Зеленая кровь - Юрий Яровой

Гуд? Фамилия знакомая, но… Кровь и костный мозг женского происхождения? Не читал?..

— У мальчика, — продолжал Михаил, — была лимфопеническая недостаточность; отсутствовали миндалины, аденоиды, лимфатические узлы… В четыре года, одним словом, как новорожденный. Ну, и Гуд пересадил костный мозг и кровь от одной из его сестренок. Все вошло в норму.

— Но это же кровь человека, а не хлорелла, Миша. Да и…

— Кто разрешит экспериментировать на детях — это ты хочешь сказать? А в этом нет никакой необходимости, я тебе про Гуда рассказал так. Слишком велик у нас страх перед барьером иммунитета. А детям… Им будут делать прививки клеток зеленой культуры по уже отработанной, разумеется, и достаточно проверенной методике

— На ком? На лабораторных животных проверенной?

— Зачем на животных… Бэрнет и Феннер предсказали любопытный феномен… — Михаил поставил чашку на стол, откинулся на спинку кресла, помолчал, вновь потянулся к «Антиномиям биологии». — Видишь ли, старик, если иммунитет рассматривать как сугубо полицейские силы, охраняющие индивидуальную неповторимость организма, то невозможно ответить на самый главный вопрос: почему в этом случае из сферы иммунных реакций отторжения и уничтожения любых, подчеркиваю, любых антигенов выпала фаза воспроизводства? Почему не отторгается и не уничтожается при акте оплодотворения явно чужеродное мужское семя? И дальше: почему в этом случае иммунитет матери не отторгает и не уничтожает эмбрион ребенка?

— Ну, на эти вопросы… Ты ведь специалист по иммунитету, — рассмеялся я, фальшиво так хихикнул. — А с позиций теории пластичного симбиоза? — ткнул пальцем я в «Антиномии» Скорика.

— С позиций теории симбиоза иммунитет должен действовать не огульно, а избирательно и включаться только против антигенов, несущих организму опасность и гибель.

Да, это место я, кажется, помню: «Совершенно очевидно, — писал профессор Скорик, — что иммунитет вопреки распространенному мнению — не столько механизм защиты и самосохранения, сколько резистентности,[19] другими словами, переходя на житейский язык, коммуникабельности организма в перенаселенном ценозе. А отсюда уже не составит труда даже для школьника постулировать вывод о том, что иммунитет, опять-таки вопреки весьма распространенному мнению, должен действовать не огульно — против любого антигена, а строго целенаправленно и избирательно…» Понятно:

Михаил опять цитировал Скорика.

— То есть ты хочешь сказать… — Я никак не мог точно сформулировать ускользающую от меня мысль — Если каким-то образом иммунные силы… ну убедить, что ли, что антиген организму вреда не принесет, то… отторжения клеточного материала не произойдет?

Михаил кивнул — уверенно, твердо. Вот, значит, в чем дело. Но как осуществить это практически, не говоря уже о том, что… Слова-то, слова! Убедить! Иммунитет убедить! Во сне такое не приснится.

— Именно эта возможность и вытекает из теории Бэрнета и Феннера, — подтвердил Михаил свой кивок. — Два условия. Первое: по отношению к данной клеточной культуре в организме не должно быть никаких специфических антител, то есть ранее человек с данным антигеном не сталкивался…

— Человек? — вырвалось у меня.

— На лабораторных животных… взрослых животных феномен Бэрнета — Феннера уже проверен и дока-зан. — Михаил помолчал. — И второе условие: антиген, то есть клеточная культура с хлорофиллом, должен быть введен в организм в достаточно большом количестве. Только в этом случае произойдет симбиоз: чужие клетки будут приняты за свои.

— Но ведь это же… — Я так отчетливо вдруг представил всю эту картину: человек… переливание крови… замена: Не резиновые же вены… Так вот почему у него, когда он увидел культиватор с барботирующей хлореллой, вырвалось: «Зеленая кровь!» — Но ведь это… Как уловить грань? На грани жизни и смерти!..

— Возможно, — жестко подтвердил Михаил. — Проблема… да и не одна, конечно: как точно уловить соотношение клеток с хлорофиллом и эритроцитов? Как будет реагировать организм на метаболиты зеленой культуры? И с анемией считаться надо…

Наступило тягостное молчание — теперь уже не было ни вопросов, ни недомолвок. И все же до меня с огромным трудом доходил смысл сказанного. Но по мере того как доходил…

— Сколько же погибло лабораторных животных, пока нашли ответ на первый вопрос — о весовой пропорции?

Михаил пожал плечами. Какое это имеет значение — да? Цель оправдывает любые средства и жертвы?.. Но ведь рано или поздно, если уж решать проблему автотрофности человека всерьез, эксперименты с животных придется переносить на…

— Опыты… — Язык так и не повернулся сказать «на людях» — не повернулся. — Моделируются на животных?

— Пока нет.

Все понял с полуслова. И впервые посмотрел на меня прямо. Невольно вспомнился взгляд профессора Скорика: да, такой же обжигающий, только не иронией обжигающий, а… Не знаю. Отвел глаза.

— Значит, только методом проб и ошибок…

— Да.

Такое «да»… Отделяющее, Нас отделяющее… Меня.

И все же… Во мне что-то бунтовало, сопротивлялось!

Скажи, пожалуйста, как это он легко — «да»! Любые средства…

— Но ведь это же бесчеловечно!

— Да? А углекислая атмосфера — это, выходит, гуманная перестройка организма, его физиологии? — Прямо-таки издевка в голосе. — Кто и когда нашел метод количественной оценки гуманности? Как мы любим приспосабливаться… прикрываться чужим мнением, авторитетом, приказом… Знаешь, как однажды выразился Ганди? «Я знаю одного тирана — тихий голос совести…»

Бывают минуты, когда вырываются слова, после которых уже не только нечего говорить, но даже быть с человеком, которому эти слова сказаны, невозможно.

Посидев с полминуты, Михаил, по-прежнему на меня не глядя, хмурый, даже сгорбившийся, осторожно положил на столик «Антиномии» Скорика и, так и не сказав больше ни слова, вышел в прихожую. Как он одевался, я не слышал, и дверь закрыл за собой почти без звука.

Но ведь Наташа не найдет дорогу к нашему корпусу! Рабочий день давно закончился, все разошлись, пустой парк… И ты ведь обещал ее встретить, осел!

Я почти бежал. Сложность заключалась в том, что к нашему корпусу в глубине парка от входа ведет много дорожек. По какой она пошла?

Я побежал по центральному проезду до входного павильона к трамвайной остановке. Один трамвай, второй, третий… Уже шесть с четвертью. Где ее школа? Не может быть, чтобы она добиралась целый час, где-то разминулись. Опять разминулись…

Она ждала меня у входа в корпус. Маленькая, в темнокоричневом пальто, иззябшая. А в глазах! Думал, забыл этот взгляд — вопрошающее ожидание. Не забыл. Так она на меня смотрела, когда мы были еще… Когда я еще на что-то надеялся.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});