Восемь миллионов способов умереть - Лоуренс Блок

— Прошу прощения! — пробормотал я. — Извините, сейчас подниму, — и наклонился, в надежде, что и он тоже наклонится поискать. Опустился на колени, делая вид, что ищу, подумал: «Пора!» — и стремительно выпрямился, ударив по револьверу и одновременно изо всей силы врезавшись головой ему в подбородок.

Грянул выстрел — в замкнутом пространстве он показался просто оглушительным. Я подумал, что, должно быть, ранен, но боли не чувствовал. Вообще ничего не чувствовал. Сгреб его за шиворот и ударил еще раз, а потом сильным рывком отшвырнул к стене. И тут увидел, что револьвера он из руки не выпустил, глаза его злобно сверкали, и он уже начал поднимать руку. Я резко ударил его по запястью, и оружие с глухим стуком упало на землю.

Он сполз по стене, глядя на меня с ненавистью и смертной тоской. Я размахнулся и врезал ему кулаком правой в нижнюю часть живота. Он крякнул и согнулся пополам, и тогда я ухватил этого сукиного сына одной рукой за нейлоновую летную куртку, а другой — за космы и шмякнул его затылком об стенку. Потом быстро отступил на три шага и снова ударил — он уткнулся прямо в кирпичи. Так раза три-четыре я, держа его за волосы, стукнул его лбом об стенку. А когда наконец отпустил, он, словно марионетка, у которой лопнули разом все веревочки, распростерся на земле.

Сердце у меня колотилось так, словно пришлось без передышки взбегать на десятый этаж. Хватая воздух ртом, я прислонился к кирпичной кладке, пытаясь отдышаться и ожидая, когда же, наконец, появится полиция!

Но она и не думала появляться. Не тот случай. Ну, была какая-то возня, драка, ну, выстрел, но это вовсе не означает, что кто-то должен мчаться на помощь сломя голову. Я стоял и глядел вниз, на молодого негодяя, который непременно убил бы меня, если бы смог. Он лежал с разинутым ртом, передние зубы были сломаны, нос разбит в лепешку, и из него струилась кровь.

Тут я проверил, а не ранен ли сам. Я знал, что и такое случается: схлопочешь пулю и ничего поначалу не чувствуешь. Шок и адреналин, выбрасываемый в кровь, служат анестезией. Но он промахнулся. Я оглядел стену за спиной, и в том месте, где стоял, нашел свежую выщербину в кирпиче — сюда ударила пуля, прежде чем срикошетить. Вспомнил, в каком положении находился в момент выстрела, и понял, что промахнулся он совсем ненамного.

Так, что теперь?..

Я нашел на земле бумажник и сунул его в карман. Пошарил еще немного и обнаружил револьвер 32-го калибра с пятью неизрасходованными патронами в барабане. Доводилось ли ему уже убивать кого-то из этого револьвера? Нет, вряд ли, слишком уж он нервничал, так ведут себя только новички. Но, возможно, я и не прав. Попадаются люди, которые всегда нервничают, прежде чем нажать на курок. Как актеры — они всегда волнуются перед выходом на сцену.

Я опустился на колени и обыскал его. В одном из карманов куртки лежал складной нож. Второй нож был засунут в носок ботинка. Ни бумажника, ни удостоверения личности. Зато в боковом кармане джинсов я обнаружил толстую пачку денег. Я снял перетягивающую их резинку и быстро пересчитал. Оказалось, у этого ублюдка было на руках около трех тысяч баксов. Мало ему!.. Грабил он не ради куска хлеба или пакетика дури, нет.

И что, черт возьми, прикажете с ним теперь делать?

Вызвать полицию? И сдать им его? Но у меня нет ни одного свидетеля, на земле лежит негодяй, избитый и без сознания. И упечь его за решетку даже до предварительного судебного разбирательства нет никаких оснований. Они отправят его в больницу, там его приведут в порядок, возможно, даже деньги вернут. Ведь никаких доказательств, что они краденые не существует. Как, впрочем, и тех, что они принадлежат ему.

Нет, револьвер они ему, понятное дело, не вернут. Но и привлечь за незаконное ношение оружия тоже не удастся. Потому что я не смогу доказать, что это самое оружие было при нем.

Я спрятал пачку в карман, предварительно вынув из него подобранный с земли револьвер. Стоял и вертел револьвер, стараясь припомнить, когда же в последний раз держал в руках оружие. Давно...

А он лежал на земле, и воздух со свистом вырывался из окровавленных носа и рта, и я снова присел рядом с ним. Подумал секунду-другую, вставил дуло револьвера в разбитый рот и положил палец на курок. Почему бы и нет?..

Но что-то меня остановило. То был не страх наказания в этом или другом, загробном, мире. Я вообще не знаю, что это было, что заставило меня опомниться. Показалось, что предстал перед вечностью. На дуле в слабом отблеске света от уличного фонаря блестели пятна крови. Я вытер револьвер о куртку, которая была на парне, и сунул обратно в карман.

