Пропущенный мяч - Пол Бенджамин

В дверях появился Лайт, одетый в брюки цвета хаки, мягкие туфли и зеленый пуловер. У него был вид человека, который провел весь день, катаясь на яхте. Он с усмешкой взглянул на меня и сказал:

— Я вижу, вы были очень заняты со времени нашей последней встречи.

Я опустил глаза, посмотрел на свою куртку и констатировал, что на одном ее рукаве зияет рваная дыра.

— Да, — ответил я, — вчера я случайно угодил в корм для львов Центрального зоопарка, а вечером, посчитав, что слишком хлопотно брать такси, пришел к вам пешком. Это было довольно забавно, но непрактично.

Лайт, неопределенно хмыкнул, повернулся и повел меня через гостиную в другую комнату, а оттуда по коридору в небольшой кабинет, расположенный под лестницей. Одна стена была заставлена застекленными витринами, полными альбомов с марками. Витрины с подсветкой занимали стену напротив, а в центре стоял круглый дубовый стол, заваленный раскрытыми альбомами, изящными пинцетами, лупами и конвертами. Я никогда не видел ничего подобного в жилой квартире, только в музее.

— Как вы, наверное, догадались, — произнес он с нескрываемой гордостью, — это комната для марок. Температура и влажность здесь регулируются, чтобы предотвратить ущерб. Оглянитесь, здесь собрана, возможно, самая ценная коллекция во всей стране.

— Очень интересно, — сказал я, рассматривая выставленные в витринах экземпляры, — это, должно быть, чудесно — иметь такую всепоглощающую страсть.

Он не уловил иронии в моем голосе.

— Да, я стараюсь уделять этому по крайней мере несколько часов в неделю. Это помогает успокоиться и достичь единства с самим собой, а также сохранять связь с прошлым. В марках отражена вся история мира. Они элементы нашей повседневной жизни, запечатлевшие важные события разных периодов. — Он резко замолчал, осознав неуместность своего энтузиазма. — Но, вас, конечно, марки не интересуют.

— Наоборот, меня интересует все, что интересно вам, мистер Лайт. Я долго пытался вас понять. Все, что касается вашей персоны, очень важно для меня.

— Вы заходите слишком далеко, — высокомерно сказал Лайт. — Я легко мог бы арестовать вас за звонок в мою дверь в столь поздний час. К счастью для вас, у меня прекрасное настроение. Я праздную кончину Джорджа Чепмэна, которая доставила мне безграничную радость.

— Не стоит ломать комедию в моем присутствии, мистер Лайт. Вы совсем не собирались веселиться сегодня вечером. Вас расстроила смерть Чепмэна. Безусловно, вы выиграли партию, но в то же время вас лишили удовольствия самому участвовать в игре. Вам не терпелось уничтожить Чепмэна публично. Это было так важно для вас, что вы были готовы раздавить любого, кто встанет у вас на пути. А теперь вас выбил из седла неожиданный поворот событий. Вот единственная причина, по которой вы впустили меня. Вы думали, что я смогу сообщить вам что-нибудь важное.

Лайт сел в кресло около столика и внимательно оглядел меня.

— А вы ловкач, мистер Клейн, — прошептал он. — Думаю, я недооценил вас.

— Не такой уж я ловкач. Если бы я был таким, я бы не потратил два дня, чтобы понять это, и Джордж Чепмэн был бы жив.

— Это смешно. Чепмэна убила его жена. Его смерть никак не связана со мной. — Он взял лупу со стола и стал нервно вертеть ее в руках. — Это же типичная семейная драма.

— Официальная версия. Превосходная история, но, к сожалению, в ней нет ни слова правды. Джудит Чепмэн виновна в смерти Джорджа не больше, чем Махатма Ганди.

Лайт воспринял это утверждение как завуалированное обвинение.

— Что вы хотите этим сказать, Клейн? Вы ищете подозреваемых и решили впутать меня в эту историю? — Он раздраженно махнул лупой. — Я не имею абсолютно ничего общего с этим преступлением. Мои руки чисты.

— Я и не говорю, что вы убили Чепмэна. И уже объяснил почему. Но руки у вас нечисты, мистер Лайт. На самом деле руки у вас такие же грязные, как и мысли.

Я медленно обошел вокруг стола и остановился перед витриной. Прикурив сигарету, я бросил спичку на пол. Лайт был потрясен, когда увидел, что я собираюсь здесь курить. Я ждал возмущенных возгласов, не дождался и затянулся еще раз. Он слишком боялся того, что я собирался ему сказать, и не осмеливался возражать.

