Укрощение - Камилла Лэкберг

Фру Ханссон посмотрела на свой мобильник, словно сообщение от Тиры каким-то магическим образом могло появиться на дисплее. Тереза звонила ей, выйдя из конюшни, и потом, по дороге домой, но девочка не брала трубку, а когда мать попыталась позвонить в очередной раз, уже придя домой, сигнал раздался из комнаты Тиры. Как уже не раз случалось до того, дочь забыла телефон дома. Растеряха…

Внезапно из прихожей раздался звук. Тереза вздрогнула. Наверное, она всего лишь принимает желаемое за действительное, ведь за криками и грохотом, издаваемыми мальчишками, практически невозможно что-либо расслышать. Но нет — в замке заскрежетал ключ. Хозяйка дома вскочила, выбежала в прихожую, повернула замок и распахнула дверь. Секунду спустя она уже держала дочь в своих объятиях и дала волю слезам, которые сдерживала в последние два часа.

— Девочка моя любимая! — шептала она, прижимаясь губами к волосам девочки. Все вопросы — потом. Самое главное на свете — что Тира рядом.

* * *

Уддевалла, 1972 год

Девочка следила за ней взглядом, куда бы она ни направлялась, и Лайлу не покидало ощущение, что она в плену в своем собственном доме. Владек испытывал такую же беспомощность, что и она, но, в отличие от нее, обращал свою фрустрацию вовне.

Палец болел. Он уже начал заживать, но кость зачесалась, когда рана стала затягиваться. В последние полгода Ковальской не раз приходилось обращаться к врачу. В последний раз медики начали что-то подозревать и задавать вопросы. В душе женщине ужасно хотелось уронить голову на стол врача, дать волю слезам и все рассказать. Но мысль о Владеке заставила ее сдержаться. Проблемы должны решаться в семье — так он считал. Он никогда не простит ей, что она вынесла сор из избы.

Своей собственной семьи Лайла избегала. Она знала, что сестра недоумевает, почему она не навещает их — как и мама. В первое время они обе то и дело навещали Ковальских в Уддевалле, но теперь перестали приезжать. Теперь они лишь иногда звонили и осторожно спрашивали, как дела. Они отчаялись, и Лайле так хотелось бы тоже махнуть на все рукой. Но это было невозможно, так что она держала своих родных в отдалении, кратко отвечала на их вопросы и старалась говорить легким тоном, используя самые повседневные слова. Рассказать им правду она не могла.

Семья Владека связывалась с ними еще реже, но так было с самого начала. Они постоянно путешествовали, у них не было постоянного адреса — как можно было поддерживать с ними связь? Вероятно, оно и к лучшему. Объяснить им все было бы так же невозможно, как и семье Лайлы. Они с Владеком и сами себе не могли это объяснить.

Эту ношу им придется нести самим.

* * *

Лассе тихонечко насвистывал себе под нос, двигаясь в сторону дороги. Чувство удовлетворения после вчерашней встречи в общине все еще не покидало его. Единение с собратьями по вере вызывало у него чувство опьянения без вина, и ему было невероятно легко от того, что можно забыть о полумерах и знать — ответ на все вопросы хранится на страницах Библии.

Именно поэтому он знал, что поступает правильно. А иначе зачем Господь дал ему эту возможность, привел его в нужное время в нужное место — как раз тогда, когда грешник должен подвергнуться наказанию? В тот день, когда это произошло, Ханссон просил Господа помочь ему выбраться из своего все ухудшающегося положения. Сам он ожидал, что ответ на его мольбы придет в виде работы, однако вместо этого перед ним открылся иной путь. А тот, кто пострадал, оказался грешником самого ужасного сорта, заслуживающим кары по всей строгости библейских законов.

Тереза начала задавать вопросы по поводу их финансов. Собственно говоря, именно Лассе оплачивал все счета, но жена начала интересоваться, как получается, что ее зарплаты в магазине «Консум» теперь хватает на все, хотя сам он не работает. В ответ мужчина пробормотал что-то по поводу страховки на случай безработицы, но по выражению лица супруги понял, что она отнеслась к этому скептически. Ну ладно, все как-нибудь разрешится! Ответы придут сами.

Сейчас он направлялся к пляжу в Сельвике. Это место для встречи Ханссон выбрал сам, потому что зимой там должно быть пустынно. Летом на пляже, расположенном неподалеку от кемпинга в Фьельбаке, яблоку некуда было упасть, но сейчас там было пусто, а ближайшее жилье находилось довольно далеко. Прекрасное место для встречи, и он каждый раз предлагал именно его.

