После десятого класса - Вадим Инфантьев

Долго не мог заснуть. Слушал, как ворочались с боку на бок, вздыхали и бормотали орудийные номера. Курили в темноте и, поплевав на палец, тушили окурок. Земля сдержанно гудела. Она хорошо прослушивалась сквозь кучу лапника, служившего мне подушкой. Снаружи в палатку доносились голоса людей и скрип снега под валенками нашего часового.

На душе было тревожно, тоскливо и одиноко.

На рассвете всех нас тряс озноб, хотя каждый выпил по две кружки горячего чая. Кругом черные елки, серое небо и серый снег. Из леса доносилась возня, хриплые выкрики, ругань. Потом все стихло, и лес действительно показался вымершим. Стрелки часов подкрадывались к 9.30. Занимался рассвет, и от него становилось еще холоднее.

Ствол орудия смотрел в сторону переправы. Навод-чик ерзал на сиденье и дышал в ладони. За орудием лежали открытые ящики со снарядами — три отдельных штабеля для завесы номер один, два и три. Взрыватели гранат были заранее установлены на расчетные деления.

Я непрерывно внушал бойцам:

— Главное, учтите, главное — следить за появлением самолетов со стороны противника прямо на переправу. Если прозеваем фланговые самолеты — не беда. За всеми не уследишь. Головою назад не вертеть. Там много батарей, они примут меры.

Не вертеть головою... Это самое трудное: зенитчики по роду службы обязаны ждать появления противника с любой стороны.

Мы непрерывно курили и топтались на месте. Последние минуты тянулись особенно медленно.

— А мне что делать? — вполголоса спросил Цыганкин. Уши его шапки настороженно покачивались.

— Залезай в щель и не мешай, пока не позову. Зря на позиции не вертись,— ответил я.

Цыганкин подошел к щели, заглянул в ее темное нутро, убежал в палатку, вернулся оттуда с винтовкой, спрыгнул в щель и расстегнул подсумок.

Докатился тяжелый артиллерийский залп, и сразу вокруг пронзительно, разноголосо закричали десятки людей. Дернулась под ногами земля. В лесу, в кустах, вокруг нас засверкало пламя, и грохот деревянными пробками залепил уши.

Сзади, невдалеке видимо, расположилась противотанковая батарея и стреляла по переднему краю. Стволы пушек были опущены низко, и резкий, пронзительный звук выстрелов бил не в уши, а прямо в тело, сотрясая внутренности.

Мы танцевали у орудия, и я жалел о том, что отказался от стрельбы по наземным целям. Надо было бы выпустить с десяток снарядов. Хотя противник зарылся в землю и его осколками наших гранат не возьмешь. И потом, это отвлечет расчет от нашей основной задачи — прикрытия переправы.

Очень скверно чувствуешь себя, когда вокруг тысячи людей мечутся у орудий, а ты выплясываешь судорожную чечетку на снегу и больше ничего не делаешь.

На поляну выполз низкий пороховой туман.

Более двух часов буйствовала артиллерия. Более двух часов мы утаптывали вокруг орудия снег. Потом стрельба стала замирать, и сквозь звон в ушах можно было уловить голоса в лесу. Ясно, сейчас изменят установки и перенесут огонь на вторую линию обороны противника.

Сейчас в мелких траншеях на берегу пехотинцы жадно глотают последние затяжки табачного дыма, а саперы Лобач-Стрижевского, поплевав на ладони, поднимают на плечи тяжелые длинные бревна.

Снова в лесу засверкало, и неистовство стрельбы достигло еще большей силы. Выстрелы стоящей за нами противотанковой батареи казались не такими резкими, как ранее, видно, стволы подняли выше.

Сквозь грохот я услышал, а вернее, угадал голос командира орудия Жихарева, он показывал рукой в сторону. Различив сквозь пороховую пелену узкие стремительные тела «мессершмиттов», я дал команду на огонь. Самолеты с полной скоростью пронеслись над Невой и, кажется, не стреляли. Мы успели выпустить пять снарядов. С берега по самолетам брызнули пулеметные трассы. «Мессершмитты» скрылись. Видимо, это была разведка.

Немного погодя с другой стороны уже на бреющем полете над Невой прошла новая пара истребителей, на их крыльях плясали огоньки выстрелов. Схватив за руку заряжающего Кедрова, я не давал стрелять — могли попасть осколками по пехоте, вышедшей на лед. Кедров отрывисто дышал, пытался освободить руку и свирепо смотрел то на меня, то на самолеты.

Стрельба стала реже, сзади донесся рокот моторов. Шли «илы», по трое, низко, тяжело, через силу продираясь в воздухе. Чувствовалось, что нагружены они сверх предела. За Невой они один за другим окутывались пламенем, словно вспыхивали, и огненные точки реактивных снарядов, опережая их, неслись к земле. Потом от фюзеляжей самолетов отделялись маленькие серые тучки и быстро падали. В бинокль было видно, что это серии из большого количества мелких бомб.

