Российский колокол, 2016 № 1-2 - Журнал Российский колокол

«Настоящий солдат», – пролетела в голове фраза, которую говаривал мой самый близкий и дорогой мне друг Давид, участник войны, подполковник в отставке.

– Сидите, сидите, – сказал я ветерану, принимая решение стоять, даже если будет больно.

– Да уж нет, я лучше постою, пусть женщина присядет, а молодые люди отдохнут, они устали от капитализма с человеческим лицом.

– А вы, я вижу, полный Кавалер ордена Славы? – спросил я громко.

Собеседник засмущался, молодые люди подняли глаза, видать, моё восклицание их заинтриговало.

– Если не изменяет память, полных Кавалеров было тысячи три, – сказал я с уважением.

– Две тысячи шестьсот семьдесят два человека, – подтвердил ветеран с гордостью.

– Никогда не видел Кавалера ордена Славы. Герои Союза к нам в школу заглядывали, а вот Кавалера Славы вижу первый раз.

А как вы узнали? – заговорил молодой человек, который вместе с товарищем подскочил с мягкого кресла.

– Об этом говорит ряд чёрно-оранжевых орденских планок в верхнем ряду, – сказал я гордо.

– Они похожи на планки креста Святого Георгия, – сказал юноша задумчиво. – Помнишь, мы спорили с Мишкой, который уверял, что Георгиевский крест имеет планку жёлто-чёрного цвета, а мы доказали, что георгиевская ленточка суть солдатской награды, поэтому и планки имеют тот же цвет, – это он сказал своему спутнику и обернулся к нам. – А вы могли бы прийти в институт и рассказать о вашем жизненном и боевом пути? – спросил студент у ветерана.

– Если пригласите, приду обязательно, – ответил солдат.

– Продиктуйте номер телефона.

Парень достал навороченный аппарат, быстро набрал цифры, которые проговорил ветеран.

– Замётано, обязательно позвоним, как только договоримся в универе. До свидания, извините нас, – хором проговорили друзья и вывалились из троллейбуса напротив завода Калинина, который уже давно снесли, а на его месте возвели очередной торговый центр.

«Видать, студенты Политеха, моя «альма-матер», – подумалось мне. Четыре свободных места быстро оказались занятыми.

Ветеран вышел на следующей остановке, мы с ним тепло попрощались. Мне оставалось ехать две остановки.

«Потерплю, выйду, посижу на лавочке», – подумал я, включая терпение. В голове навязчиво крутилась мысль про орденские планки, которые похожи на планки ордена Святого Георгия. Я начал вспоминать награды моего деда и понял, что совершенно ничего не помню.

«Что такое память? Я забыл семейные реликвии. Молодой человек, на которого я был готов наехать, знает про крест Святого Георгия, но не знает про орден Славы. Как можно не знать орденов Великой Отечественной войны? – думал я, осуждая молодёжь. – У меня дома пылятся обе награды, а я не знаю про них ничего!»

Ордена нашлись на антресолях, слава богу, не пропали, но жестянки «Ландрин» не было. Хватило ума сложить награды в крепкую коробку из-под фотоаппарата «Зенит». Вспомнил, как отбивался от племянника, который предлагал продать награды в девяностых годах, когда материальное положение было нищенским.

– Нет, дружок, мы отвагой своих предков не торгуем, – приблизительно так я отстаивал своё право не продавать доблесть и геройство деда, тёщи, отца и тестя.

Аккуратно разложил все награды на столе и порадовался, что их много и все целёхонькие. Особенно меня интересовали ордена Славы, их было два: один моего отца, другой моего деда, крест Святого Георгия, единственный раритет оказался на месте. Орденские планки Славы и Георгия реально были одинаковыми: три чёрных полоски и две оранжевых.

Победа в любой войне куётся руками солдата. Полководцы с гордостью говорят: «Я солдат!» – понимая под этим званием преданность и готовность умереть за Родину.

– Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами, – так заканчивались сводки Совинформбюро, которые звучали голосом Левитана с самого начала Великой Отечественной войны и наполняли народ уверенностью в победе над врагом.

Я решил выставить семейные награды на обозрение. На тех же антресолях нашёл деревянную рамку, в которой было множество семейных фотографий. Вспомнились времена, когда такие рамки с любительскими снимками висели на стенах в каждой семье.

