Умереть без свидетелей. Третий апостол - Станислав Гагарин

— Это верно, Вацлав Матисович. Но в последние дни мною переработано такое количество информации, что попросту голова пухнет.

— Понимаю, — сочувственно покивал Франичек. — Все дело в том, что информация эта для вас всех очень уж необычна. Мне, выросшему в обстановке, где религиозная информация, христианская мифология были обыденной, повседневной действительностью, гораздо легче вникать в суть того, что происходило две тысячи лет назад.

— А происходило ли, Вацлав Матисович? — улыбаясь, спросил Арвид.

Доктор пожал плечами:

— Спросите что-нибудь более легкое. По этому поводу спорят почти такое же количество времени. И самые разные люди, верующие и безбожники. Достоевский и Кармайкл, Карл Каутский и Эрнест Ренан, коммунист Анри Барбюс и митрополит Александр Введенский, преданный анафеме Лев Толстой и тайный атеист, католический патер Жан Мелье. Это странная и запутанная история, Арвид Карлович.

— Но тем не менее распутывать ее приходится нам. Правда, не ту, что была давным-давно, а эту, так сказать, частную историю… Убийство профессора Маркерта.

— Это так. История, можно сказать, частная, но, согласитесь, Арвид Карлович, вы потратили бы куда меньше времени, если обладали хотя бы зачатками знания христианской мифологии…

— Бесспорно, — ответил Казакис.

— Мне думается, что самая увлекательная эпопея — движение рода человеческого от каменного топора до летящей на Марс ракеты. И вот в этом самом движении не оставлено места для Библии, которая тысячью нитей пронизывает культуру многих народов, которая оказывала влияние на формирование представлений, обычаев, языка, живописи и литературы у множества поколений. Но что знают сейчас наши современники о содержании Библии? Ничего! И в этом отрицании Библии мы вольно или невольно смыкаемся с церковниками. Они чтут Библию только как «богодухновенное писание»… Мы по той же самой причине совсем выбросили ее за борт. И в то же время в Эрмитаже под шедеврами мировой живописи вывешиваем таблички с описанием библейских сюжетов, на которые написаны картины Дюрера, Рембрандта, Рубенса и Тициана. А ведь современная наука уже доказала, что Библия не только Священное писание, но по большей части своей есть своеобразный документ светского характера, который вобрал в себя большое количество довольно ценных исторических сведений, хотя в принципе это всего лишь канонизированная история еврейского народа. И я, славянин, не рискнул бы поклоняться этой истории.

— Не могу возразить, Вацлав Матисович, — сказал Казакис. — По мне ближе наши прибалтийские языческие боги или Перун с Ярилой. Тем не менее Библию надо знать. Вот и я сам столкнулся с пробелом в собственном образовании. И таблички в Эрмитаже, да и не только в нем, прочитывал. Хорошо хоть, что таблички есть, да и сами эти шедевры на библейские темы сохранились. А кофе вы готовите отменный. Еще чашечку, если позволите.

— Конечно, конечно. Пейте, пожалуйста.

— Спасибо, Вацлав Матисович. Что вы скажете о версии Кравченко?

— Что я могу сказать, Арвид Карлович… Ведь я не криминалист, хотя, признаться, меня увлекает ваша работа. Может быть, мне следовало стать детективом, а не Джеком-Потрошителем, как вы порой меня называете. Ну-ну, не надо краснеть, Арвид Карлович… Ведь я же сказал вам, что не сержусь на шутки. Так вот, в качестве любителя-детектива мне хочется думать, что очень уж стройная версия у Федора Гавриловича. Ведь как доктор я есть немного психолог. Правда, психологические выводы труднее подкреплять фактами. Такие выводы подкрепляются другими категориями. Меня заинтересовала эта история с автопортретом Леонардо да Винчи в «Тайной вечере». Я имею намерение думать, что этот Петерс — творческая личность. Но творчество и убийство… Это почти несовместимо, Арвид Карлович.

— А Моцарт и Сальери?

— Это другое дело. Во-первых, последние данные судебной медицины отвергают версию о том, что Моцарт умер от отравления и что виновником его смерти был Сальери. Пушкин воспользовался той версией, которая была принята при его жизни. А во-вторых, по Пушкину, Сальери решается на убийство именно потому, что утратил способность к творчеству… Не так ли?

— Согласен с вами, — задумчиво проговорил Арвид. — Странно, что профессор Маркерт, человек незаурядного ума, вдруг выступил против открытия Петерса.

