Молодость - Савелий Леонов

На предложение сдаться эсеры открыли сосредоточенный огонь.

Красноармейцы замедлили движение. Улицы простреливались насквозь. Пули с воем и визгом хлестали по мостовой, по деревьям и заборам, по стенам домов.

Во дворе морозовского особняка грохнула пушка. Снаряд, шипя и качая над головами воздух, полетел в сторону Красной площади.

Пожилой артиллерист, оглянувшись на безусого паренька-ездового, крикнул:

— Коней! Не видишь, эсеры по Кремлю бьют!..

Поставленные на передки орудия вынеслись на открытую позицию. Лошади, прижав уши, скакали навстречу пулям. Резвая гнедая кобылица на полном галопе рухнула и забила простреленными ногами, путаясь в запряжке.

Орудия сняли с передков, и красноармейцы потащили их на руках.

Пулеметная очередь со скрежетом угодила по орудийному щиту. Пожилой артиллерист упал ничком, выронив из рук приготовленный снаряд. Из-под фуражки по виску заструилась алая полоска.

Безусый коновод бросился к товарищу, подхватил снаряд и дослал в ствол.

— Огонь!

Вражеский штаб окутался черным дымом, Броневики развернулись и стали отходить. Группами и в одиночку выскакивали мятежники из своих засад, скрываясь в соседних домах. Но часть эсеров еще удерживала позицию. Из каждого укрытия били их винтовки и пулеметы…

Неожиданно застрочил пулемет во фланг красноармейцам. Хитро замаскированный в окне дома, где до вчерашнего дня помещалось отделение милиции, он буквально выкашивал наступающие цепи. Артиллеристы не могли в него попасть — мешали жилые корпуса.

— Эх, черт! — Семенихин остановился в раздумье.

— Разрешите гранатой, — предложил Степан. — А сумеешь?

— Попробую.

Степан осмотрел гранаты, проверил капсюли. Прижимаясь к стене, прячась за выступы дома, двинулся вперед.

С молодых лет Степан отличался меткостью глаза и твердостью руки. На зависть сверстникам, он умел лучше всех бросать в цель камни. Бросал с руки и с кнута, поверху и низом, заставляя их свистеть в полете. Это пригодилось ему на войне, когда он изучал разные системы гранат и не раз в бою с потрясающей точностью поражал живую силу и огневые точки неприятеля.

Степан все ближе подбирался к намеченному окну второго этажа. Его увидели, когда он выглянул из-за водосточной трубы, и пули защелкали у самых ног гранатометчика. Вероятно, за пулеметом лежал опытный наводчик.

Семенихин нахмурился и посмотрел на бледные лица своих бойцов. Он думал, как теперь помочь смельчаку. Пули решетили нижнюю часть трубы, за которой снова скрылась серая куртка Степана. Гранатометчик поднялся по трубе и, повиснув, выжидал…

Но едва затих пулемет (видимо, меняли ленту), как Степан спрыгнул на раскрошенные камни и швырнул металлическую бутылку в злополучное окно. Вслед за взрывом из-под разбитой фрамуги показалось небольшое облачко дыма.

— Вперед! — закричал Семенихин, стараясь перехватить мятежников, убегавших из засады. — Э, да ты, брат, ловок! — весело крикнул он, поравнявшись с гранатометчиком.

Степан, не отвечая, стрелял из нагана по трем бандитам, выскочившим последними. Через палисадник отмеривал завидные прыжки человек в туристском костюме, напомнивший комбедчику назойливого «охотника за сенсациями». Вместе с ним, пригнувшись, улепетывал какой-то дюжий военный. А позади мчался от дерева к дереву верткий мужчина в синих офицерских галифе. Злобно озираясь и размахивая браунингом, он крикнул что-то своим сообщникам и скрылся за углом. Это был Клепиков.

Советские орудия, подвезенные на руках к самому штабу мятежников, били прямой наводкой. Грохали снаряды, визжала шрапнель. Ослепительно сверкали стекла, со звоном высыпаясь на мостовую из вывороченных рам.

Мятежники кидались по этажам, бросив на подоконниках заряженные пулеметы. Катились с лестниц, сшибая под ноги тех, кто старался их задержать. Прошьян, озверев, палил из автоматического пистолета в паникеров. Но кто-то разрядил ему в лицо маузер, и он свалился в междулестничное пространство.

Красноармейцы ворвались в эсеровский штаб, прыгая через трупы и обвалившиеся кирпичи. Из подвала выбегали во двор арестованные советские работники, подбирали брошенное оружие и устремлялись вместе с наступающими в погоню. Среди них был Дзержинский.

