Рутинная работа - Виктор Новоселов

тишине всегда страшно, Алекс. Она может убить, если пожелает. Здесь, в космосе, она наш всевышний. Она благоволит смелым и никогда не прощает слабых. – Он помолчал с минуту. Видимо хотел закурить, и оценивал шансы, насколько сильный ему нагоняй сделает Перес. – Ты сильный, Алекс. Тишина проиграла. Это был тяжелый бой, ты понес тяжелые потери, но ты жив.

– Фрам, ты видел мой шлем? Я сидел там и был уверен, что какой-то мужик бьет меня по шлему. Я не думал, что делаю это сам с собой. Это невозможно контролировать!

– Я был там в тишине. – Я наконец-то открыл глаза и неотрывно смотрел на Фрама, который так и не решился закурить и просто жевал трубку, смотря на стену перед собой. – Ты, правда, думаешь что, пробыв в космосе столько лет, я ни разу не оказывался наедине с пустотой?

– Ты никогда об этом ничего не говорил.

– Среди ребят на станции нет никого, кто понял бы меня. Они никогда не бывали так сами, а рассказы ничего не значат. А теперь ты попал в этот клуб.

– Не самое лучшее закрытое общество. – Мрачно улыбнулся я.

– Согласен. Но ты уже в нем и его нельзя покинуть. – Фрам замолчал, переведя взор куда-то в темный угол комнаты. – Это случилось лет пятнадцать назад. Дело было на Ганимеде. Вместо базы на поверхность насколько это было возможно, аккуратно уронили межпланетник и обживали его потихоньку. Как только смонтировали посадочную площадку стали запускать спутники для съемки и подробной картографии района близ базы. Мне и моему… товарищу, молодому пилоту который в космосе проводил свой второй срок дали задание исследовать определенный квадрат, сделать съемку и проложить координаты предполагаемой трассы для вездеходов.

Тогда мы знали о Ганимеде только то, что он состоит из водяного льда и силикатных пород в соотношении примерно 50 на 50. Да еще то, что где-то подо льдом в двухстах километрах есть водяной океан. Это сейчас даже в школе рассказывают о том, что для Ганимеда характерны сильные магнитные аномалии неизвестной пока природы и летательные аппараты работают только на высокой орбите. А для работы на поверхности используется исключительно наземная техника.

А тогда мы были первыми, ничего не знали. Не было никакой разведки, мы и являлись этой самой разведкой. Смелые и безрассудные мы охотно прилетали туда, куда никто в добром здравии добровольно не отправиться. А у нас даже споры за места были, до драк доходило…

Ну, это уже старческие монологи пошли, вернемся в тот день. Вылетели мы ранними утром, на базе только дежурный в радиорубке не спал. Да и он по сути уже чувствовал сладкий конец смены и понемногу отходил ко сну, еле бубня в эфир стандартный протокол.

Вылетели на заданную орбиту. Я подготовил оборудование, за первые пару витков я хотел кучу снимков наделать с большим охватом, а потом уже подумать, какие участки подробнее снять.

Я настроил всю аппаратуру. Вдруг тряхнуло. Все погасло. Нас повело так, будто мы в атмосфере были. Словно в турбулентность попали. Пилот поймал спутник, кое-как вернулся на орбиту, приборы начали в себя приходить. Я даже успел успокоиться, как вдруг бах! Снова все гаснет, только теперь чувствую хуже все намного, двигатель резко набрал обороты, я упал на пол, меня протащило до стены и прижало силой тяги к переборке.

А дальше удар. Ничего не понимаю. Очнулся зажатый в обломках, благо скафандр уцелел. Попытался выбраться, да куда там, обе ноги намертво зажало. Нажал тревожную кнопку и стал ждать. А сам в рубку все смотрю, да по связи все пытаюсь с пилотом связаться. Это сейчас знаю, что в сильную аномалию попали, даже тревожная кнопка не пробилась поначалу. Но тогда я этого знать не мог. Звал его, звал, не реагирует, кое-как вывернулся, так чтобы дверь в кабину видно было. Вижу, висит на ремнях в проходе. Думаю без сознания…

Пригляделся, а ремни, порванные рядом с ним висят. И понял, что не на ремнях он висит, а на шпангоуте. Насквозь его пробило балками в трех местах. Сидит как живой, только видно, что насквозь железом прошит. Кровь замерзла, не капает, видно только наружу торчащие балки и то если приглядеться.

Я и не поверил сначала глазам своим, подумал, что привиделись мне это балки и что на самом деле дальше они его тела торчат. Кричал ему: «Йонси! Йонси! Слышишь меня!?». Пустое. Не слышал он меня, погиб в ту секунду, когда поверхности коснулись. Не стало тогда молодого пилота, совсем еще необтесанного. Йонасу Фраму было всего-то двадцать шесть лет.

– Фраму?

– Да, Йонси – мой младший брат. Я с тех пор дома, поэтому и не был. Отец до самой смерти мне этого не простил. Считал, что это я виноват в том, что Йонас умер. Я и сам так иногда думаю, когда остаюсь один на один с собой, так вспоминаю его и думается, что это я его притащил на Ганимед. Голова понимает, что он сам выбор сделал. Сам после первого срока на Меркурии попросился на дальние рубежи. А дальше Ганимеда и представить нельзя было в ту пору.

Но иногда вспомню, как ко мне начальник экспедиции подошел и сказал: «Мне нравиться резюме одного пилота, твоего младшего брата, ты не против, если он к нам в экспедицию перейдет?». Я с радостью согласился. А сейчас неприятно в груди колет. Понимаю, что тогда в экспедициях 20% участников травмировались или гибли, а все равно на себе этот груз несу.

И тогда я лежал заваленный, ждал, когда он в себя придет. Не знаю, на что надеялся, но лежал и ждал, что он в сознание сейчас придет. А в голове уже понимал, что Йонси погиб.

Прошло где-то три часа, сигнал тревоги как раз только что приняли на базе. Но я не знал этого, вполне допускал мысль, что нас еще даже не ищут. Лежал, смотрел на тело своего брата, к тому моменту веры в чудо у меня уже не было, я четко осознавал, что все кончено.

И тут вдруг он зашевелился. Если я скажу, что мне стало страшно, то совру, это был самый настоящий ужас. Я, придавленный обломками, почувствовал себя в ту секунду абсолютно уязвимым. Это чувство из детства, то самое, когда впервые смотришь страшилки без родителей, а потом в слезах жаждешь, чтобы папа с мамой скорее оказались рядом.

Я абсолютно ясно осознавал, что Йонси просто не мог выжить. И то, что он зашевелился буквально нанизанный на шпангоут, просто повергло меня в шок. Он руками подтянулся на балке пронзившей его и, освободившись, спрыгнул на пол. Какое-то время он осматривал свое