— Вполне очевидно, что при необходимости вы были готовы убить Чепмэна. Но позже. Вам не терпелось осуществить замысел публичного унижения. В деньгах вы не нуждаетесь, но в остальном вы не лучше самого отвратительного шантажиста. Все шло как по маслу, пока на сцене не появился ваш покорный слуга. — Я поклонился. — Чепмэн собирался выставить свою кандидатуру на выборах. Его победа была более чем вероятна. Это было вам на руку — именно теперь он стал более уязвимым, открытым для удара. Но когда Чепмэн обратился ко мне, вы решили, что он догадался о ваших замыслах и боится разоблачения. Как все жертвы шантажа, он был зажат с двух сторон. Чтобы защититься от вас, ему пришлось бы рассказать о своем секрете, а он хотел скрыть его любой ценой. Но если бы я узнал о нем, ситуация стала бы гораздо серьезней. И вы начали действовать. Вы послали своих бандюг, чтобы купить меня и заставить отказаться от расследования, но просчитались. В каком-то смысле мне повезло, что Чепмэн умер так быстро. Еще несколько дней, и вы приказали бы Энджи и Тедди убить меня. Вы испугались, что я в курсе секрета Чепмэна, и были готовы стереть меня с лица земли.

Лайт сидел не шевелясь. Я попал в точку, и он не мог оказать быстрого отпора. Я затушил сигарету о край витрины. Он не реагировал. До моего слуха донесся его голос — далекий и глухой, будто из подземелья. Похоже, он говорил, не отдавая себе в этом отчета.

— Чего вы хотите? — спросил он.

— Заключить с вами сделку.

— Деньги? Я думал, они вас не интересуют. — Он вздохнул от усталости и разочарования.

— Я говорю о сделке, а не о деньгах. Вы даете информацию, которая мне нужна, а я обещаю хранить молчание.

— Не понимаю, о чем вы.

— Я отдаю себе отчет в том, что вы очень могущественный человек, мистер Лайт, и что бы я ни делал, я не смогу причинить вам особого вреда. Но я в состоянии сделать вашу жизнь крайне неприятной и подмочить вашу репутацию. Теперь, когда вы занялись политикой, это ваше самое слабое место. Стоит мне рассказать моим друзьям из «Таймс» про ваши неблаговидные поступки по отношению к Чепмэну, и вы сможете проводить в компании ваших любимых марок столько времени, что один их вид будет вызывать у вас тошноту.

— Все вы одинаковы, проклятые либералы! — вскричал он возмущенно, вновь обретя прежний апломб. — Политика — это власть, а власть — это грязная работа. Если демократ совершает что-то, это называют прагматизмом. Если консерватор делает то же самое, это уже непростительное преступление. Неудивительно, что наша страна попадает под влияние коммунистов.

— Речь идет не о политике, — сказал я, — а о личной ненависти. Я знаю, что вы преданы своим убеждениям и что, по вашему мнению, правительство захвачено бандой коммунистов, которые встают по утрам, только получив приказ из Москвы. Но вы не думали о своих идеалах, когда копали яму Чепмэну. Вы не собирались победить его на выборах, вы хотели его распять.

— И я бы сделал это. Тогда бы люди увидели, что вы, социалисты, представляете из себя на самом деле.

— Самое смешное то, что если бы вы не стали действовать так активно, то не оказались бы сейчас по уши в дерьме. Видите ли, я не оценил визита двух кретинов, которых вы послали ко мне. Они ввалились в чужой дом, разворотили квартиру, побили хозяина. Прямо как детишки в парке аттракционов. Нужно, чтобы с вами в один прекрасный день произошло то же самое, тогда вы поймете, насколько это неприятно.

Я открыл витрину и достал один из альбомов с марками. Лайта охватила паника.

— Боже, что вы делаете? — завопил он.

Я швырнул альбом на пол.

— Я показываю вам в замедленном темпе, что произошло у меня дома. Таким образом вы увидите все собственными глазами. Это лучше, чем слушать комментарии по радио, не правда ли?

Я уронил второй альбом. Я действовал не торопясь, с нарочитой небрежностью. У меня не было намерения испортить коллекцию, но я хотел встряхнуть Лайта, дать ему понять, что не он хозяин положения, а я. Он выпрыгнул из кресла и бросился на меня с яростью, граничившей с истерией. Он был хотя пожилой, но крепкий мужчина.

Я не хотел делать ему больно, но и не хотел, чтобы он меня ударил. Выставив руки перед грудью, я толкнул его. Он отлетел, задев стол, и свалился на пол. Это убедило его не возобновлять драку. Он медленно поднялся.

— Хорошо, — сказал я. — Поговорим. Будьте чистосердечны, и я уйду. Только не надо пустой болтовни, иначе я разорву все марки в вашей коллекции.

Лайт сел. Он был унижен и ничего не мог поделать. Для него это было страшное поражение, но я не испытывал жалости.