Волшебники. Книга 1 - Лев Гроссман

Это само по себе было в каком-то смысле обучение, возможность увидеть реальную магию в деле, когда на карту поставлены реальные вещи. Однако в этом не было ничего весёлого. На ужине царили тишина, бессильная злоба и новый страх. В одно прекрасное утро комната мальчика с первого курса оказалась пустой: он забрал документы и уехал домой в тот же день. Часто можно было наткнуться на группы из трёх или четырёх девушек — тех самых, которые ещё пару недель назад старались не садиться с Амандой Орлофф за один стол во время ужина, — которые сидели на краю каменного фонтана в Лабиринте и тряслись от рыданий. За всё это время произошло ещё две драки. Как только профессор Марч был доволен проделанной над фундаментом работой, он отправился в длительный отпуск, и те, кто заявлял, что знает — то есть Элиот — говорили, что вероятность того, что он когда-нибудь вернётся, приблизительно равна нулю.

Иногда Квентин тоже хотел сбежать. Он думал, что после той небольшой шутки с подиумом его начнут сторониться; однако, самое странное, что никто не сказал ему ни слова. Ему даже хотелось, чтобы всё было наоборот. Он не знал, совершил ли идеальное преступление, или же преступление настолько публичное и невыразимое, что никто не мог осмелиться сказать ему хоть что-то средь бела дня. Он был в ловушке: он не мог скорбеть по Аманде, потому что чувствовал, будто убил её, и не мог загладить свою вину, потому что не мог признаться в этом, даже Элис. Он не знал, как это сделать. И поэтому он хранил эту частичку стыда и грязи внутри себя, там, где она могла бы медленно сгнить.

Квентин думал, что оставил несчастья вроде этого позади в тот день, когда вошёл в тот сад в Бруклине. В Филлори такого не случалось: там были конфликты, даже драки, но они всегда были героичные и благородные, и все по-настоящему хорошие и важные персонажи, которые умирали по ходу действия, к концу книги всегда оживали. Теперь в уголке этого совершенного мира появился разрыв, и страх с печалью проникали внутрь, словно ледяная грязная вода, пробившаяся через плотину. Брейкбиллс казался уже не тайным садом, а, скорее, оборонным лагерем. Квентин больше не был в сказке, где всё неправильное сразу исправлялось; он по-прежнему был в реальном мире, где без причины происходят ужасные вещи, а люди расплачиваются за то, чего не делали.

Через неделю после происшествия приехали родители Аманды Орлофф, чтобы забрать её вещи. По их же просьбе не было никакой лишней суеты. Как-то раз Квентин проходил мимо, когда они прощались с деканом. Все вещи Аманды уместились в один дорожный сундук и один ужасно маленький чемоданчик из ткани с узором пейсли.

Когда Квентин посмотрел на них, его сердце замерло. Он был уверен, что они могли увидеть его вину; ему казалось, будто он весь был покрыт этой липкой виной. Однако они его не заметили. Мистер и миссис Орлофф были больше похожи на брата с сестрой, чем на супругов: оба под метр восемьдесят, широкоплечие, с волосами мышиного цвета — у него коротко остриженные, у неё собранные в деловой укладке. Они шли, будто в тумане — держа за плечи, декан Фогг обводил их вокруг чего-то невидимого — и Квентину потребовалась некоторое время, чтобы понять, что они находились под сильным гипнозом, чтобы даже теперь они не смогли понять, какую школу посещала их дочь.

В тот август физкиды вернулись с летних каникул пораньше. Всю последнюю неделю перед занятиями они провели в своём домике, купаясь в бассейне, совершенно не занимаясь и посвятив себя проекту, который заключался в том, чтобы глоток за глотком пить старый, вязкий и совершенно отвратительный портвейн, который Элиот нашел в задней части кухонного шкафчика. Однако они всё равно чувствовали себя трезвыми и подавленными. Удивительно, но теперь Квентин был уже на четвёртом курсе Брейкбиллс.

— Мы должны собрать команду по велтерсу, — заявила как-то Джэнет.

— Нет, не должны, — сказал на это Элиот.

Он лежал на старом кожаном диване, положив одну руку себе на лицо. Уставшие от безделья физкиды сидели в библиотеке.

— А вот и должны, Элиот, — сказала Джэнет, резко ткнув его ногой в бок. — Бигби мне так сказал. Будет проводиться турнир, играть должны все. Об этом просто ещё не объявили.

— Чёрт, — сказали Элиот, Элис, Джош и Квентин одновременно.

— Я найду снаряжение, — добавила Элис.

— За что? — простонал Джош, — За что они так с нами? Боже, за что?

— Это для нашего боевого духа, — ответила Джэнет. — Фогг сказал, что нам нужно взбодриться после того, что случилось в прошлом году. Турнир по велтерсу — это часть плана по возвращению к нормальной жизни.

— До этой новости с моим духом всё было в порядке. Чёрт, терпеть не могу эту игру. Это издевательство над старой доброй магией. Издевательство, говорю я! — сказал Джош и сделал неприличный жест, никому в отдельности.

— Хуже всего, что это обязательно. Деление на команды идёт по специализациям, так что мы с вами играем вместе. Даже ты, Квентин, — сказала Джэнет, похлопав его по голове, — у которого её длсих пор нет.

— Ну, спасибо.

— Я голосую за то, чтобы капитаном была Джэнет, — сказал Элиот.

— Конечно, капитаном буду я. И как капитан, я с радостью вам сообщаю, что первая тренировка состоится через пятнадцать минут.

Все стали возмущаться и ёрзать, устраиваясь поудобнее на своих местах.

— Перестань, Джэнет, — сказал Джош.

— Я даже никогда в это не играла, — сказала Элис. — Я не знаю правил.

Она лежала на ковре, лениво рассматривая старый атлас. Он был полон старинных карт, на которых моря были населены с любовью нарисованными несуществующими монстрами; пропорции здесь редко соблюдались, и монстры получались больше континентов. Этим летом Элис обзавелась парой невероятно модных прямоугольных очков.

— Да ты их сразу поймешь, — сказал Элиот. — Велтерс — это весело. И познавательно!

— Не переживай, — сказала Джэнет, наклонившись к Элис и нежно, по-матерински, поцеловала её в затылок. — На самом деле, никто не знает правил.

— Никто, кроме Джэнет, — добавил Джош.

— Никто, кроме меня. Жду вас в три.

Джэнет радостно выскочила из комнаты.

В конце концов, дошло до того, что они не нашли дела поинтереснее, на что и рассчитывала Джэнет. Они собрались у поля для велтерса, измученные и совершенно не готовые к игре в этот испепеляюще жаркий летний день. Солнце светило так ярко, что смотреть на траву можно было с трудом. Закатав рукава футболки, Элиот сжимал в руках липкий графин портвейна. Один вид этого вызывал у Квентина сильную жажду. В водных клетках отражалось ярко-голубое летнее небо. В ногу Квентина врезался кузнечик, и зацепился за его штаны.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});