Мода на такие выставки прошла, появились альбомы, в которые мы редко заглядываем. Сама рамка оказалась очень подходящей, погрузился в процесс разметки и подгонки. Мне хотелось, чтобы награды можно было повесить на всеобщее обозрение. Голова наполнилась воспоминаниями.

* * *

Для меня Великая Отечественная война – это в первую очередь люди, которые с детства воспринимаются героями. Мне посчастливилось с ними общаться, когда они были полны сил, энергии и жизнелюбия. Меня угнетает множество передач по телевидению под называнием «ток-шоу». На них приглашают артистов, жуликов, алиментщиков, женщин лёгкого поведения, но практически не приглашают ветеранов Великой Отечественной войны, которых осталось очень мало. Они могли бы рассказать про патриотизм, храбрость, преданность и мужество. Но, видать, это неформат. Может быть, поэтому молодых людей, которых я встретил в троллейбусе, больше интересует история Первой мировой, а не Великой Отечественной войны.

Помнится, что красочно и подробно рассказывать про свои военные подвиги ветераны не любили. Скромность была естественным чувством, прививаемым в эпоху СССР с детства. Фронтовики не хотели вспоминать войну и описывать личную жизнь, как это делают сейчас даже депутаты, лишь бы не сходить с экрана и страниц скандальных газет.

Вспоминается один из героев, с которым мне посчастливилось встретиться в 1966 году, назову его Давид. Ему было 54 года, высокий, стройный, подтянутый, энергичный, чисто выбритый, надушенный «Шипром». Всегда готовый прийти на помощь вопреки возрасту и ранениям, которые он получил за время войны. Его офицерскую выправку не могли скрыть гражданские костюмы, которые он шил у своего фронтового товарища, большого профессионала портняжного искусства, поэтому Давид выглядел модным и современным. Его невозможно было не заметить, когда он шёл по улицам любимого города, женщины на него оглядывались, его густая, седая шевелюра виднелась издалека.

В свои 18 лет я считал его дедом, а он был отцом моего однокашника. Нас было трое студентов, которые подружились во время поступления в Политехнический институт. Моя жизнь проходила под ненавязчивым присмотром Давида, насколько мог себе позволить этот очень занятый человек, который работал в научно-исследовательском институте заместителем директора.

Зачётные недели наша троица проводила в квартире Давида, это было удобно, потому что его жена, Анна Гавриловна, была на пенсии и умилялась, что трое шалопаев занимались науками, хотя бы раз в полгода. Квартира была просторной, из окон виднелся кинотеатр «Аврора», в который мы с удовольствием забегали при любой возможности.

С Давидом мы продолжали общаться до самой его смерти, которая случилась, когда ему исполнилось 88 лет, но и в преклонном возрасте он заражал меня своей энергией, напором и оптимизмом. Когда Давида не стало, я осознал, как мне повезло, что я повстречался с этим человеком, который вначале показался мне дедом. По мере моего возмужания он стал для меня вторым отцом.

Мой отец был жив, тоже участник войны, но я учился в Краснодаре, а мои родные жили в Новороссийске. Общение с мудрым, мужественным и стойким человеком учило меня порядочности, честности и ответственности за свои поступки. Заключительный десяток лет мы с Давидом стали друзьями; несмотря на разницу в 36 лет, он принимал меня за равного, но когда хотел отбиться от моего бурного напора, шутливо останавливал: «Молчи, мальчишка!»

Я не обижался, потому что это было правдой. Осознание, что между нами зародилась дружба, при жизни Давида мне в голову не приходило. Его отношение к дружбе было иным, чем у меня и моих сверстников. При общении с фронтовиками, которые были с Давидом в тёплых отношениях, я поражался их чувству трепетной дружбы. Оно носило какой-то святой характер, наполненный неведомым мне сакральным смыслом, очень хотелось это понять, но в молодости многое пролетает мимо.

Давид интересовался нашими успехами в институте, иногда подключался, вникая в трудности, но никогда не предлагал послабления в учёбе. Его интеллект поражал глубиной и основательностью, говоря словами современных политиков, у Давида был системный подход к любой проблеме, которая возникала в жизни.

Его сын порой высказывал недовольство, сетуя, что у отца есть возможность позвонить преподавателю и попросить его о снисходительном приёме экзамена, но он знал, что с такими просьбами к предку лучше не соваться; начнёт говорить про голову, которая должна работать. Давид всегда напирал на важность наших дружеских отношений и назидательно говорил: «Берегите то, что между вами зародилось, мужская дружба существует, ей нет цены».