Пропущенный мяч - Пол Бенджамин

— Вы были правы, — сказал он, — она не спала.

— Как она приняла известие?

— С огромным облегчением. Она не могла поверить, что все кончено.

— Вы сказали о смерти Брилля?

— Только после первой новости.

— Что она сказала?

— Ничего. На мой взгляд, ей трудно переварить все сразу.

— Она хотела поговорить со мной?

— Конечно. Но я сказал, что не знаю, где вы сейчас находитесь.

Бэрльсон показал на свой светло-голубой «кадиллак», припаркованный на противоположной стороне улицы, и спросил, куда меня отвезти. Я ответил, что мне хочется пройтись пешком. Мы снова пожали друг другу руки, и он поблагодарил меня за все, что я сделал. Я смотрел, как он переходит дорогу, садится в машину, включает зажигание. Когда он уехал, я был рад, что остался один. Но радостное ощущение скоро рассеялось. Как только стих шум мотора, ко мне вернулись скорбные мысли.

Я часами бродил в тумане. Вместо того чтобы вернуться домой и лечь в постель, я пытался бороться с сонным отупением на ходу. Я шлялся по пустынным улицам, слушая звук своих шагов. Я не встретил никого, за исключением нескольких бедолаг, тащившихся домой после вчерашней пьянки, и бездомного, роющегося в помойке. В это время Нью-Йорк как бы застывает. Уже не ночь, но еще не утро. Преддверие. Вот мое место.

Когда рассвело, я зашел в ночной ресторанчик позавтракать. Кто-то из посетителей читал «Санди Таймс», и я увидел на первой странице сообщение о смерти Виктора Контини. Оно было напечатано на том же месте, что и сообщение об автомобильной катастрофе с Чепмэном пять лет назад. Оба умерли, уничтожив друг друга. Я спросил себя, выдержит ли репутация Чепмэна разоблачения обстоятельств его смерти. Мне кажется, что и в загробном мире он будет лелеять мечты о власти и величии.

За завтраком я принял решение отделаться от чека, который Чепмэн дал мне в среду. Я не хотел оплачивать свой обед и сигареты его деньгами. Я вообще не хотел быть ему чем-то обязанным. Он использовал меня как пешку, а я желал стереть из памяти ту роль, которую сыграл в его суицидальной стратегии. Ричи сможет с пользой употребить эти деньги для начала своей новой жизни в Нью-Хэмпшире. Ему необязательно знать, откуда они. Я оплатил счет за завтрак и пошел пешком до своей конторы, чтобы взять чек. Я был спокоен. Теперь я снова знал, что делаю, и шагал прямо к намеченной цели. Раннее солнце показалось над крышами домов, как налитый кровью глаз циклопа.

…Когда я вошел в контору, там сидела Джуди Чепмэн. Одетая в белые брюки и цветную турецкую рубашку, она вертела в пальцах зажигалку, с отсутствующим видом глядя на пыльные окна. Всякий раз, когда я видел ее, она была одета по-другому, и все ей удивительно шло. Она не умела быть некрасивой. Джуди повернулась ко мне навстречу и улыбнулась. Такая улыбка может заставить мужчину поверить, что солнце будет светить до конца вашей жизни. Я тоже улыбнулся в ответ и сел за стол. Я испытывал такую усталость, что с трудом сознавал, где нахожусь. Меня не покидало ощущение, что все это уже происходило раньше.

— Все кончено, — сказал я. — Больше не будет ни полиции, ни адвокатов.

— Я знаю, — сказала она. — Бэрльсон позвонил мне несколько часов назад. Я пыталась связаться с тобой, но дома тебя не было, и я подумала, что найду тебя здесь. Мне очень хотелось тебя увидеть.

— Брилль умер.

— Я знаю. Бэрльсон сказал мне.

— Он выстрелил себе в рот, а я в это время сидел напротив на расстоянии полутора метров от него.

Ее передернуло:

— Я не знала, что ты там был.

Мысль о том, что я при этом присутствовал, пугала ее больше, чем самоубийство.

— Я был там. Перед тем как это случилось, мы долго беседовали с Бриллем. Он все еще был влюблен в тебя, ты знаешь… безнадежно влюблен в тебя.

— Я не хотела этой любви. Ты сам знаешь.

— Ты была не права, когда сказала, что он не способен на ревность. Он сходил с ума от ревности и превратился в преступника и убийцу, чтобы вернуть тебя.

— Не будем об этом, Макс. Это слишком ужасно. Я не хочу об этом думать и говорить.

— А я хочу, — сказал я. — Нам с тобой очень важно переговорить обо всем в последний раз.

Она посмотрела на меня тревожными глазами. Все шло не так, как она себе представляла, и она не понимала почему. Я наносил ей новые раны, в то время как она еще не оправилась от старых, и я читал боль на ее лице.

— Пожалуйста, Макс. Избавь меня от этого. Я хочу вместе с тобою покинуть этот город и уехать далеко-далеко, где не будет никого, кроме нас двоих. Мне нужно восстановить силы после этого… этого испытания.

