Цветок забвения (СИ) - Мари Явь

— Ты ублюдок, — прохрипел Маяр, трясь от гнева. — Раз я ничего не сказал тебе, когда ты поставил чёртову печать, это не значит, что я согласился с этим! Это мой дом и моя кровь! Только я могу ими распоряжаться!

Илай глядел на урну с прахом.

Отличный пример того, к чему приводит женщин неудачное замужество.

— Камень.

— Чего?!

— Отшельник, который обучал меня, сказал однажды, что Старец должен олицетворять собой камень. Для этого нужно выжечь из себя любую воду. К тебе и твоей крови это относится в первую очередь.

Взревев, Маяр вскинул руку и ударил… по воздуху, хотя приготовился по «камню». Вместо боли в ладони он почувствовал боль в паху. Глянув вниз, Маяр увидел, как к его промежности прижимается лезвие, наточенное до остроты бритвы. Фамильный меч.

— Ах ты… ты, сволочь… угрожаешь мне оружием, которое я сам тебе дал?!

— Мне оно не нужно, чтобы тебя убить, но только так твоя смерть выйдет в достаточной мере позорной, — однотонно ответил Илай.

— Смерть? — Маяра затрясло от этого слова.

Его убьёт собственный сын, отрезав фамильным мечом то, чем он произвёл ублюдка на свет?!

— Завтра могут случиться только твои похороны. Мне их не терпится устроить так же, как тебе — свадьбу. Вот это будет праздник, представляешь?

— Что ты несёшь?! Т-ты не посмеешь! Тебя казнят!

— Плевать. Я и так скоро умру.

— Они заставят… заставят твоего собственного ученика убить тебя!

— У меня нет учеников, — ответил Илай, имея в виду, конечно, приемников мастерства.

— Тогда тебя казнят твои же. И твоя смерть тоже выйдет в достаточной мере позорной: самое то для отступника и отцеубийцы.

— Мне не будет стыдно за это. Быть отцеубийцей лучше, чем насильником детей. — Илай усилил давление клинка, замечая, что старик начинает терять сознания. — Ты не тронешь её. Никто её не тронет. Эта печать именно это и значит, но раз до тебя до сих пор не дошло, похоже стоит прикончить тебя.

— Нет… нет, я всё понял…

Пошатываясь, Маяр вошёл в дом, а потом раздался грохот: отец всё же свалился в обморок. Поднялся страшный переполох. Слуги и домашние побежали к хозяину, и только Ями, подслушавшая их разговор в саду, — к Илаю. Она бросилась к нему из укрытия, будто собираясь снова напасть, но в итоге обняла его, насколько хватило рук.

— Не умирай! Не снимай печать! Скажи всем то, что сказал дедушке, а лучше просто убей моих женихов!

Илай поднял руку, чтобы остановить и эту истерику привычным методом… Но передумал, почувствовав, как его рубашка намокает от чужих слёз.

Посмотрев на свою ладонь, Илай неловко опустил её на макушку Ями.

* * *

На следующий день под вечер за воротами поднялся хоровой вопль. Илая удивил этот внезапный приступ коллективного безумия. Всё-таки, когда он утром вышел на улицы, город показался ему непривычно тихим. Узнав о том, что генерал слёг с сердечным приступом, народ затаил дыхание в ожидании. Суеверные, они боялись говорить об этом громко и много, дабы не сглазить, но вести о болезни Маяра дошли до императорского дворца едва ли не быстрее, чем письмо от лекаря.

Шум за воротами теперь означал, что император милостиво на него ответил. Его Величество прислал к Маяру своего лучшего целителя. Божественное Дитя собственной персоной пришло навестить генерала и справиться о его здоровье, и это был беспрецедентный случай: Дитя редко путешествовало даже в пределах своего города. Не потому что не любило гулять, так как во время обучения вволю набродилось в бескрайних западных лесах. Его держали в золотой клетке, чтобы всякие отбросы на него не пялились и не задумали чего недоброго.

Поняв, что Дитя решило заглянуть в гости к самому недостойному человеку, горожане подняли страшный шум, умоляя его не переступать нечестивый порог. Ведь в этом доме все отшельники становились отступниками.

Илай был впервые с ними согласен.

