Под знаком четырёх - Майя Тугушева

«— Где же этот лист? — спросил Фуке, несколько встревоженный.

— Вот он, читайте, — сказала маркиза».

И Фуке прочел, — смертный приговор своим друзьям и опалу себе, — прочел по отпечаткам букв на втором листке, ставшем как бы копией первого. С тех пор этот прием раскрытия секретных сведений прочно поселился в детективном повествовании; он встречается у Дойла, Кристи и во множестве детективных и полицейских романов.

В романе Поля Феваля «Лондонские тайны» (1844), который он издал под псевдонимом «сэр Фрэнсис Тролопп», таким образом изменив имя и пол действительно существовавшей писательницы Фрэнсис Троллоп, автора первого «фабричного» романа в Англии, фигурирует уже связанный с полицией сыщик Робин Кросс. Он высок, тощ и отличается тем, что всегда требует вперед плату за услуги.

А в почти детективном романе Дюма «Могикане в Париже» (1854) впервые во французской литературе появляется уже вполне благородный полицейский сыщик мсье Жакаль. Это он, выслеживая преступницу, произносит многозначительную фразу, ставшую затем популярной: «шерше ля фам» — «ищите женщину». Между прочим, как Дюпен, мсье Жакаль носит зеленые очки, из-под которых без помехи разглядывает интересующие его подробности.

Большой популярностью пользовался и Рокамболь, странствующий любитель приключений, герой Понсона дю Террайля. Написав двадцать два романа о Рокамболе, автор решил расстаться с ним как-нибудь поэффектнее — и Рокамболь сгорал заживо во время ужасного пожара. Но от Рокамболя тоже оказалось не просто отделаться, как впоследствии от Шерлока Холмса. Читатели потребовали его воскрешения. Понсон дю Террайль послушался, но воскресший Рокамболь стал удачливым полицейским сыщиком, чем-то вроде Видока и куперовского Следопыта одновременно. Возродившись, как Феникс, из пламени, он ухитрился и внешне перевоплотиться в прекрасного молодого человека.

И все же отцом французского полицейского романа следует считать Эмиля Габорио. Коллинз пришел в восторг, прочитав «Дело Леру» (1865), «Преступление д’Орсиваля» и «Досье № 113». Бывший секретарь Поля Феваля словно задался целью заставить французов переменить отношение к полиции. Дело в том, что Видок своими «Мемуарами», описав страшные условия существования в тюрьме и на галерах, возбудил общественный интерес к осужденным. Сердце читателя всегда было готово сочувствовать преследуемому, за которым охотились полицейские ищейки, потому что во Франции XIX века достаточно было малейшего проступка, чтобы стать добычей суда. Это общественное сочувствие великолепно уловил Виктор Гюго в «Отверженных» (1862), где беглого каторжника, благородного Жана Вальжана, неутомимо преследовал бездушный инспектор Жавер, а ведь Жан Вальжан был спасителем маленькой Козетты, и в случае его ареста она бы погибла…

Обложки книг Ж. Сименона, изданные на разных языках

Но Габорио подобного сочувствия не испытывает и смело бросает вызов устоявшемуся «предрассудку». В «Деле Леру» шефа Сюрте однажды заменяет умнейший папаша Табаре, мастер дедуктивных умозаключений. Он покровительствует молодому полицейскому комиссару Лекоку, а в следующем романе, «Мсье Лекок», Табаре уже на заднем плане. Лекок умен, находчив и обладает удивительно изменчивой физиономией. Он такой же мастер переодевания и гримировки, что и Видок, он так же честолюбив, даже расчетлив (что впоследствии вызовет презрительное отношение к нему Шерлока Холмса). Он тщеславен, но безукоризненно честен. Он сверхъестественно наблюдателен, и ложными уликами его с толку не собьешь. Он скрупулезно ищет «ключи» и находит — например, ворсинки от пальто на кустарнике. Он внимательно изучает следы и декларирует, что у подозреваемого тяжелая походка и он волочит ноги.

Романы Габорио разыгрывались явно по образцу, предложенному По в дюпеновской серии: убийство (причем Габорио не жалел страшных, кровавых подробностей), постепенное узнавание, что было у жертвы в прошлом (как правило, аморальный поступок, предопределивший ее или его насильственную смерть), а главный источник интереса — в напряженной, хорошо сконструированной загадке убийства и ее расследовании.

Габорио, как Диккенс и Коллинз, представил полицейского человеком порядочным, блюстителем законности и порядка, защитником невинных, и эта традиция долго удерживалась безоговорочно, пока ее не нарушил Конан Дойл.

