Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

Сантэн проснулась затемно с сознанием того, что, пока она спала, что-то произошло. Хотя костер горел, его свет странно расплывался, а возбужденные голоса О’ва и Х’ани звучали приглушенно, как будто вдалеке. Воздух был холодным и тяжелым от влаги, и Сантэн не сразу поняла, что их окутал густой туман, который ночью накатился с моря. Х’ани подпрыгивала от возбуждения и нетерпения.

— Быстрей, Нэм Дитя, поспеши!

Словарь Сантэн уже включал около сотни самых употребительных слов бушменского языка. Она торопливо вскочила.

— Неси. Принеси.

Х’ани показала на сумку со страусовыми яйцами, сама подняла такую же и пошла в туман. Сантэн побежала, чтобы не отстать, потому что окружающий мир исчез в жемчужной мгле.

В долине между дюнами Х’ани опустилась на колени.

— Смотри, Нэм Дитя.

Она сжала запястье Сантэн, потянула девушку за собой и показала на пустынное растение, которое прижимало свои плоские листья к земле. Толстая гладкая кожица, покрывавшая похожие на камни листья, принимала цвет окружающей почвы.

— Вода, Х’ани! — радостно воскликнула Сантэн.

— Вода, Нэм Дитя.

Х’ани рассмеялась.

Туман с моря собирался на толстых гладких листьях и прозрачными капельками воды стекал по вогнутой поверхности, набираясь, как в крошечное корытце, у самого основания едва видневшегося стебля там, где этот стебель исчезал в земле. Растение было восхитительным устройством для сбора влаги, и теперь Сантэн поняла, что с каждым приходом тумана подземный корень-шар насыщался ею.

— Быстрей! — приказала Х’ани. — Скоро придет солнце.

Она вертикально поставила в песок страусовое яйцо и откупорила его. Комком шерсти какого-то животного промокнула блестящую лужицу росы и осторожно выжала в яйцо. Продемонстрировав, что нужно делать, она протянула комок шерсти Сантэн.

— Работай! — приказала она.

Сантэн работала так же споро, как старуха, и, когда они переходили от растения к растению, прислушивалась к ее щебету, понимая только редкие случайные слова.

— Поистине это благословение, духи добры к нам, они послали с моря воду-дым. Теперь путь к Месту Всей Жизни будет не таким тяжелым. Без водяного дыма мы могли бы погибнуть. Духи выровняли нам дорогу, Нэм Дитя, и, может, твой ребенок родится в Месте Всей Жизни. Каким благословением для него это было бы! Тогда на твоем ребенке всю жизнь будет лежать печать духов, он станет величайшим охотником, сладчайшим певцом, самым проворным танцором и самым удачливым из всего клана.

Сантэн не понимала ее слов, но смеялась вместе со старухой, чувствуя себя легко и радостно; собственный смех удивил ее, она давно так не смеялась. И Сантэн ответила Х’ани по-французски:

— Я возненавидела эту твою суровую землю, Х’ани. После стольких ожиданий, после всего того удивительного, что рассказывал Мишель, после всего, что я читала, до чего же другим все оказалось, каким жестоким и злым!

Услыхав, каким тоном говорит Сантэн, Х’ани замерла, держа влажный шарик у края яйца, и вопросительно посмотрела на девушку.

— Только что я рассмеялась впервые с тех пор, как оказалась в Африке. — Сантэн снова рассмеялась. Х’ани ответила облегченным смехом и снова занялась бутылкой. — Сегодня Африка впервые была ко мне добра. — Сантэн поднесла к губам влажную шерсть и высосала холодную росу. — Сегодня особенный день, Х’ани, особенный для меня и моего ребенка.

Когда все яйца-бутыли были наполнены до краев и тщательно закупорены, стали пить и пили, пока не насытились. Только тогда Сантэн огляделась и начала понимать, что значит этот туман для растений и животных пустыни.

Из своих глубоких жилищ выползли ярко-рыжие муравьи, чтобы воспользоваться благодатным моментом. Трудолюбивые муравьи спешили от растения к растению, всасывая капельки жидкости. Только когда их брюшки распухали так, что становились прозрачными и едва-едва не лопались, они снова исчезали в норках. У входа в каждую трещинку их поджидали отряды других муравьев. Свадебные кортежи провожали своих цариц с супругами; они поднимались в туманный воздух, помахивая хрупкими бумажно-белыми крылышками, и улетали вдаль. Большинство гибло в пустыне, но некоторые выживали и присоединялись к другим семействам летающих муравьев.