— Видимо, он усмотрел в нем нечто еретическое, Ар-вид Карлович. Ведь не всегда Маркерт был атеистом, да и безбожник он фанатического склада. А это опасные люди. Я немного знал Маркерта, слушал выступления, читал работы. В собственном отрицании Бога покойник был… Как бы это лучше назвать… Ну, экстремистом, что ли… Он с такой яростью нападал на Бога, будто тот был личным его врагом. И, видимо, профессор усмотрел в работе Петерса какую-нибудь еретическую ноту, которая покушалась на его безверие. Трудно сейчас об этом судить. Ведь Маркерта нет… Но будь он жив сейчас, возможно, и сам Маркерт не смог бы ответить на этот вопрос.

— Меня всегда интересовали причины возникновения ересей, — сказал Казакис. — В чем, по-вашему, механизм появления сомнений в основных постулатах той или иной религии?

Франичек улыбнулся.

— Дорогой Арвид Карлович, — сказал он, прихлебывая из чашки, — если б механизм этот был известен, то и сомневающихся бы не было. Те, кому они неугодны, позаботились бы о том, чтоб механизм этот перестал работать. Но механизм работает, и слава, как говорится, Богу. И как только появляется какая-нибудь вера, которая начинает увлекать людей, тотчас же находятся те, кто обнаруживает в ней изъяны, противоречия, неясные и темные места. Ведь вера эта есть порождение человеческого разума, значит, ничто человеческое ей не чуждо, в том числе и ошибки. Вот другие люди и стремятся исправить эти ошибки, а их зачисляют в еретики…

— Да, — сказал Казакис, — я читал, что еще в самом начале зарождения христианства существовал знаменитый еретик Арий, который подметил противоречие в главном символе веры. Арий исходил из того, что если Христос родился, то это произошло в некоторый момент. Значит, он возник из небытия, был создан, сотворен. Но если сотворен — следовательно, не вечен, то есть не Бог, а лишь его творение, пускай и самое идеальное.

— Вот-вот, — подхватил Франичек. — Недаром рассуждения Ария объявлены самой зловредной ересью. Едва возникло и успело закрепиться христианство, как появились инакомыслящие. Уже в 157 году выступил с поправками к христианству Монтан, основатель движения монтанистов, к которому примкнул и крупнейший римский писатель-христианин Тертуллиан. В созданной им. «Церковной истории» Евсевий пишет, что монтанисты проповедовали аскетизм, отрицали епископат, требовали закрепить за женщинами право на допущение их в ряды священников и опирались прежде всего на «бедных сирот и вдов».

— И все-таки интересно, — заметил Арвид, — что увидел в открытии Петерса профессор Маркерт…

— Нам этого уже никогда не узнать, — сказал Франичек. — И все-таки мне не верится, что аспирант Петерс — убийца.

— Да, вы, можете быть, и правы, Вацлав Матисович. Но факты, собранные Кравченко, трудно опровергнуть. Валдемар Петерс исчез. Почему и как это случилось?

— Верно. И пока его не обнаружат, этот факт — суть краеугольный камень в построениях Федора Гавриловича. Мне же кажется, что в данном событии, я имею в виду убийство Маркерта, имеет место быть карма.

— Карма? — переспросил Казакис.

— Да. Карма — это учение о возмездии в индуизме. Индуисты считают, что совокупность всех поступков человека в этой жизни предопределяет пути его будущих перевоплощений. Это уже относится к пунарджанме — учению о переселении душ. Считается, что каждому живому существу назначен бесконечный ряд последовательных перерождений из одной смертной формы в другую. Скажите, Арвид Карлович, не случалось ли вам вдруг ощутить, что вот эта ситуация, какая-то сцена, которая разыгралась перед вами в эту минуту, была вами уже пережита, уже увидена ранее?

— Бывало, — сказал Казакис. — И не раз. Я всегда дивился подобному явлению. Будто раньше видел все это во сне…

— Современная наука пока не может объяснить, как и почему это происходит. Ну, а различные спекулянты от науки, любители сенсаций поспешили зачислить явление в разряд тех, которые якобы доказывают, что все это — свидетельство вашей памяти о времени, когда вы были воплощены в другое обличье.

— Все это любопытно, Вацлав Матисович, но какое отношение имеет к убийству профессора Маркерта?

— Когда я произнес слово «карма», то вспомнил о целом ряде обличий, которые сменил покойный профессор. Разумеется, религиозный смысл слова «карма» здесь ни при чем. Но если разложить деяния Маркерта на житейский лад и применить к нему карму в светском значении, то нетрудно заключить, что смерть его — плата за те превращения, которым он неистово подвергал собственную личность. А ведь главный смысл человеческого существования — быть самим собой.