В том смысле, что он сам был не рад такому гостю, поэтому попросту не вышел его встречать, оставляя это на наследника и его жену. У Илая было по крайней мере три причины для этой враждебности. Для начала приговор, который был вынесен отцу, но убил его мать, а ему самому сократил жизнь как минимум наполовину. Потом стереотипы, навязанные мастером по отношению ко всем Детям. И, собственно, то, что привело его сюда. Лечение. Дитя пришло вставлять ему палки в колёса. А поболтав с Маяром, ещё решит осудить его за покушение на убийство…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Поэтому Илай не удивился, когда Дитя в сопровождении охраны появилось перед ним. Сидя у фонтана, Илай следил за тем, как ребёнок, с которым он был некогда одного роста, идёт к нему важной походкой. Илай не поспешил навстречу и кланяться не стал.

— Ты ничуть не изменился, — сказало на это Дитя.

— Забавно, ты тоже.

— Глупо требовать от тебя уважения, ведь ты едва не зарезал собственного отца. Ему, кстати, уже лучше, он поправится.

— Вот спасибо. Слухи о твоём милосердии и справедливости не врали. — Илай улыбнулся. — Ты, как видно, вылечил в этом городе всех болящих и заглянул к нам просто по пути. Ведь только при таком раскладе это будет милосердно и справедливо.

— Если честно, то я приехал не к Маяру. — Прежде чем Илай спросил, какого чёрта ему тогда тут надо, Дитя предвосхитило его вопрос: — Я здесь из-за тебя.

— Если решил арестовать меня, валяй, не тяни.

— Арестовать? Нет, хотя ты и ходишь по тонкой грани. Твой отец в бешенстве, у него едва не случился новый приступ, когда он рассказывал мне о случившемся. Так что твой отъезд сейчас будет как нельзя кстати. Вам нужно отдохнуть друг от друга.

— Отъезд? Я никуда не собираюсь.

— Обсудим это наедине, — предложило Дитя. — Твой кабинет подойдёт.

Илай не собирался его провожать, но этого и не требовалось. Дитя отлично ориентировалось в доме, как если бы не раз здесь гостило или просто прочитало его мысли.

— Я, правда, рад, что ты сдержался вчера, — проговорил ребёнок, оставив своих слуг за дверью. — Иначе мне пришлось бы послать письмо вашему главе с просьбой найти управу ещё и на тебя, а не только на твоего мастера.

— Мой мастер…

— Стал отступником, — припечатало Дитя. — Думаю даже, худшим за всю историю вашего клана.

Паршивец не давал ему и слова вставить!

— Мой мастер не мог прожить так долго! — отрезал Илай. — Если верить твоим словам, ему сейчас больше тридцати. Никто из Старцев не доживал до такого возраста.

— Вот именно.

— Так вы его за это решили казнить?

Гость ответил не сразу. Обойдя чужой кабинет, он залез на стол, чтобы с детским любопытством изучить то, до чего не дотягивались его короткие руки. Кисти, чернильницы, свитки…

— Уйдя во Внешний мир, Эвер скитался в поисках лучшего хозяина. В отличие от тебя он потратил на это не один год… Ха, такой ответственный.

— Откуда знаешь?

— Из его переписки с вашим бывшим главой, которую мне любезно предоставил нынешний глава. Их общение прервалось прежде, чем стало известно, кому служит Эвер… А не так давно мне доложили о походе отшельников на Восток, что само по себе удивительно. Мы не выходим во Внешний мир группами. Это ещё больше настораживает, когда касается Калек.

— Восток и Калеки не касаются тебя. И при чём тут мой мастер?

— Твой мастер к ним присоединился, — ответило Дитя, и Илай покачал головой, не веря. — Да. Он служит их предводителю. Скажу больше, он обучает его техникам Старцев.

А вот это уже слишком.

— Присоединился к Калекам? — переспросил Илай. — Он их презирал, как и все мы. А Эвер был лучшим из нас, поэтому точно знал, что выбирать господина можно из обычных людей. Вряд ли он разочаровался в них настолько, что в итоге преклонился перед Калекой. Нет, не найдя себе хозяина, он бы просто вернулся обратно в пески. А что касается обучения высшему мастерству вне Внутреннего мира? Да ещё другого отшельника? Это просто бред.

— Да, представляю, как это звучит. Не будь я Дитя, ты бы мне не поверил.