Габорио, умершему молодым, удалось привлечь симпатии читателей к мсье Лекоку, так что его ученик Фортюне дю Буагобе использовал этот интерес к своей выгоде и сочинил роман «Старость мсье Лекока», где полицейский сыщик спасает от гильотины собственного сына, обвиненного в убийстве. Вот почему шеф полиции Гишар ошибался, полагая, что Жорж Сим первым воздаст должное полицейским комиссарам. Нет, он был первым среди современных мастеров детектива — это верно, но не единственным.

По ту сторону океана полицейский роман тогда стал особенно популярен: Эд Мак-Бейн и Хилэри Во весьма искусно и увлекательно описывают процедуру полицейского дознания. Дэшил Хэмметт в одном из самых популярных своих романов «Мальтийский ястреб» рисует в огне не горящего и в воде не тонущего Сэма Спейда, которого ничто не может отвратить от неуклонного исполнения служебного долга. В романе много сцен насилия, драк, жестокостей всякого рода: «его правый кулак хряснул Спейда в челюсть», «парень изо всей силы ударил Спейда правой ногой в висок». Сам Спейд тоже горазд на расправу, но так же — и на любовные приключения с красивыми девицами: «Руки Спейда сомкнулись вокруг нее… пальцы скользнули вниз, по стройной спине. Глаза его загорелись желтым огнем…» Потом окажется, что красавица и есть преступница-убийца, но никакие просьбы дать ей возможность бежать, ведь он же ее любил, — не смогут поколебать Спейда и заставить его нарушить закон.

Что касается Чандлера, то он в пику предшественникам — классикам детектива — составил собственный канон правил детективной «игры». Он отвергает, наряду с Жоржем Сименоном, которого очень высоко ценит, традицию пренебрежительного отношения сыщика к полицейскому, идущую от По и Дойла: Дюпен и префект полиции Г., Холмс и многообразные «лестрейды». У особенно не любимой им Кристи это Пуаро и Раглан (хотя у Кристи фигурирует и философ в полицейской форме, инспектор Лежен). Так, Чандлер иронизирует над «Пропавшим письмом» Эдгара По: «Да любой современный полицашка догадался бы через четыре минуты, что письмо никогда не пропадало». Он даже позволяет себе дерзость назвать Конан Дойла и Эдгара По «примитивщиками» и обвинить в незнании полицейских методов расследования — иначе не представляли бы они своих инспекторов в таком невыгодном свете. В несколько комичной запальчивости Чандлер утверждает даже: «Когда полицейский выглядит дураком, как постоянно бывает в рассказах о Шерлоке Холмсе, это не только умаляет детективные способности персонажа, это также вызывает сомнения, обладает ли автор знанием детективного дела». И ставит в пример По и Дойлу современного, вполне второстепенного писателя Остина Фримена только потому, что он первым догадался, как можно подделать отпечатки пальцев, и этим очень обогатил науку полицейского расследования.

Чандлер, такой умный и тонкий ценитель художественности, доступной иногда, по его мнению, и детективному роману, умудрился не заметить столь очевидных художественных удач Конан Дойла. Например, того, что он сумел сделать научные, дедуктивные рассуждения Холмса понятными читателям разной степени образованности; не заметил удивительно тонкого соединения ауры одиночества, которая окружает Холмса как романтического героя, и его демократической доступности, — сочетание, которое потом на свой лад попытается не без успеха реализовать в Мегрэ Сименон.

Но тот же конфликт «сыщик-полиция», ведущий начало с видоковских времен, столь важный для По, Дойла и Кристи, все же присутствует в измененном виде и у Чандлера, и у Сименона. Противник Мегрэ, его личный враг — следователь Комельо. Ах, как он жаждет признаний, как торопит Мегрэ, ведь ему не терпится арестовать подозреваемого и посадить его на скамью подсудимых, точно так же, как Лестрейду и Раглану. А у Чандлера умному, терпеливому, честному Филипу Марло противостоит полицейский и он же преступник Десгармо…

Но вернемся к «формуле» По.

5. Изложение «условий» задачи происходит обычно в кабинетном обсуждении между сыщиком и другом.

Сименон. «Постановка задачи» — телефонный звонок, сообщение о происшествии, обычно поднимающий комиссара с постели, а иногда застающий его в служебном кабинете, когда он только-только покончил с расследованием предыдущего преступления и мечтает съесть тарелку лукового супа в ближайшем бистро. Обсуждения, как такового, нет — ведь Мегрэ все таит про себя. И никаких «Судебных» или других газет, из которых можно вычитать за утренним кофе о свершившемся преступлении, как это бывает у По и Дойла. Но Сименон тут не оригинален. Кристи уже нарушила канон утреннего «узнавания».