— Сперва я должен выяснить кое-какие моменты. Видишь ли, мне кажется, Брилль сказал мне не все, и прежде чем уехать с тобой вдвоем, я должен знать, на что иду. Тебя не слишком смущает, что все мужчины в твоей жизни кончают самоубийством?

Она долго отказывалась верить своим ушам. Потом тихо залилась слезами. Слезы катились по щекам, рисуя на них переплетения мокрых дорожек, поблескивающих в свете лампы.

— Как ты можешь быть таким жестоким, Макс? Ты думаешь, я не способна испытывать чувства?

— Способна, но только по отношению к себе самой.

— А тот вечер? Он ничего не значит для тебя?

— Это старая история. Такая же волнующая, как то, о чем думали динозавры.

Моя грубость вызвала новый поток слез.

— Я могла бы любить тебя очень сильно, Макс, — прошептала она. — Я бы могла сделать тебя счастливым. Но ты все испортил.

— Ты с самого начала была в курсе, не так ли? — сказал я. — Ты использовала Брилля, чтобы избавиться от Джорджа. Ты была уверена, что даже если Брилля поймают, он никогда не откроет правду о твоей роли в этом деле. Он был без ума от тебя и готов на все ради своей любви. Двенадцать часов назад он покончил с собой, чтобы спасти тебя, и твоя единственная реакция — отказ говорить об этом. А вот я хочу об этом говорить, и ты будешь слушать. Это ты посоветовала Бриллю послать Смарта к Чарльзу Лайту, и ты убедила его послать письмо с угрозами. Ты обещала Бриллю помириться с ним, и он поверил. Это было несложно, он не многого стоил в твоих глазах. Ты хотела раз и навсегда вычеркнуть Джорджа из своей жизни. Ты даже позволила себе удовольствие сообщить ему обо всем, что вы замышляли. Это было основой твоего плана. Ты так хорошо взялась за дело, что в конце концов ему осталось два выхода — убить тебя или умереть самому. На его месте я бы, наверное, задушил тебя собственными руками, но Джордж был джентльмен, и ты это знала. Настоящая война нервов, не правда ли? Ты непрерывно повторяла, что откроешь всему свету его тайну и что ему следует поторопиться и покончить с собой, пока не поздно. Затем Брилль послал письмо, и Чепмэн понял, что час настал. Он рассказал, каким образом собирается покончить с собой, чтобы навлечь на тебя подозрение в убийстве. Ты бросила ему вызов, заставив идти до конца, так? Ты была там, в кухне, и смотрела, как он пьет яд. Потом ты спокойно вышла на улицу и отправилась за покупками. Потом было несколько тяжелых дней, но теперь все позади и ты вне подозрений. Джордж мертв, Брилль мертв, и ты вольна делать, что хочешь. Скажи мне, каково это — наблюдать, как человек на твоих глазах принимает яд? Мне любопытно, что ты чувствовала, что за мысли копошились в твоей хорошенькой головке в это мгновение.

Пока я говорил, она трясла головой, истерично всхлипывая. Как будто одна часть ее души хотела отбросить кошмар моих обвинений, в то время как вторая часть плакала, зная, что это невозможно. Ее душило зло, которое она причинила людям за свою жизнь. Она захлебывалась желчью, и этот вкус сохранится в ее памяти до конца жизни. Я не отрывал от нее глаз, не в силах отвернуться. Это было лицо смерти, которая преследовала меня с самого начала, и оно было невообразимо прекрасно. С ней могло случиться все что угодно, но красота не исчезнет.

— Ты не понимаешь, — сказала она, когда я умолк, — ты не понимаешь, Макс. Это было ужасно. Я не могла этого вынести и убежала. Это был кошмар.

Она спрятала лицо в ладонях и продолжала рыдать. Когда кризис миновал, она понемногу взяла себя в руки, вынула из сумочки платок и вытерла глаза.

— Полагаю, ты не желаешь услышать мою версию? — прошептала она.

— Нет. Я больше ничего не хочу слышать на эту тему.

— И не важно, что ты ошибаешься, что совершаешь ужасную ошибку?

— Не важно.

Она поднялась и произнесла сдержанным и безразличным тоном:

— Пришлите мне счет за услуги, мистер Клейн. Я отправлю вам чек по почте.

— Вы не должны мне ни цента, — сказал я. — Мы квиты.

Она метнула на меня жесткий взгляд, пытаясь отыскать на моем лице признак слабости. Я не отвел глаз.

— Если вы когда-нибудь захотите узнать правду, — сказала она, — дайте мне знать. Я буду счастлива открыть вам ее.

Она вышла из комнаты. В течение нескольких минут я смотрел на дверь, не смея пошевельнуться, не смея вздохнуть. Потом я опустил глаза и увидел, что она оставила свою зажигалку на моем столе. Как будто хотела этим сказать, что часть ее остается здесь и что если я захочу, то могу вновь зажечь пламя. Я щелкнул зажигалкой. Маленькое желтое пламя выглядело бледным при утреннем свете. Я долго смотрел на него, так долго, что перестал видеть. Потом металл начал нагреваться в моей ладони. Когда он стал таким горячим, что невозможно было удержать в руках, я уронил зажигалку на стол.