Острая стратегическая недостаточность - Анатолий Вассерман

В этой книге не раз упомянуто высказывание Владимира Ильича Ульянова: политика – концентрированное выражение экономики. Но и экономика, в свою очередь, с каждым годом всё концентрированнее выражает научную и техническую мысль. Ещё в советские времена было признано: наука становится непосредственной производительной силой (увы, из этого признания не сделали очевидный вывод: правящая партия осталась официально представляющей лиц физического труда, доступ учёных и инженеров в неё ограничивался, что в конечном счёте оттолкнуло умы и от партии, и от организованного ею общественного и хозяйственного устройства). Но и задолго до революции битвы умов зачастую определяли результаты стычек и на рынках, и на поле боя.

Хрестоматийный пример военного применения науки – разработка Дмитрием Ивановичем Менделеевым бездымного пороха. По расхожей легенде, он вычислил состав вещества по документации железнодорожной станции рядом с французским химическим заводом. На самом деле французы сами преподнесли великому химику образец своего новейшего достижения: в ту пору Франции было жизненно необходимо перетянуть Россию, приверженную союзу с Германией, на свою сторону. Да и сам факт горючести нитроцеллюлозы был к тому времени общеизвестен: итальянец Браконно синтезировал это вещество ещё в 1832-м, а к 1848-му русские академик Гесс и полковник Фадеев показали, что пироксилин в несколько раз сильнее дымного пороха. Заслуги Менделеева совершенно в другом. Он предложил вместо долгой и опасной сушки обезвоживать пироксилин спиртоэфирной смесью – той же, что используется для его размягчения и формования, но вполне безводной. И он же вычислил оптимальную степень нитрации, дающую наибольший объём газа при температуре, приемлемой для тогдашних ствольных сталей: пироколлодий, соответствующий указанию Менделеева, по сей день в числе популярнейших порохов.

Через пару десятилетий разразилась та самая Великая война, ради которой Франция приманила (и подкупила займами на общую сумму, соответствующую нескольким тысячам тонн золота) Россию. В ней впервые массово применено несметное множество изобретений и открытий, включая боевые самолёты и отравляющие газы. Россия в Первой Мировой прославилась, помимо прочего, средством защиты от газов. Поначалу от них спасались многослойными марлевыми повязками с пропиткой, нейтрализующей агрессивное вещество. Но по мере роста разнообразия применяемых ядов пропитка становилась все сложнее и менее эффективна. Вдобавок многие взаимодействия пропиток с газами давали довольно опасные продукты реакций. Лобовой путь, выраженный поговоркой «на всякий газ есть свой противогаз», зашёл в тупик. Выход из него нашёл русский химик Николай Дмитриевич Зелинский. Уже в 1915-м он предложил использовать активированный уголь, эффективно поглощающий едва ли не все сложные или химически активные молекулы. Этот наполнитель по сей день в основе любых противогазовых фильтров. Его популярности помогло и то, что Зелинский не стал патентовать своё изобретение, полагая безнравственной наживу на спасении человеческих жизней.

Потребность в бездымном порохе была очевидна ещё задолго до его появления. Потребность в универсальном противогазе выявилась очень скоро после применения отравляющих веществ на поле боя. А вот, например, потребность в каучуке довольно долго удовлетворялась природными источниками. Правда, порою труднодоступными: так, в нашей стране климат слишком суров для гевеи, так что в советские годы пытались культивировать каучуконосные одуванчики кок-сагыз, крым-сагыз, тау-сагыз. Радикальное решение нашёл Сергей Васильевич Лебедев: в 1926-1927 годах он разработал синтез каучука (хотя и не природного цисизопренового, а куда более простого по структуре и не столь удобного по свойствам бутадиенового). Сырьём был этиловый спирт, получаемый в ту пору только из пищевых источников, так что для запуска в производство потребовалось стратегическое решение государственной власти. Но на самом деле оно было принято раньше: Лебедев победил на конкурсе, объявленном в 1926-м Высшим советом народного хозяйства СССР. Благодаря такой дальновидности наша страна даже во время войны покрывала почти все свои потребности в каучуке самостоятельно: импортный природный каучук шёл лишь на немногие применения, где бутадиеновый вовсе не годился. А вот богатейшая в ту пору держава – Соединённые Государства Америки – почти всю войну испытывала жесточайший каучуковый голод: тамошние коммерсанты сочли синтез нерентабельным на фоне легкодоступных тропических плантаций и спохватились, только когда вследствие дефицита, вызванного военным ростом потребления, цена природного каучука многократно возросла и сделала новое производство сверхприбыльным.

