Че Гевара, который хотел перемен - Збигнев Войцеховский

В процессе «отделения человека от мифа» Андерсон ни разу не упоминает о сотнях жен и дочерей, которые ждали у стен тюрьмы Ла-Кабанья последней возможности даже не коснуться, а хотя бы просто увидеть или сказать несколько последних слов их мужьям и отцам, приговоренным к смертной казни «папой Че».

«Однажды мы прождали несколько часов под палящим солнцем, – вспоминает Марго Менендес, которая надеялась увидеть осужденного отца. – Наконец мы увидели выезжающий из ворот автомобиль. Внутри сидел сам Че, и мы начали кричать и требовать, чтобы кто-нибудь позволил нам увидеть наших родных и близких. Че остановил машину и опустил стекло. «Вы все наказаны! – проорал он. – Никаких посещений на этой неделе!» – и снова поднял стекло. Мы начали кричать еще громче. Тогда Че схватил приемник и кого-то позвал. Через несколько секунд из ворот Ла-Кабаньи выскочила банда его солдат с дубинками и пистолетами. Они жестоко избивали нас до тех пор, пока мы не разбежались».

«Прощайте, мои детки, – цитирует Андерсон прощальное письмо «папы Че» детям. – Папа вас крепко целует и обнимает».

«Самое большое, что Че мог сделать, это попросить своих детей, чтобы те поцеловали его в щеку», – продолжает Андерсон. «Папа Че» уезжал в Боливию, поэтому «слезы стояли в глазах Че. Алейда была подавлена и опустошена, но сумела сдержать слезы».

Женщина по имени Барбара Рэйнджел-Рохас, которая сегодня живет в Майами, не может в должной мере проникнуться состраданием к Боррего и Андерсону, читая о грустном прощании «папы Че» с детьми.

Вскоре после фиктивного боя за Санта-Клару ее дед Корнелио Рохас исчез. Он был настоящим столпом общества, известным и любимым благодаря активному участию в благотворительности. Он также был полковником кубинской полиции. «Естественно, моя мать, бабушка и отец подозревали, что он был арестован, – говорит Барбара. – Но мы ничего не слышали, и все наши расспросы ни к чему не приводили».

Прошла целая неделя, а семья Рохас все еще пребывала в неведении относительно судьбы главы их семейства. «Мы все были полубольны от беспокойства – особенно моя бедная мама, которая в то время была на шестом месяце беременности. Моя бабушка переносила все стоически, но мы отлично знали, что творится у нее внутри. Она была раздавлена».

В 1959 году в большинстве кубинских домов жило три поколения одновременно. Семьи были очень близки. «Как почти все кубинские девушки, я была очень близка со своим дедушкой, – говорит Барбара. – Мы ужинали вместе каждый вечер. Каждый вечер я сидела у него на коленях в гостиной. Он совершенно избаловал меня подарками и постоянным вниманием. Мне было всего семь лет, но все это я помню очень живо».

Через неделю после исчезновения ее деда Барбара услышала, как ее мать взволнованно зовет всех из гостиной. Она бросилась в комнату и увидела мать, указывающую пальцем на телевизор. Бабушка смотрела на экран широко раскрытыми глазами, зажимая рукой рот. Там, на экране, был дедушка.

«И он был жив, – вспоминает она. – Он шел вроде бы свободно, без наручников или чего-то такого. Мой дедушка был важной фигурой в провинции на протяжении десятилетий. Наша семья отличилась во всех войнах Кубы за независимость. И это была новостная передача, поэтому какое-то время мы не придавали этому значения. Мы все смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами. Моя бабушка даже приложила руку к груди и возвела глаза к небу, по-видимому, испытав облегчение. Мой дедушка на экране не выглядел испуганным, и не похоже было, что его к чему-то принуждают».

Затем угол камеры изменился, и было видно, что Рохас стоит, подняв руку вверх, и что-то говорит. «Нам потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он стоял перед толстой бетонной стеной. Моя мать нахмурилась. Бабушка прищурилась и наклонилась поближе к телевизору».

Затем камера отъехала назад, угол вновь изменился, и в поле зрения попали винтовки – винтовки, которые указывали на Рохаса.

«Нет! – начала кричать моя мать. – Нет!» Бабушка и мама бросились друг к другу и обнялись. Мой дедушка стоял перед одним из расстрельных отрядов Че! Но – как и следовало ожидать от деда – он отказался завязывать глаза и стоял с палачами лицом к лицу.

Он готовился отдать приказ…»

«Фуэго!» – скомандовал полковник Корнелио Рохас, и дедушка Барбары был застрелен на глазах у всей его семьи. Это было ужасно наглядное убийство. Камера приблизилась, чтобы показать израненную голову и тело, сочащуюся кровь.

«От этого ужасного зрелища моя бабушка рухнула на пол, – вспоминает Барбара. – Мама кричала. Я плакала. Мы бросились к бабушке – помните, моя мама была тогда на шестом месяце беременности. «Проснись! Проснись!» – плакала я, пытаясь заставить бабушку очнуться».

Однако ничего уже нельзя было поделать. С бабушкой Барбары случился сердечный приступ, и вызвало его дьявольское зрелище на кубинском национальном телевидении. Она воссоединилась с мужем, с которым счастливо прожила сорок лет.

«Через несколько минут, – вспоминает Барбара, – у убитой горем матери начались родовые схватки. Ей удалось связаться с некоторыми соседями, и они бросились на помощь. Она родила моего брата, преждевременно, прямо в ее спальне. Тело моей бабушки по-прежнему лежало в гостиной, а окровавленный труп деда лежал у выщербленной пулями стены. До сих пор мы не знаем, где он был похоронен. В братской могиле, думается нам, как и многие другие. Убийца Че Гевара даже не дал нам последнего утешения – похорон, чтобы мы могли поставить крест или принести цветы моему убитому деду… Как можно забыть такое? Эти воспоминания не дают мне покоя до сих пор».

Каридад Мартинес было десять лет в марте 1959 года, когда группа геваровских милисианос ворвалась в их дом с двумя наспех сколоченными деревянными ящиками, по форме едва напоминавшими гробы, и сбросили на пол их скромной гостиной. «Это Хасинто (отец Каридад), – рявкнул бородатый головорез, указывая на один их них. – А это Мануэль (дядя Каридад). И чтоб никаких тут похорон, никакой показушной демонстрации скорби и горя!» Они оглядели посеревших от страха женщин и испуганных детей, за них цеплявшихся, а затем вышли и поехали обратно в Ла-Кабанью, где милый «папа Че» днем ранее радостно наблюдал за казнью отца и дяди Каридад из его любимого окна.

«Наша семья уже никогда не была прежней, – говорит Каридад. Ей сейчас пятьдесят пять, но, вспоминая о событиях тех ужасных дней, она все еще плачет, не скрываясь. – Моя мать превратилась в собственную тень, апатичную и безразличную, и оставалась такой вплоть до самой смерти. Я часто плакала в нашем дворике, забиваясь в самый дальний угол, где никто не мог меня увидеть. Я была маленькой девочкой и боялась, что люди Че вернутся и покарают нас, если увидят меня плачущей».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});