Татуировка - Валерий Воскобойников

— Нет, Самариной!

Агния ненавидела подобные идиотские вопросы. Еще хорошо, хоть фамилию назвали. А то порой просто спрашивают: «Это квартира?» Так и хочется им ответить: «Сумасшедший дом».

— Мне нужна Анна Евгеньевна Пуришкевич. — Ее имя уродовали, явно читая по бумаге.

— Агния Евгеньевна, — поправила Агния. И услышала скороговорку:

— Я дежурная медсестра, здравствуйте, ваш муж во втором отделении, реанимация.

Это был явный розыгрыш. И поэтому Агния язвительно ответила:

— Передайте ему, пусть там и остается. Здесь его никто больше не ждет.

Голос на том конце после реплики Агнии споткнулся, а потом, сразу став более строгим, произнес:

— Вы не поняли. Ваш муж находится в реанимации. У него инфаркт.

И тут Агния испытала то, о чем много раз читала в романах позапрошлого века: от ужаса у нее сердце чуть не выпрыгнуло из груди, а потом кровь ударила в голову.

— В какой больнице? — спросила она чужим голосом и зачем-то стала записывать номер и название станции метро «Василеостровская».

Через несколько минут Агния уже мчалась по лестнице, неистово махала проезжавшему мимо частнику, а потом, бухнувшись рядом с ним, умоляла ехать как можно быстрее к этой больнице. И проклинала себя, это свое дурацкое выступление и свой постыдный флирт. Ведь Глеб же с утра жаловался ей, что у него «как-то не так» зажимает сердце.

В реанимацию к нему ее, конечно, не допустили, несмотря на то что она сначала размахивала перед носом дежурных врачей журналистским удостоверением, а потом пыталась всучить взятку, состоящую из трех десяток — больше у нее с собой не было.

К счастью, у мужа оказался вовсе не инфаркт. То, что с ним произошло, могло бы кончиться трагически, если бы рядом не сидел его коллега, который в прошлом служил военным переводчиком. У Глеба попросту остановилось сердце. И причем, как потом выяснила Агния, именно в те минуты, когда она целовалась с этим красавчиком в машине.

Прямо во время защиты диссертации все увидели, как Глеб неожиданно посерел и стал съезжать со стула. У него произошла самая настоящая клиническая смерть. И пока кто-то истерично звонил в «скорую» и выкрикивал адрес, военный переводчик умело делал массаж сердца и вдувал воздух в рот Глеба. Когда вошли врачи «скорой», сердце Глеба, несколько раз судорожно дернувшись, уже снова начало ритмично перекачивать кровь.

Его выпустили из больницы через две недели с пачкой медицинских справок, кардиограмм, рецептов и направлением в профилакторий. Но Глеб заявил, что чувствует себя прекрасно и сам не понимает, с чего вдруг с ним случилась эта постыдная глупость, из-за которой была сорвана защита диссертации его аспиранта.

Агния знала «с чего», но поклялась никогда в жизни не рассказывать мужу о причине и уж тем более — не допускать в будущем даже намека на флирт.

С тех пор прошло полгода. В первые дни Агния опасалась что Василий станет ее разыскивать, добиваться встречи, позвонит в редакцию или еще того хуже — домой. Она готовила вежливые, но холодные фразы на случай, если он станет проявлять назойливость. Но получалось иначе, его голос, к счастью, был легко узнаваем. И, едва он произносил первые слова, как она сразу клала трубку. Так длилось несколько дней. А потом он перестал звонить. В Домжуре же после того вечера Агния ни разу его не встречала. И постепенно случившееся стало вспоминаться реже, как что-то мимолетно-приятное, хотя и слегка грешное, что с каждым бывает в молодости, как какие-нибудь поцелуи в парадном. Глеб, конечно, ни о чем не догадывался. Да, собственно, ничего ведь и не произошло.

Теперь же она подумала, что было бы неплохо вставить в будущую книгу воспоминания этого самого Василия, а если бы он согласился, прислать к нему на дом фотографа, сделать снимок той картины, из-за которой она чуть не изменила мужу. Но не изменила же! И теперь тоже — при разговоре с Василием она ни в коем случае не собиралась давать каких-то авансов.

Отыскав визитку, Агния несколько раз набирала номер «красавца», но трубку на том конце провода никто не снимал. И тогда она решила отправиться по адресу.

НЕСКОЛЬКО СЛУЧАЕВ ИЗ ЖИЗНИ ДАМСКОГО УГОДНИКА

Почему в раннем детстве родители Василия Афиногенова прозвали его дамским угодником, осталось никому не известным. Однако это прозвище оказалось пророческим.