Рынок вообще не поощряет дальновидность: перед акционерами приходится отчитываться ежеквартально, и любая забота об отдалённой перспективе заметно ухудшит текущие показатели. Поэтому научная и техническая мысль требует адекватной поддержки стратегическим мышлением хозяйственных организаторов и политиков. В противном случае она глохнет. В последние годы, когда капитализм остался без стратегического соперника и резко сократил расстояние своего предвидения, значительная часть направлений технического развития свелась к косметическим усовершенствованиям идей, найденных ещё в эпоху глобального противостояния. Так, в компьютерной отрасли одним из величайших творцов считается недавно умерший Стивен Абдулфаттахович Джандали (по приёмным родителям – Стивен Полыч Джобс), ещё в середине 1990-х сосредоточившийся на чисто дизайнерских находках. А, скажем, российские и американские военные разработки устарели давно и откровенно: даже новейшие F-22 и Т-50 опираются на идею рассеивания радарного луча, довольно подробно проработанную более трёх десятилетий назад, а F-35 почти во всех подробностях воспроизводит Як-42, купленный американцами за смешные гроши в период распада советского авиастроения.

Между тем военная сфера с незапамятных времён служит одной из главных сфер применения творческой мысли – в том числе и организационной, и технической. Например, сверхбыстрые перемещения войск Чингисхана и Суворова в немалой степени опирались на разработанные этими военными гениями способы организации питания в пути: воины Чингисхана везли с собой запасы пищи, практически готовой к употреблению, но не скоропортящейся, и ели её на скаку, а воинов Суворова ждали в обусловленных местах привалов заранее высланные на подводах кашевары с готовыми горячими обедами. А, скажем, появление казнозарядных – и поэтому весьма скорострельных на фоне всего предыдущего – винтовок вынудило войска перейти от глубоких колонн к стрелковым цепям, а затем к рассыпному строю и перебежкам; в 1870-м Пруссия, чьи генералы не препятствовали этому стихийному солдатскому творчеству, необычайно стремительно разгромила Францию, где высшее командование привыкло к колониальным войнам и даже в Европе заставляло солдат строиться в расчёте на противодействие беспорядочным толпам с холодным оружием.

В наши дни стрелковое оружие применимо в конфликтах, по масштабу нашей страны тактических (хотя для каждого отдельного человека, участвующего в них, вопрос жизни и смерти несомненно стратегический). Интересы же страны в целом обеспечиваются прежде всего чисто стратегическим способом – гарантией уничтожения любого агрессора. Но такое сверхуничтожение вряд ли применимо при любом расхождении интересов. Необходимы промежуточные инструменты. Наши потенциальные противники поставили на высокоточное дальнобойное оружие. Мы же пропустили целое поколение разработок. Правда, теперь можем не просто навёрстывать упущенное, но учесть мировой опыт – как в 1939-1941 годах учли особенности новейшей немецкой боевой техники в заданиях своим конструкторам. Но для этого нужен давно утраченный нами уровень взаимодействия политических и технических стратегов.

Пока же не то что Америка – даже Китай начинает перегонять нас на многих направлениях военной инженерной мысли. Правда, ему пока многого – например, технологии жаропрочных сплавов – не хватает. Зато, скажем, элементная база бортовой электроники у него куда лучше нашей: ведь там развёрнуты заводы большинства ведущих по этой части фирм всего мира. А главное – Китай создал систему научного и технического образования по образу и подобию советской, не одно десятилетие лучшей в мире, тогда как мы теперь подражаем худшим западным образцам (в частности, к болонской схеме высшего образования мы подключились на стадии, вежливо именуемой «переходом в прямую кишку»: её несостоятельность уже не только теоретически обоснована, но и доказана изобильными результатами деятельности подготовленных по ней специалистов). Так что китайцы уже учатся компенсировать провалы в некоторых сферах техники эффективным использованием других (так, точность пилотирования самолёта частично компенсирует нехватку мощности двигателей), а мы того и гляди вовсе утратим возможность творить новое.