Смертельные ловушки: Выживание американской бронетанковой дивизии во Второй мировой войне - Белтон Купер

Оставив роту «Си», мы на полной скорости направились к Лаону. Через километр дорога свернула направо, вниз с холма. На обочине за самым поворотом столпилось с дюжину бойцов из французского движения Сопротивления. Они замахали мне руками, а когда джип остановился, указали на бетонный бункер времен Первой мировой, с тех пор перестроенный и укрепленный. Они просили нас выкурить из бункера пару засевших там немецких солдат.

— Сами за ними лезьте, — только и мог ответить я. — У вас тут, похоже, дюжина бойцов, и у всех — немецкие винтовки.

Между их пониманием и моим прескверным французским всегда стоял языковой барьер. В ответ я услышал только многоголосое «non compris». Я понимал, что их пугает: французы не испытывали никакого желания лезть в дот и драться там с двумя солдатами. Я — тоже. Все мы получили приказ как можно быстрее продвигаться к цели и не задерживаться на дела, с которыми легко могут справиться другие. Зачищать местность от остатков продолжающего сопротивляться противника полагалось пехоте и «Свободной Франции». На мой взгляд, ситуация была под контролем.

Я вручил одному из бойцов фосфорную гранату и объяснил, как придерживать рычаг, вырвать чеку, зашвырнуть гранату в бункер и залечь. На физиономии француза расцвела улыбка. «Oui compris, oui compris!» — проговорил он.

Боец подполз к бункеру и крикнул вначале по-французски, потом по-немецки, чтобы солдаты сдавались. Не услышав ответа, он выдернул чеку и бросил гранату вниз по лестнице. Послышался глухой взрыв, и из бункера повалил белый дым. Когда мы завели джип, двое немцев уже выбегали с воплями из бункера, подняв руки. Только тут я понял, что по нашей колонне, скорей всего, вели огонь те же «свободные французы».

В нескольких километрах к северу от Суассона мы проезжали через поле одного из крупнейших сражений Первой мировой войны. По правую руку располагалось американское военное кладбище и монумент, воздвигнутый от имени французского правительства в честь павших. Статуя высотой добрых 30 метров была высечена из белого итальянского мрамора. То была статуя Свободы, которая, склонив голову, оплакивала тело погибшего американского солдата, которое держала на руках. На постаменте, гранитной плите размером четыре с половиной на шесть метров, были высечены имена всех американцев, павших на этом участке фронта.

Через кладбище отступали отставшие немецкие солдаты, отстреливаясь от преследующих их по пятам французов. Прежде чем их окружили и схватили, над могилами разгорелся ожесточенный бой.

Много раз я вспоминал затем эту страшную насмешку судьбы: прекрасный памятник, символ жертв Первой мировой, оскверняли те, кто не смог жить в мире. В тот трагический миг я осознал, что в мире не осталось больше ничего святого.

Мы встали лагерем на большом, ровном кукурузном поле близ Лаона, на высотах за городом. Укрытием нам могли послужить только ряды убранных початков. Мы ставили технику как можно ближе к скирдам и набрасывали камуфляжные сетки на скирды и машины вместе. Вернон загнал наш джип прямо в груду початков, так что те едва не засыпали машину целиком, после чего мы расстелили спальные мешки как можно ближе к машине и отправились на боковую.

Ночь выдалась ясная, звездная, но, по счастью, безлунная. Где-то за полночь меня разбудил низкий гул. Практически над самыми нашими головами, очень низко — на высоте едва триста метров, — шла эскадрилья немецких двухмоторных бомбардировщиков Ю‑88. Выстроившись в три колонны, они шли очень тесным строем — мне показалось, что дистанция между соседними самолетами составляет всего несколько метров. Мы ждали, что в любую секунду на нас может просыпаться дождь бомб-бабочек. Большего числа немецких самолетов (их было свыше пяти десятков!) мне еще не доводилось видеть.

Казалось, что гул над нашими головами не стихнет никогда. Но наконец последний самолет скрылся за горизонтом. Час спустя бомбардировщики показались вновь, но теперь они летели обратно, на северо-запад, сильно растянувшись, и их было заметно меньше. Позже кто-то рассказывал, что эти самолеты летели бомбить Париж в последний раз и на обратном пути натолкнулись на американские ночные истребители. Оба раза нашим зенитчикам хватило соображения не открывать огонь: такая огромная группа бомбардировщиков могла бы сровнять наши войска с землей.

Я вспомнил один случай в Майене, в ночь перед тем, как мы начали марш на Шартр и Париж. Одинокий немецкий разведчик-бомбардировщик пролетел над нашими позициями и наткнулся на мощный зенитный огонь. Разницу между немецкими авиамоторами и американскими мы научились определять на слух. В тот раз мы услышали гул моторов второй машины, звучавший иначе. Внезапно зенитный огонь стих, и мы увидали, как в небе возник поток трассирующих пуль, оборвавшийся взрывом. Пылающие обломки немецкого самолета рухнули наземь. Мы и прежде слышали, что в нашем распоряжении имеется оснащенный радаром ночной истребитель, прозванный «Черной вдовой», но в тот раз мы впервые наблюдали его в действии. С той поры немецкие ночные разведчики стали появляться реже.

Разделившись на несколько колонн, наша дивизия быстро продвигалась вперед во главе VII корпуса. Было похоже на то, что информация из захваченных немецких пакетов пришлась очень кстати — противник действительно использовал Мо, Суассон и Лаон как основные пункты эвакуации. Кроме них, в приказе упоминались также Мобеж и Монс на севере, и сейчас дивизия торопилась туда.

Утром 2 сентября дивизия пересекла бельгийскую границу и двинулась через Мобеж на Монс. Предыдущим вечером мне пришлось вернуться в Суассон, чтобы доставить майору Арлингтону в тыл дивизии отчет о боевых потерях. Он сообщил мне, что к переброске на фронт готово танковое пополнение. Конвой был сформирован на следующее утро.

В моем подчинении оказались 17 танков М4, каждый — с минимальным экипажем из двух человек, грузовик «Дженерал Моторс» грузоподъемностью две с половиной тонны и 3/4‑тонный транспортер, на который уселись механики. Примерно треть танкистов составляли выжившие члены экипажей подбитых машин, места остальных занимали техники из ремчасти. Любая вышедшая из ремонта или поступившая с пополнением машина отправлялась на фронт полностью заправленной бензином и водой, с пайками для экипажа и полным боекомплектом.

Хотя механики не имели боевого опыта, любой из них умел управляться с оружием. Танкам предстояло быть распределенными поровну среди двенадцати танковых взводов рот средних танков 1‑го и 2‑го танковых батальонов 33‑го бронетанкового полка. Лишь в нескольких случаях в один взвод должно было уйти по два танка. Я упоминаю об этом потому, что рации на танках изначально настраивались на определенные частоты. Каждый конкретный танк, например, мог вести переговоры только с другими танками своего взвода и с командирской машиной. Командир взвода, в свою очередь, мог вести переговоры еще и с командиром роты, а тот — с командующими другими ротами. В случае если мы попадем в перестрелку во время перехода, об этом следовало помнить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});