Тайны Далечья - Денис Юрин

Послушался Дион совета прабабки своей и, как с похлебкой расправился, в баньку пошел. Не только тело, странствием да пьянством изнуренное, пар с веником расслабили, но и головушку очистили. Стало в ней вдруг пусто-пусто и спокойно, как будто заново родился отшельник. Единственное, что плохо, пришлось Диону после баньки не в чистое одеться, а в грязную рубаху, что уже в засаленные лохмотья превратиться успела. Вышел отшельник во двор, а прабабка его на крылечке сидит, хитро улыбается…

– Жаниться тебе, внучок, пора, а то запаршивеешь вконец! Вон, в хозяйстве твоем и чистого бельишка не сыскать! – ударила по больному старуха.

– Говори, зачем в гости пожаловала, иль это я у тя, на Небесах, в гостях? – проворчал вновь загрустивший отшельник и, призрака уже совсем не боясь, рядышком с ним на крыльцо опустился.

– А какая те разница: твоя это поляна али чужая, а на твою токмо похожая? Ты что, здесь огородничать собрался? – лукаво ухмыльнулся призрак старухи, а затем вдруг стал серьезен и посмотрел на правнука печально. – Не хочешь о наболевшем говорить? Молодец, правильно! Слова – это лишь ветер, а коль уж любовная хандра приключилась, то делами ее лечить следует, только делами! Время те не помощник, оно лишь чуйства притупляет да сердце живое в камень превращает. Действовать нужно, внучок, а ты что, непутевый, творишь?! Креплеными настойками да винами смрадными головушку одурманиваешь и думаешь, тебе легче станет?!

Не выдержала прабабка Прокорья и в сердцах отвесила Диону затрещину звонкую. От удара небывало сильного у отшельника, бедного, аж голова кругом пошла. Обидно вдруг ему стало, обидно и за себя, и перед призраком предка стыдно. Не знал, что ответить, как себя оправдать, а поэтому сам обвинять прародителей стал.

– Это ж все из-за вас, из-за вас, окаянных, беда со мной приключилась! Вы мне жизнь попортили! Кто вас просил тогда ко мне являться да на дело никому не нужное подбивать?! Что толку мне в познании таинств, коли на сердце печаль?! Коли одинок я и один до скончания веку останусь?!

– Ну-ну, Дионушка, – потрепала рука призрака копну мокрых волос. – Не кручинься понапрасну! Ум твой горяч и чуйствами полон, а ты его охлади и трезво на жизнь свою глянь!

Прикосновение руки холодной и голос сочувственный подействовали, как зелье волшебное: сняли с сердца печаль и чувства в чулан рассудка загнали.

– Крупица правды в твоих словах есть, но только уж очень малюсенькая! Ну, сам рассуди, – зашептала в ухо склонившаяся над отшельником бабка. – Кем бы ты стал, коли мы той ночью к те не явились бы и на путь познания не наставили? Жил бы, как все: гнул бы спину в поле, по кабакам гулял, а воротясь домой пьяным и злым, обиды свои на жене неповинной вымещал бы. Был бы ты невольником серой жизни, медленно и мрачно твое время бы текло, а когда жизненный путь к концу подошел бы, не оставил бы ты после себя ничего, окромя хозяйства, забот да детишек, таких же умом недалеких и серых, как ты сам. Ты ж мужиком уродился, а не барином! Это у знати жизнь цветов радужных полна, а на долю деревенского люда только три цвета выпало: черный, белый да грязно-серый, как талый снег по весне…

– Пусть так, но как же счастье простое, человеческое?! – чуть не плача от обиды, произнес отшельник. – Хочу любить и быть любимым, а кто же с мужиком свяжется, который в поле не пашет, хлеб не растит, а делом с виду бестолковым, другим непонятным занимается?

– Ох, дурень же ты все-таки, дурень! – не удержался призрак и еще одну затрещину отшельнику отвесил. – Целая сотня мужиков столько для народа своего не сделали, сколько ты один. Ты знания ищешь, ты их для будущего бережешь, проносишь их через темные времена невежества, когда их не ценят, когда они никому не нужны. Ты мыслишь днем сегодняшним, а ты в завтра загляни. Да, потомки те так благодарны будут, если хоть одна береста, тобой гвоздочком исцарапанная, до них дойдет!…

– Что толку-то с того? – хмыкнул отшельник. – Я жизнь свою на алтарь завтрашнего дня положил, но только режут меня жертвенным ножом не сразу, а медленно, по частям… до сих пор все кромсают! Мочи больше нет в одиночестве жить и презрительные взгляды терпеть!

В третий раз коснулась прозрачная рука затылка Диона, но не ударила, а лишь ласково потрепала по волосам.

– Эх, олух ты лесной! – усмехнулась старушка и в глаза отшельнику заглянула. – Да кто ж тебе сказал, что ты знания, тобой трудами добытые, лишь хранить должен? Кто ж тебе запрещал их в жизни применить? Не было такого запрета!

– Но как же…

– Поверь, их с лихвой хватит, чтоб ты себя не ущербным изгоем почувствовал, а человеком; настоящим, вольным, независимым и гордым, какими раньше дальчане были, пока князю да барам кланяться слишком низко не начали. Пораскинь мыслишками, подумай, чего в этой жизни хочешь? Наметь цель да к ней смело стремись! Мы, прошлое поколение рода далеченского, тебе непременно помогли б, да только надобности в том нет. Разве что советом моим да вот этим… – появилась в руках прабабки полуистлевшая от времени грамота и сама собой вдруг в руках отшельника оказалась. – Сейчас не читай, опосля… Должен ты сначала кое-что узнать, а уж потом за дело любовное браться. И запомни, счастье в твоих руках, у тебя все есть, чтобы его достичь. Смело иди к цели, а в дороге те таинства древние помогут, что ты уже познал!…

Произнесла эти слова прабабка Прокорья, погладила еще раз Диона по волосам да и исчезла, развеялась в воздухе, словно дым костра, а следом за ней и поляна с избушкой постепенно пропадать стала.

* * *

Холод, жуткий холод пробрал отшельника до костей и заморозил боль душевную, чтобы она уже никогда в тело его исстрадавшееся не возвратилась. Наступило утро, светлое, солнечное… Проснулся Дион в воде, в той самой луже, куда вечером повалился. Подморозило за ночь, водица коркой льда покрылась, а в округе снег первый выпал. Подивился отшельник везению своему, что насмерть ночью не замерз, да и сну подивился, что ему почти как наяву пригрезился. Запомнилось ему все из хмельного видения, помнил он каждое слово прабабки Прокорьи, а пуще того поразило Диона, что он телом чист был, как будто взаправду в баньке попарился.

Уже не страшно отшельнику было домой возвращаться. Хоть какая-то польза от сна! Шустро добежал бедолага продрогший до своей избенки да принялся трясущимися руками огонь разводить. Согрелся чуток и хотел немного горячего, травяного отвара глотнуть, как взгляд его на стол упал, а там… там грамота та самая лежит, что он во сне из рук призрака принял. Ветхие древние письмена, а их вид завораживал. Убедился окончательно Дион, что не сон то был, не видение, а явь, но только не здесь, а где-то в ином месте с ним приключившаяся.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});