И подумал: «Черт бы тебя побрал, будь ты трижды проклят, ну что теперь мне с тобой делать, а?»

Убить его я не мог. Сдать в полицию — тоже. Что с ним делать? Оставить лежать здесь?

А что ж еще...

Я поднялся. Кружилась голова, я покачнулся и ухватился рукой за стенку, стараясь удержать равновесие. Через несколько секунд головокружение прошло, я пришел в себя.

Вздохнул всей грудью. Наклонился, ухватил его за ноги и протащил несколько ярдов, в глубину прохода, до каменного выступа высотой примерно в фут — карниза зарешеченного подвального окошка. Дотащил и оставил лежать на спине: ноги на карнизе, голова упирается в противоположную стенку.

Отошел. Затем вернулся и изо всей силы ударил ногой по его колену, но не получилось. Пришлось подпрыгнуть и ударить уже обеими ногами. При первой попытке кость левой ноги треснула, словно спица. Но сломать правую удалось только с четвертой попытки. Все это время он был без сознания, лишь слегка постанывал, а один раз вскрикнул — когда сломалась правая нога.

Я споткнулся, упал, медленно поднялся. И тут снова подкатила тошнота, все поплыло перед глазами, причем вздохнуть в полную силу никак не удавалось, и еще я дрожал как осиновый лист. Вытянул руку вперед, проверил. Пальцы прыгали. Никогда прежде ничего подобного со мной не бывало. Да, я симулировал дрожь, когда вынимал бумажник, и нарочно выронил его, но эту, настоящую, унять никак не удавалось, даже собрав все силы и волю в кулак. Словно руки мои жили какой-то совершенно отдельной жизнью и подчиняться мне вовсе не собирались.

Казалось, что внутри у меня тряслась каждая жилка.

Обернувшись, я бросил на него последний взгляд. Затем по рассыпанному мусору зашагал к выходу на улицу. Дрожь не унималась.

Что ж, существует весьма надежный способ остановить ее. И внутреннюю, и внешнюю. Эдакое универсальное средство от этой весьма специфической болезни.

С противоположной стороны улицы мне подмигивала красная неоновая вывеска. «Бар» — гласила она.

Глава 21

Но улицу я переходить не стал. Тот парень с разбитой физиономией и переломанными ногами был не единственным грабителем в округе, и я вдруг понял, что еще одно столкновение с кем-либо из этой породы, да еще когда в крови моей забродит алкоголь, вряд ли закончится добром.

Нет, пора убираться восвояси. Я собирался выпить всего рюмочку, ну, может, две, но гарантировать, что остановлюсь на этом... Не мог также с уверенностью сказать, как подействуют на меня эти две рюмочки.

Безопаснее всего — это вернуться в свой район. И уже там пропустить рюмашку в баре, а потом прихватить пару банок пива в гостиницу.

Хотя дело это вовсе не безопасное. Пить, я имею в виду. Разве совсем недавно я это не понял? Сколько же раз надо пройти через этот ужас, чтобы понять наконец?..

Так что же остается? Дрожать, пока весь не рассыплюсь? Да мне ни за что не уснуть, не пропустив стаканчик, да я. Бог ты мой, даже сидеть спокойно без этого не смогу!

Ладно, черт с ним! Один пропустить придется, это точно. В чисто медицинских целях, любой бы доктор прописал, видя, в каком я состоянии.

Любой доктор? А как насчет того практиканта в больнице Рузвельта? Казалось, я до сих пор чувствую его руку на плече, как раз в том месте, за которое ухватил меня грабитель перед тем, как втолкнуть в проулок. «Посмотрите на меня, послушайте меня! Вы алкоголик! Будете пить и дальше — умрете!»

Умру я в любом случае, и в моем распоряжении — любой из восьми миллионов способов. Но если бы у меня был выбор, я предпочел бы сделать это поближе к дому.

Я подошел к краю тротуара. «Цыганское такси» — единственный вид транспорта, курсирующего здесь, в Гарлеме, — замедлило скорость. Таксистка, латиноамериканка средних лет, в кепи с козырьком поверх курчавых рыжих волос, сочла, что выгляжу я вполне нормально. Я сел на заднее сиденье, захлопнул дверцу и попросил отвезти меня на угол Пятьдесят восьмой и Девятой авеню.

Руки у меня все еще дрожали, хотя и не так сильно, как раньше, а вот внутренняя дрожь не проходила. Мне казалось, что ехали мы целую вечность, а потом вдруг я услышал голос таксистки — она спрашивала, на каком именно углу меня высадить. Я попросил ее притормозить у «Армстронга». Когда загорелся зеленый, она проехала перекресток и остановилась там, где я просил. Но я не двинулся с места, и она обернулась посмотреть, что случилось.