Ящерицы спустились с дюн пировать — они ловили крылатых самцов муравьев. Попадались и грызуны имбирно-красного цвета; они прыгали по твердой поверхности на необычайно развитых задних лапках, удивительным образом напоминая миниатюрных кенгуру.

— Посмотри, Х’ани, что это?

Сантэн увидела незнакомое насекомое размером с саранчу, стоящее на голове. Роса серебряными каплями собиралась на его сверкающем радужном панцире, потом медленно стекала по бороздкам в хитине и направлялась в кривые жвала насекомого.

— Хорошая еда, — ответила Х’ани, сунула насекомое в рот, прожевала и с удовольствием проглотила.

Сантэн рассмеялась.

— Какая ты прелесть, Х’ани!

Она принялась изучать тайную жизнь мелких обитателей пустыни.

«Замечательная земля Африка! Теперь я отчасти понимаю, что хотел объяснить мне Мишель».

С африканской внезапностью, которая больше не удивляла Сантэн, погода переменилась. Туман растаял, выглянуло солнце, и через несколько минут жемчужные капли росы исчезли с растений. Муравьи скрылись в своих убежищах, запечатав за собой вход, а песчаные ящерицы убежали назад в подвижные дюны, оставив оторванные бумажные крылья съеденных летающих муравьев; легкий ветер с берега переносил крылья с места на место.

Вначале ящерицы, замерзшие в тумане, грелись на солнечных сторонах дюн, но через несколько минут жара стала угнетающей, и они побежали по вершинам песчаных гор на теневую сторону. Позже, когда полуденное солнце уничтожит все тени, они уйдут под поверхность, переберутся в более прохладный песок в глубине.

Х’ани и Сантэн взвалили сумки на плечи и, согнувшись под тяжестью полных бутылок с водой, направились к берегу. О’ва был уже в лагере, он насадил на палки десяток жирных ящериц, а на плоском камне у огня лежала сумка, полная рыжих грызунов.

— О супруг мой, какой ты неустрашимый добытчик. — Х’ани сняла сумку, чтобы удобнее было восхвалять усилия старика. — Во всем племени сан никогда не было охотника, равного тебе!

О’ва, ничуть не смущенный, только пыжился, слушая откровенную лесть жены, а Х’ани на мгновение отвернулась, и ее глаза блеснули, посылая Сантэн тайное женское сообщение.

«Они совсем как малые дети, — явно говорила ее улыбка. — От восьми до восьмидесяти они остаются детьми». Сантэн снова рассмеялась, захлопала в ладоши и присоединилась к пантомиме восхваления.

— О’ва умный, О’ва хороший!

Старик наклонял голову с видом серьезным и значительным.

* * *

До полнолуния оставалось всего четыре дня, и, когда поели, луна была до того яркой, что дюны отбрасывали темные тени. Все были еще слишком взбудоражены появлением тумана, чтобы ложиться спать. Сантэн старалась следить за разговором бушменов и даже участвовать в нем.

Теперь она знала четыре щелкающих звука языка сан, а также гортанное придыхание, словно говорящий задыхался.

Однако интонации она еще понимала с трудом. Разные тоны были почти неотличимы для западного уха, и только в последние несколько дней Сантэн догадалась об их существовании.

Она по-прежнему удивлялась тому, что Х’ани произносит словно бы совершенно одинаковые слова и раздражается, когда Сантэн не замечает разницы. Потом, совершенно внезапно, как будто из ушей достали воск, Сантэн отчетливо различила пять тонов: высокий, средний, низкий, восходящий и нисходящий, которые меняли не только значение слова, но и его отношения со всем предложением.

Это было трудно и вместе с тем заманчиво. Сантэн села поближе к Х’ани, чтобы наблюдать за ее губами, и вдруг с каким-то странным удивлением вздохнула, схватившись обеими руками за живот.

— Он шевельнулся! — Голос Сантэн был полон удивления. — Он шевельнулся, ребенок шевельнулся!