышал о народе кефтиу: их бог, запертый в центре огромного лабиринта, был полубыком-получеловеком, и его кормили человеческой плотью.

Как бы в ответ на эти мысли в темноте раздался далекий рев чудовищного безумного животного. Чем дальше они шли по темным коридорам, тем громче становился рев, а когда он стал совсем близким, Семеркет решил, что бешеные звуки все таки издает не животное, а человек.

Гигант привел его в маленькую переднюю, примыкающую к комнате, из которой доносились крики, и велел:

— Жди здесь.

Семеркет сел в грубое кресло, и в его ягодицы впилась сломанная солома. Вопли внезапно смолкли. Теперь до него доносились знакомые звуки: далекий стук-перестук какого-то колесного экипажа, сопровождаемый жалобным блеянием барана. Семеркет понял, что не может просто сидеть и ждать, бесшумно двинулся к дверному проему и заглянул внутрь.

Трое мужчин с бритыми головами, облаченные только в набедренные повязки, удерживали на столе связанного человека. Четвертый, явно самый главный из них, ждал неподалеку. Вот рту у связанного был кляп, но все-таки он ухитрялся бороться и кричать — это его вопли и слышал Семеркет. Четвертый приблизился к распростертому на столе телу и поставил колено на грудь жертвы, в то время как остальные держали голову. Главарь протянул длинную худую руку к столу с бронзовыми инструментами, взял маленькую ложку и повертел ее в паучьих пальцах, чтобы поймать дымный свет жаровни.

Этот худой проворно погрузил инструмент в левую глазницу жертвы, осторожно повернул — и вырвал влажный полупрозрачный глаз из зияющей дыры, швырнув поблескивающий кусочек плоти в маленький таз. Кровь забила гейзером из головы человека, окатив его мучителей, но они остались равнодушны к этому, как и к крикам жертвы. Быстрый поворот ложки — и второй глаз тоже оказался вырван.