Больше мятежники не сопротивлялись. В панике рассеялись они по Москве, стараясь выбраться за ее пределы. Одна группа пыталась овладеть подвижным составом на Курском вокзале, но была встречена красной конницей и кинулась врассыпную, стреляя в своих… Утратившие показную удаль, поповцы бежали через Сокольники, бросая оружие; скакали на взмыленных артиллерийских лошадях с обрубленными постромками… Их ловили и доставляли под охраной в Москву.

Степан шел по Дегтярному переулку.

— Вы ранены? — спросил санитар, заметив кровь на рукаве гранатометчика. — Идемте, рядом госпиталь.

Степан согнул левую руку в локте и почувствовал острую боль. Он и не слышал, разгоряченный боем, когда его задела вражеская пуля.

Глава тридцать шестая

Аринка вернулась из Москвы домой злая и негодующая. Металась по углам, не находя покоя, чернела и сохйа с каждым днем. Она не могла забыть обиды, нанесенной Степаном.

Правда, в глубине души Аринка чувствовала и собственную вину. Зачем было признаваться, что распустила ложный слух о смерти Степана, что подло и вероломно нанесла удар Насте, изломав ее жизнь. Но такая уж зародилась девка у Бритяка: кому стыдоба да срам, а ей — одна похвальба.

«Я погублю его! — грозилась Аринка, придумывая месть Степану. — Он еще вспомнит Москву. Вспомнит меня, оплеванную. Насиделась с ворами в клоповнике, — и за это отплачу!»

Встретив у колодца Настю, она сказала вызывающе:

— Рожай, что ли, скорей! Сваты заждались… Говорят, счастливой бабе сам леший второго мужа про запас бережет. На свадьбу-то позовешь, когда за Степку станешь выходить с Ефимовой придачей?

Настя спокойно выдержала пронзительный, зеленовато-насмешливый Аринкин взгляд.

— А у тебя, значит, пустая дорога и след холостой? Не помогла бабка-ворожея?

— Ты не поп, каяться не собираюсь!

— Известно, темные дела света боятся!

Они стояли, откровенно враждебные. Аринка злобно крикнула:

— Мы скоро передавим вас, побирушек, погаными веревками! Слыхала? Клепиков поднимает мужиков на город! Комбедам и ячейкам вашим — крышка!. Теперь Степка глаз сюда не покажет, на край света со страху сбежит!

— Найдется и у нас палка на собаку, — отозвалась Настя — Добавим твоему Клепикову здесь, если ему мало трепки дали в Москве.

Аринка громыхнула ведром, зачерпнула воды, и расплескивая ее с досады, быстро ушла.

Вечером к ней приехал Клепиков. Но сейчас «лево»-эсеровский вожак не рассиживался, как прежде, в горнице. Он, занятый другими мыслями, даже не ловил своим липким взглядом фигуру Аринки. И это нравилось дочери Бритяка.

— Надо распространить мой приказ по деревням, — заговорил Клепиков торопливым шепотом, едва спрыгнув с седла. — Работа срочная и опасная. Ты, Ариша, лучше всех сумеешь помочь мне, если захочешь.

— А чего ж не захотеть? Давай сюда твои бумаги, — покорно согласилась Аринка.

Клепиков вынул из кармана большой сверток.

— Прежде всего постарайся вручить надежным людям: в Жердевке — Чибисову, в Татарских Бродах — Мясоедову, в Кириках — Пантюхе Грязному… Остальные расклей на видных местах. Будь осторожна, иначе мне опять придется вытаскивать тебя из-за решетки.

— Стреляную лису и опытному охотнику взять нелегко. Когда выступление-то назначил?

— Я в приказе числа не упомянул. Пусть мужики готовятся, чтобы сразу тряхнуть уездом. Ведь и я, можно сказать, битый волк… Москва пришила длинную память. Но тут, Ариша, мы имеем твердую землю под ногами.

Аринка запрягла жеребца в дрожки и пропала до рассвета. В окрестных деревнях, выселках и хуторах она оставляла исписанные крупным почерком листы на срубах колодцев, на стенках пожарных сараев и даже на дверях сельсоветов. Вся злоба против Степана и Насти изливалась в этом дерзком и опасном ночном похождении.

Вернувшись перед рассветом в Жердевку, Аринка увидела в окнах огреховской избы свет, заслоняемый спинами и головами поздних посидельцев. Придержав лошадь, она уловила, голоса Матрены и Гранкина, о чем-то споривших с председателем сельсовета.

«Почуяли, наверно, проклятущие свой конец, — злобно усмехнулась дочь Бритяка. — Недолго осталось ждать… хорошо: бы Степка приспел к тому времени: обоих с милой-суженой на одну перекладину!»

В избе Огрехова действительно собрались деревенские коммунисты, встревоженные наглыми угрозами кулаков. Настя рассказала о столкновении у колодца с Аринкой, которая выболтала тайные планы Клепикова, готовившего вооруженный мятеж.