Дюна: Дом Харконненов - Брайан Герберт

Вооруженные солдаты сломали дверь, хотя родители Гурни никогда не запирали ее. Люди в военной форме внесли с собой ярко горящие светильники, разбросали мебель, побили посуду. Они с корнем вырывали цветы, которые Бхет когда-то так заботливо высаживала в горшки, стоявшие у двери. Сорвали даже занавески, висевшие на маленьких оконцах.

Мать Гурни испустила дикий крик и забилась в угол постели. Отец встал и проковылял до двери спальни, но вместо того чтобы попытаться защитить свой дом, он закрыл дверь спальни, словно эта тонкая доска могла спасти его.

Но солдат интересовал только Гурни. Они вытащили молодого человека из постели, и он, размахивая кулаками, бросился в драку. Солдаты нашли такое неистовое сопротивление забавным. Они повалили юношу на пол, лицом в очаг. У Гурни сломался зуб, на подбородке разошлась кровоточащая рана. Он попытался встать на четвереньки, но солдаты пнули его по ребрам.

После короткого обыска один из солдат, белокурый великан, появился в комнате, неся с собой чиненый балисет, и бросил инструмент на пол. Криуби заботливо повернул голову Гурни так, чтобы тот видел, где лежит балисет. Солдаты прижали голову парня щекой к кирпичам печи, а Крнуби обутой в сапог ногой наступил на инструмент, сломав его гриф. Струны, издав жалобный вопль, превратились в беспорядочный спутанный клубок.

Гурни застонал: расправа с балисетом причинила ему нестерпимую боль, хуже, чем та, которую причиняли ему побои. Пропал весь труд, который он вложил в инструмент, пропала вся радость, которую он доставлял Гурни.

— Ублюдки! — крикнул он, и на его голову обрушился град ударов.

Из последних сил повернув голову, Халлек постарался рассмотреть их лица. Он узнал одного — рослого, квадратного шатена, бывшего землекопа из соседней деревни. Теперь парень красовался в новенькой форме с нашивками имменбреха — младшего командира. Другого — с носом картошкой и заячьей губой — Гурни тоже узнал, этого рекрута взяли из Дмитрия лет пять тому назад. Но ни один из них не узнавал земляка, не выказывал ни малейшего сочувствия. Теперь они были солдатами барона и ни за что не подвергли бы себя риску снова вернуться в родные деревни, в свою прежнюю жизнь.

Видя, что Гурни узнал их, патрульные выволокли его на улицу и принялись избивать с удвоенной энергией.

Криуби стоял рядом, высокий, печальный, оценивающий. Временами он задумчиво проводил пальцами по щеточке усов. Капитан гвардии в мрачном молчании смотрел, как его подчиненные бьют и пинают распростертое тело жертвы, разъяряясь от нежелания Гурни кричать и стонать так сильно, как им того хотелось. Наконец они устали и сделали перерыв.

Потом они взяли в руки палки…

В конце концов, когда Гурни перестал двигаться, когда кости его были сломаны, мышцы раздавлены, а все тело превратилось в залитый кровью синяк, солдаты Харконнена оставили его в покое. В грубом свете фонарей он лежал на земле, истекая кровью и издавая негромкие стоны.

Криуби поднял руку, дав знак своим людям вернуться в машину. Они ушли, унеся с собой все светильники, кроме одного, который отбрасывал мерцающий свет на искалеченного человека.

Криуби озабоченно взглянул на Гурни и опустился рядом с ним на колено. Немного постояв так, он произнес слова, предназначенные только для избитого молодого человека. Несмотря на боль в избитом черепе, Гурни показались странными эти слова. Он ожидал, что капитан гвардии сделает свой триумф достоянием всех жителей деревни, но Криуби выказал скорее разочарование, нежели торжество.

— Любой другой человек давно бы сдался. Любой другой человек оказался бы на твоем месте более понятливым. Ты сам навлек это на себя, Гурни Халлек.

Капитан укоризненно покачал головой.

— Зачем ты заставил меня это делать? Почему ты упрямо навлекаешь на себя гнев? На этот раз я сохранил тебе жизнь. С большим трудом. Но если ты снова начнешь поносить Харконненов, нам придется убить тебя, — он недоуменно пожал плечами, — или убить твою семью, а тебя необратимо покалечить. Один из моих людей обладает поразительным талантом — вырывать жертвам пальцами глаза.

Гурни несколько раз пытался заговорить, с трудом шевеля разбитыми окровавленными губами.

— Ублюдки, — наконец произнес он, — где моя сестра?

— О твоей сестре не надо больше заботиться, для тебя она исчезла. Оставайся здесь и забудь о ней. Делай свою работу. У всех нас есть своя работа, которую мы должны выполнять для барона, и если ты будешь плохо справляться со своей, — Криуби раздул ноздри, — то мне придется снова взяться за свою. Если ты опять примешься выступать против барона, оскорблять и высмеивать его, чтобы разжечь недовольство, то мне придется действовать. Ты достаточно умен, чтобы понимать это.

Злобно застонав, Гурни упрямо мотнул головой. Сейчас его поддерживал только гнев. Он поклялся себе, что за каждую каплю крови, которая вытекает из его ран на землю, Харконнены сполна заплатят своей черной кровью. Он или умрет, или узнает, что случилось с его сестрой — и если каким-то немыслимым чудом Бхет осталась жива, то он спасет ее.

Криуби повернулся и направился к машине, где его уже ожидали солдаты, рассевшиеся по местам.

— Не заставляй меня возвращаться, — бросил Криуби на прощание. Он обернулся через плечо и добавил еще одно странное слово:

— Пожалуйста.

Гурни лежал неподвижно, гадая, сколько времени потребуется родителям, чтобы отважиться выйти из дома и посмотреть, жив их сын или нет. Затуманенным взором он видел, как транспорт с солдатами поднялся в воздух и покинул деревню. Интересно, зажжется ли хоть один огонь, выйдет ли кто-нибудь, чтобы помочь ему хотя бы теперь, когда патруль ушел.

Но дома деревни Дмитрий оставались темными. Не вспыхнуло ни одно окно. Все притворились, что ничего не видели и не слышали.

~ ~ ~

Самые строгие ограничения человек накладывает на себя сам.

Фредре Гиназ. «Философия Оружейного Мастера»

Отправляясь на Гиназ, Дункан Айдахо был уверен, что прославленного клинка старого герцога будет вполне достаточно, чтобы сделаться великим воителем. Душа юноши была переполнена романтическими ожиданиями, он воображал себе полную упоительных схваток жизнь, смертоносные приемы боя, которым его здесь научат. Дункану было только двадцать лет, и надежда рисовала ему великое будущее.

Реальность оказалась, однако, совершенно иной.

Школа Гиназа оказалась архипелагом маленьких населенных островков, разбросанных среди лазурного океана, как крошки хлеба по обеденному столу. На каждом из этих островов размещалась Школа, где разные мастера обучали курсантов разным премудростям, начиная от рукопашного боя, тактики и стратегии и кончая политикой и философией. За время прохождения восьмилетнего курса Дункану предстояло переходить от одного мастера к другому, перенимая опыт лучших воинов империи.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});