— Как икру мечут! — крикнул наводчик.

«Илы» развернулись и полетели вдоль фронта, вокруг них рвались снаряды, и пунцовые трассы мелкокалиберных пушек пересекали их путь. Отштурмовавшись, самолеты разрозненно возвращались обратно, так низко, что можно было различить лица летчиков. На бортах и крыльях чернели полосы копоти. Последний самолет буквально плелся, надрывно завывая мотором: в левом крыле его зияла дыра, в которую свободно пролез бы человек.

Кедров, подняв к небу руки, кричал:

— Тяни, браток, тяни! Уже дома... Тяни!

Над Невой появились «мессершмитты», они кружились, видимо, в поисках наших самолетов, которые уже садились на свои аэродромы. Мы стреляли по ним, но цель, как говорится в инструкции, была все время на развороте, и наши снаряды рвались неточно. А мы не могли бездействовать.

Но вот я различил, как далеко на горизонте одна за другой появились мутные точки. По характеру полета было ясно, что это тоже «мессершмитты». Они двигались все медленнее и медленнее, пока не слились в одно пятно. Оно как бы остановилось в небе и стало пухнуть. Я предполагал правильно! Силуэты самолетов слились в одну точку потому, что один за другим летят точно на нас, то есть на переправу.

Я дал команду на завесу номер один.

Кедров, уже без шапки, в одной рубахе, хватал из рук трубочных снаряды и, казалось, метал их в патронник, как дрова в топку. Впечатление было такое, будто затвор не открывался и не закрывался, а Кедров не рвал спусковую рукоятку, а просто швырял патрон в ствол и он вылетал из дула снопом пламени.

Вспышки и черные клочья разрывов наших гранат закрывали приближающиеся самолеты. Теперь их уже можно было различить каждый в отдельности.

— Завеса номер два! — заорал я.

И снова заходили локти и плечи Кедрова. Ствол двигался взад-вперед, как челнок швейной машины, Возле оружия росла груда гильз. Они дымились, остывая, покрываясь фиолетовыми и синими пятнами.

На крыльях самолетов засверкали огни автоматических пушек, черные капли одна за другой повалились вниз. Первый самолет прошел левее переправы и свечкой нырнул в тучу. Второй свернул вправо. Третий пронесся мимо прямо над нами, и трассы его снарядов просверкали над орудием.

Наша артиллерия уже била редко, иногда короткими шквалами, видимо по запросам и целеуказанию пехоты, Как-то там, на переправе? По скольку человек укладывают на место бревно?

Опять в небе грузно прошли «илы» и разгрузились над противником. Затем под самыми облаками пролетела девятка «петляковых». Не обращая внимания на огонь, они ушли прямо за горизонт, видимо, отправились бомбить тылы.

С дороги доносился лязг и сердитое тяжелое фырканье моторов. Они удалились в сторону Невы, Ясно. Переправа наведена, и танки пошли в бой.

Лица орудийных номеров блестели от пота, глаза возбужденно метались. Кедров пинками сапога отбрасывал в сторону стреляные гильзы. Они громко звенели, ударяясь друг о друга.

В грохоте орудийной пальбы слышались трескучие раскаты. Рвались тяжелые осколочные снаряды врага. Иногда земля вздрагивала и глухой удар сотрясал воздух — это врезался фугасный. Вот перед орудием взлетел высокий столб земли и упал, облепив всех грязью. Оказывается, мы стоим на замерзшем болоте, и фугасные снаряды нам не страшны, они дают камуфлеты — взрываются, уйдя глубоко в торф болота.

Тяжелая артиллерия противника стреляла нервно, беспорядочно, часто перенося огонь с одного направления на другое. Видимо, никто ее стрельбу не корректировал и не управлял ею. Из-за Невы доносился гул, треск, вой, он постепенно становился глуше. Наши вгрызались во вражескую оборону.

Снова показались самолеты. Они, как и первые, заходили на переправу издалека. Откуда-то сзади доносился знакомый треск рвущихся в небе наших зенитных снарядов, но оглядываться было некогда.

Опять челноком заходил ствол моего орудия, разбрызгивая рыжее пламя. На штурмовку переправы шли два «Мессершмитта-110». Двухмоторные, двухвостые — они посильнее «Ме-109» и «фоккеров».

Первый прорвался сквозь нашу вторую завесу, но атаковать переправу не стал. Он вдруг начал забирать вправо и вверх, потом скользнул на крыло и исчез за верхушками елок. Донесся надрывный визг моторов, вздрогнула земля, и в небо поднялась густая шапка копоти.