Было скользко, и мужчина медленно спустился по дороге, ведущей на пляж. Снег лежал толстым слоем, и он увидел, что залив покрылся льдом. В конце мостков, вокруг лестницы, ведущей в воду, была сделана полынья — для тех безумцев, которые настаивали на зимнем купании. Сам же Лассе решил для себя, что шведский климат не подходит для купания — даже летом.

Он первым пришел на место. Мороз забирался под одежду, и Ханссон пожалел, что не надел еще один свитер. Однако он сказал Терезе, что снова отправляется на встречу в общину, и не хотел возбуждать в ней подозрений, надевая на себя кучу теплой одежды.

В нетерпении он спустился на мостки. Они неподвижно лежали у него под ногами, прочно вмерзшие в лед. Взглянув на часы, Лассе раздраженно наморщил лоб. Затем он дошел до конца, облокотился на перила лестницы и взглянул вниз. Сумасшедшие моржи, должно быть, побывали тут совсем недавно, потому что на воде в полынье еще не начала образовываться корка льда. Мужчина поежился, представив, какая температура воды должна быть сейчас в полынье.

Услышав шаги на мостках, Ханссон обернулся.

— Опаздываешь, — проговорил он, демонстративно указывая на часы. — Давай деньги, и пошли отсюда. Я не хочу, чтобы меня тут увидели, и к тому же я вот-вот околею от холода.

Он протянул руку, ощущая, как ожидания переполняют его. Господь был милостив, когда нашел для него такое решение. И он презирал грешника, стоящего перед ним, с пылом, от которого у него раскраснелись щеки.

Но внезапно чувство изменилось — презрение сменилось удивлением. А затем Лассе сковал леденящий страх.

* * *

Мысли о книге не оставляли ее. Когда Патрик сказал, что ему надо работать, Эрика испытала раздражение, поскольку планировала нанести еще один визит в тюрьму. Но затем она прислушалась к доводам разума. Само собой, ее мужу пришлось поехать в участок, хотя сегодня суббота. Расследование дела об исчезновении Виктории вошло в новую интенсивную фазу, и писательница знала, что супруг не остановится, пока преступление не будет раскрыто.

К счастью, Анна согласилась прийти и посидеть с детьми, так что теперь Эрика снова сидела в комнате для свиданий в исправительном учреждении. Она не знала, с чего начать разговор, но молчание, похоже, не смущало Лайлу. Та сидела и задумчиво смотрела в окно.

— На днях я была в твоем бывшем доме, — произнесла наконец Фальк. Она наблюдала за Ковальской, чтобы увидеть, какую реакцию вызовут ее слова, но холодные голубые глаза ее собеседницы ничего не выражали. — Мне следовало пойти туда раньше, но я, наверное, подсознательно избегала этого.

— Это всего лишь дом, — ответила Лайла, пожав плечами. Ее лицо и фигура излучали равнодушие, и Эрике захотелось податься вперед и хорошенько встряхнуть ее. Ведь она жила в этом доме и допускала, чтобы ее ребенка приковывали на цепь и запирали, как зверя, в темном подвале! Как она могла равнодушно относиться к такой жестокости, каким бы ужасам ни подвергал ее Владек?

— Как часто он тебя избивал? — спросила писательница, стараясь сохранить спокойствие.

Заключенная наморщила лоб:

— Кто?

— Владек, — сказала Эрика, недоумевая, зачем Лайла разыгрывает из себя дурочку. Она же видела медицинскую карточку из Уддеваллы, читала о ее травмах.

— Судить легко, — проговорила Ковальская, глядя в стол. — Но Владек не был злым человеком.

— Как ты можешь это говорить после всего, что он делал с Луизой и с тобой?

Несмотря на все знания о психологии жертвы, Фальк все же не могла понять, как Лайла может по-прежнему защищать своего мужа. Ведь она в конце концов убила его — из самозащиты или из мести за то насилие, которому подвергались она сама и дети.

— Ты помогала ему сажать на цепь Луизу? Он заставлял тебя это делать? Поэтому ты молчишь — чувствуешь себя соучастницей? — Эрика стала давить на заключенную, как никогда не делала прежде. Возможно, позавчерашняя встреча с Нетти и ее отчаяние из-за пропавшей дочери теперь придавали писательнице злости. Ненормально так равнодушно относиться к нечеловеческим страданиям своего ребенка!

Не в силах сдержать свой порыв, Фальк открыла сумку, которую всегда носила с собой, и достала папку с фотографиями:

— Посмотри! Ты забыла, как все это выглядело, когда полиция пришла к вам в дом? Ну так посмотри еще раз!

Эрика через стол придвинула к Лайле фотографию — и та неохотно взглянула на нее. Тогда посетительница подвинула ей еще одну: