Все оттенки черного - Коллектив авторов

Раиса Николаевна почувствовала, что начинает раздражаться. Такой простой при жизни, после смерти процесс выслушивания непривычно затягивался. В гробу было темно и тесно, никакого комфорта не предусматривалось, и Петровой быстро надоело так лежать. Она решила ускорить развитие событий.

— Мужчина, вам бы выговориться. Будет значительно легче, поверьте.

Тот вздохнул:

— Разве когда-нибудь станет легче? Мне кажется, словно жизнь остановилась с уходом моей Нади.

Петрова облегченно вздохнула — дело пошло на лад. Вслух она своим самым лучшим сочувственным тоном сказала:

— Время лечит. Расскажите мне о вашей Наде.

Следующие три часа мужчина говорил.

Это был один из самых долгих «сеансов» на памяти Раисы Николаевны. Выслушивая полную историю отношений супругов Кукушкиных, Петрова вдруг поймала себя на мысли, что ей скучно. Если раньше ее волновали те же вопросы, что и остальных, пробуждая эмпатию, то теперь всё это перестало иметь значение. Рассказ стал тяготить покойницу, и она поймала себя на мысли, что хочет избавиться от надоевшего собеседника. Но раньше-то она могла уйти, сославшись на неотложные дела, а теперь такой возможности у нее не было. Ситуация усугублялась тем, что «клиент» постоянно что-то подливал, из-за чего путался в хронологии, а некоторые эпизоды вспоминал по несколько раз. Женщина даже постаралась тихонечко умереть, надеясь, что Кукушкин не заметит. Но, как ни напрягалась, ничего не выходило.

За своими размышлениями Раиса Николаевна как-то пропустила момент, когда новый знакомый решил открыть гроб. Ее временное пристанище закачалось, заскрипело, Кукушкин кричал, что обрел в лице Петровой нового друга, которого намерен освободить.

Та испугалась. А что если миссия не отпустит? И будет она, Петрова, вечно слушать этого словоохотливого товарища?

И тогда женщина закричала:

— Ой, нет, не надо, не открывайте! Я ведь и правда мертвая!

Раздался треск, крышка гроба сдвинулась, и на Раису Николаевну уставились налитые кровью глаза хронического пьяницы. Он восхищенно окинул покойницу взглядом.

— А ты ничего! Я тут подумал… Мы тебя накрасим, туфли на каблуке оденем, и в ресторан.

Петрова обалдела:

— Зачем в ресторан?

Кукушкин удивился:

— Ну как же, там Надька моя официанткой работает.

— Но я думала, ваша жена умерла.

Кукушкин удивился еще больше:

— Да не, с чего бы. Хотя, когда мы с тобой под ручку придем, может, и сдохнет от злости, хе-хе. Как увидит, что я при бабе, будет локти кусать, что ушла. Пятнадцать лет душа в душу, а она… В тяжелый для меня, значит, период жизни. Запил немножко, с кем не бывает, ну так работа у меня тяжелая, покойников в печку не каждый сможет по-трезвому. Ну, ты вылезай давай, прямо сейчас и пойдем. Пока ты того… свеженькая.

Раиса Николаевна вдруг с горечью осознала, что дочь была права. Как там Оля говорила? Лишь бы кому пожаловаться, и неважно кому. И не ценят они Петрову, нет им дела до ее чувств. Вон этот даже не спросил, от чего она умерла. А у нее сердце не выдержало!

Накатила небывалая злость. Захотелось отвесить смачную оплеуху Кукушкину. Или нет, лучше прямо кулаком в рожу, что уж миндальничать, теперь-то можно всё.

Пьянчуга упирался в крышку, стараясь ее сдвинуть, и старая натура Раисы Николаевны, исчезая за белой пеленой абсолютной ярости, дала последний совет:

— Кукушкин, лучше не открывай!

Но тот пыхтел и не расслышал.

***

Оглядывая каморку с печами, Петрова сыто рыгнула и погладила живот.

Она передумала умирать. Кажется, у нее теперь новая миссия — избавлять мир от нытиков. Буквально.

Пойти, что ли сожрать еще парочку вечно недовольных?

Тяжело переваливаясь, она пошла к выходу из морга. В кабинете патологоанатома кто-то жаловался на маленькую зарплату.

Сергей Фокин. Петровна

Новогодняя страшилка для взрослых,

случившаяся летом

Маленькая девочка размечталась стать взрослой. Вот так сразу — бросив старшую группу садика, не заканчивая школу и не поступая в институт. На Новый год она попросила об этом Деда Мороза и потом долго спрашивала маму, почему с нею не происходит чуда. Старик вначале посмеялся над просьбой, но прошла зима, наступило лето — самое скучное время для северных волшебников. И дед, глядя в оттаивающее окно своей арктической дачи, решил пошалить, как любил это делать в новогоднюю ночь.

Однажды утром все и случилось. Не успела девочка сказать «Мама!», как выросла на целый метр, немножко ссутулилась и сразу же почувствовала, как у нее заболели ноги. Она вздохнула, попыталась расправить спину, охнула от защемления в пояснице, но… В соседней комнате вдруг зазвонил телефон.

Девочка по привычке хотела крикнуть: «Мама, звонят!», только ноги сами понесли ее к двери — мимо шкафа-стенли с большим зеркалом. Из зеркала на девочку взглянула осунувшаяся пожилая женщина с седыми волосами, усталыми глазами и каким-то знакомым овалом лица. Девочка хотела поздороваться с тетей, как вдруг увидела, что губы у той дрожат, будто от обиды. Так дрожали губы у мамы, когда папа приходил после работы не трезвый и начинал придираться ко всем домашним. И девочке в такие дни тоже от него доставалось, но маме чаще, и та долго плакала, закрывшись одна на кухне. Когда был жива бабушка, они обычно плакали вдвоем. Бабушку девочка помнила плохо, та умерла три года назад. С ней случился сердечный приступ, и, падая, она ударилась головой о батарею.

Все это промелькнуло у девочки в мыслях, пока она поднимала трубку телефона.

— Лилька, ты? — заговорщицки произнес детский голос. Это была подруга, которую звали Зинка. Та еще егоза и проказница!

— Ага, — ответила девочка, и это получилось у нее как-то грубовато. Зинка вдруг запнулась и спросила с недоверием:

— А почему у тебя такой голос?

— Какой? — не сразу поняла девочка.

— Как у Волка в сказке про Красную шапочку.

— Дурак твой волк, — неожиданно для самой себя ответила девочка. — Угостили его пирожками с мясом — и шел бы своей дорогой. А вот захотел от чужого каравая кусок отхватить — и пуза лишился.

— Ой, Елена Николаевна! — пискнула Зинка. Она назвала по имени Лилину маму. — Извините, я вас не узнала. До свидания…

Трубка загудела, а девочка прикрыла рот рукой: вот ведь угораздило испугать подругу! И почему она вдруг про пузо заговорила?

В прихожей послышался металлический звук: ключ засовывали в замочную скважину. Возня продолжалась довольно долго, и стало понятно, что это папа снова пришел домой пьяный и не может сразу справиться с замком. Обычно в таких случаях ему помогала мама, но сейчас ее не было дома.

Отец выругался и снова попытался вставить ключ. Наконец, у него это получилось, дверь рывком распахнулась, и неуверенно стоящее на ногах тело ввалилось в прихожую.

Девочка уже привыкла бояться, но прятаться было бесполезно, и она осталась стоять возле телефона.

— Свят, свят!.. Чур не меня… Сгинь! — вдруг испуганно забубнил папа, торопливо крестясь и навалившись спиной на дверной косяк. — Петровна… ты же того… три года как… я же все помню, ведь сам тебя… об батарею… тогда, на кухне… Ты зачем вернулась? — Он сделал большие глаза и вдруг понимающе икнул: — Мать честная!.. Да у меня горячка… А тебя нет… давно уже нет… ты на кладбище и не можешь оттуда прийти.. Правильно я говорю?

— Правильно, — сказал вдруг девочка, и сама не поняла, как это у нее получилось. — Но вот пришла. И еще приходить буду, пока тебя за собой не уведу. Чтобы ты дочь мою в покое оставил, окаянный.

— Так, Петровна… я же теперь другой стал, — залепетал почему-то отец, а за спиной его рука лихорадочно дергала за ручку двери. Только замок захлопнулся, и, чтобы его разблокировать, нужно было отодвинуть щеколду. — Ты же видеть должна… И тебя я тоже не хотел. Случайно получилось…

— Вначале сковородой по виску, а потом — для следствия — еще и к батарее приложил, — кивнула девочка, плохо понимая, о чем говорит. — Думаешь, там, — она подняла палец кверху, — ничего не знают? Амбарная книга на тебя