В шестнадцать лет он перепортил половину девочек своего класса. Одноклассницы почему-то считали, что сделать это возможно только с ним. Причем каждая из них ходила с ним в такие дни, победно оглядывая других, как бы показывая остальным свою драгоценную добычу. Он же вел себя со всеми с ними по очереди так, словно каждая была единственной в мире, а все, что он с ней совершает, — священное действо. И когда одна из матерей, подслушав нечаянно телефонный разговор своей дочери, хотела устроить нечто вроде классного суда над ним, ни одна из девочек не захотела стать обвинительницей — все стремились быть его защитницами.

Скоро от одноклассниц Василий Афиногенов перешел в руки своей учительницы. Учительница была молода, красива, кокетлива. Несколько лет назад она развелась с мужем и сплавила четырехлетнего ребенка своим родителям. На весенних каникулах спонсоры устроили их классу экскурсионную поездку в Москву. Причем не нищенскую, когда зачуханной толпой едут в общих вагонах и спят на раскладушках, расставленных на сцене актового зала какой-нибудь школы на окраине столицы, а вполне респектабельную — с поездкой в «Стреле» и ночевкой в приличной гостинице. В их школе все было на уровне: ее курировали жены президентов страны и сам губернатор. Поэтому и спонсоры подбирались небедные.

При распределении билетов получилось так, что крайнее узкое купе — только с двумя полками: верхней и нижней, досталось Василию и учительнице. В остальных купе ехали четко по четыре девочки или по четыре мальчика. Поезд отходил за пять минут до полуночи. А дальше случилось то, что в следующие годы с Василием стало происходить постоянно. Оставшись вдвоем, он был так услужливо вежлив со своей дамой и такие, слегка смущаясь, по особенному мягко шутя, оказывал ей знаки обожания, что и молодая учительница не устояла.

Скоро он покинул купе, чтобы она переоделась и устроилась под одеялом. А потом вернулся, закрыл купе на задвижку и как бы собрался подняться на верхнюю полку. Но сначало заботливо нагнулся на мгновение над учительницей, чтобы подоткнуть ее слегка съехавшую постель.

В ответ она пожелала ему спокойной ночи и благодарно дотронулась до его руки. Это движение можно было расценить именно как знак благодарности, а можно — как призыв опустить голову чуть ниже. Он расценил именно так, и скоро губы их соединились. Под ровный стук колес Василий проделал с нею на узкой вагонной полке все, что в предыдущие месяцы делал с одноклассницами, но любовь с заторможенными от страха девочками по сравнению с тем, что он узнал здесь, казалась ему теперь малоинтересным занятием.

Экскурсия длилась неделю — с поездками в Загорск, Владимир и Суздаль. Днем Василий вел себя с учительницей почти отчужденно, лишь иногда тайно с ней перемигиваясь. Но каждую ночь осторожно исчезал из своего номера и, прокравшись по гостиничному коридору, появлялся в номере у нее, где она уже его поджидала.

— Боже мой! — повторяла она жарким шепотом. — Меня никто так хорошо не ласкал!

Расслабившись, они еще долго лежали обнявшись, и она рассказывала ему свои женские истории: про то, что бывший муж имел привычку, едва насытившись, мгновенно поворачиваться к ней спиной и засыпать с храпом; про то, как ее мало ценят в школе, а она, между прочим, получила красный диплом; про то, как она не одна такая — влюбившаяся в своего ученика, у них в школе уже был прецедент: в позапрошлом году учитель химии сразу после выпуска женился на своей ученице, а через пять месяцев она принесла ему двойню.

— Вот ведь как он постарался с ней — сразу двойню! — хихикала она ему в ухо. — Причем где! На столе в кабинете химии под портретом бородатого Менделеева! Менделеев, говорят, был влюбчивый, наверняка помогал им советами!

В последнюю ночь, уже в обратном поезде, она беззаботно пожаловалась:

— Представляешь! Я вроде бы залетела! Ну дела, не думала, что у нас сразу будет ребенок!

Класс, в котором учился Василий Афиногенов, был предпоследним, и превращаться в отца ребенка своей учительницы он был не готов. Но тут обрушились другие события, которые заставили его на несколько дней забыть о многом.

В те же дни, когда он ездил в Москву, его родители улетали в Японию на международную выставку. Лететь, по идее, должен был один отец, которому предстояло работать в российском павильоне, но отцу удалось пробить место и своей жене. По дороге назад, пролетая над Иркутском, их самолет взорвался в воздухе, и все, кто были в нем, погибли в одно мгновение.