Воровская правда - Евгений Сухов

— Я тоже хотел тебя увидеть, Гришуня!

Гришуня милостиво улыбнулся. Он знал, что смерть Муллы не будет легкой: он собирался резать врага на куски и швырять эти кровавые ошметки в запретную зону на прокорм сторожевым псам. Коротышка наслаждался своим превосходством. Для него Заки Зайдулла был уже покойником. От разговора с бессильным врагом Гришуня Маленький получал кайф не меньший, чем от ядреной казахской анаши.

— А ты все такой же остряк! И вижу, что по-прежнему презираешь смерть. Я прав, Мулла? А может быть, ты думаешь, что ты бессмертный? Вижу, что твои молодцы так не считают — вона как перебздели! С лица сбледнули! Сколько вас зашло в барак, Мулла, вспомни! А сколько вышло живыми… То-то же!

Мулла оставался невозмутим:

— Гришуня, налепушник, а ты ведь и сам не из железа сделан!

— Ох, и нравится же мне этот парень! — повернулся Гришуня к своим бойцам, которые натянуто улыбались шуткам своего пахана. Не поддерживать веселье Гришуни было опасно — свирепый коротышка мог счесть это неуважением, а за пренебрежение к своей персоне он карал жестоко. — Чуете, братцы, от него мертвечиной разит за версту, а он еще скалится. Ладно, надоело мне слушать его болтовню, прирежьте его! — жестко приказал Гришуня.

От малого джихада следовало переходить к джихаду большому.

Мулла незаметно вытащил из рукава обломок бритвы. Именно так, без страха и просьб о пощаде, должен умирать настоящий правоверный. Тогда можно быть уверенным, что после смерти он сумеет пройти в рай по мосту толщиной в волос, а душа не заблудится в небесных пространствах.

Примеру Муллы последовали остальные бойцы. Никто из них не надеялся выжить, никто не просил пощады, но каждый решил продать свою жизнь подороже. Бродяги не тешили себя надеждой, что после смерти за их душами прилетят белые ангелы, для того чтобы торжественно спровадить в тенистые сады вечности, а потому совсем не страшно было перед смертью взять на душу еще один грех.

— Подходи, кто желает умереть первым!

С караульных вышек солдаты с интересом наблюдали за назревавшей потасовкой. Они помнили инструкции Беспалого: ни во что не вмешиваться! Полковник предупреждал, что существует большая опасность потерять контроль над этой зоной, если зэки вместо того, чтобы резать друг друга, надумают объединиться. Тогда они сумеют разнести в щепки крепко сколоченные бараки и вырвать с корнем сторожевые вышки. Солдаты полагали, что именно поэтому полковник старался натравить одну кодлу на другую.

Имелась у Беспалого и еще одна причина для беспокойства. Три недели назад была «разморожена» зона под Воркутой. Тамошние зэки на целых три недели взяли власть в свои руки, вырезав большую часть администрации и всех сук. Бунтовщиков усмирили на четвертую неделю: пять танков проутюжили гусеницами территорию лагеря вместе с заключенными, превратив этот уголок тундры в болото. Тех немногих, что ударились в бега, затравили разъяренными голодными овчарками. Возможно, такое же решение придется принимать и в отношении беспаловского «беспокойного хозяйства».

— В кольцо их бери! Чтобы ни одна тварь не вырвалась! А то придется бегать за ними, как за крысами, по всей зоне, — уверенно покрикивал Гришуня.

Гришуня был одним из первых в воровском мире, кто начал окружать себя «торпедами» — зэками, проигравшими в карты свою жизнь. С их помощью он не только держал в узде всю зону, но и успешно устранял соперников. Полчаса назад Гришуня провел инструктаж среди «торпед» и пообещал прощение долга тому, кто первым сумеет всадить перо в Муллу. «Торпеды» обещали разодрать наглого татарина на куски, едва он выйдет из барака. Но когда дверь распахнулась и автоматчики вывели Муллу, ландскнехты Гришуни увидели его черные сатанинские глаза и поняли, что на тот свет черти никогда не уходят без кровавой дани.

Заки Зайдулла всегда был вожаком стаи. Матерый, сильный, он напоминал волка, который одним коротким рыком способен укротить самых свирепых соперников. Мулла и сам всегда жил по волчьим законам, установив в своей шайке строжайшую иерархию. Во всем его облике ощущалось что-то от могучего, знающего себе цену зверя. Один взгляд такого зверя способен заставить поджать хвост нахальную овчарку, посмевшую ощерить зубастую пасть. Именно такой взгляд парализует овцу и делает покладистой самку, готовую следовать куда угодно за своим господином. Заки Зайдулла знал, что его окружают псы, послушные строгому хозяйскому окрику. Каждый из них в отдельности ничто, но едва они собьются в стаю, как уже готовы растерзать самого сильного зверя. Даже повадки у врагов Муллы были собачьи: они старались обойти противника со спины, чтобы вонзить клыки (вернее, ножи) в незащищенное место.

— Плотнее окружай! Плотнее! — командовал Гришуня Маленький.

— Смотрите на них, бродяги! — сквозь зубы цедил Мулла. — Вот так суки душат воров!

Несколько секунд зэки в напряженном молчании рассматривали друг друга. Они узнавали прежних приятелей, с которыми порой делили хозяйскую пайку и хлебали пресную баланду из одной миски. Однако все это было в прошлом, а значит, утратило ценность: их навсегда перессорил приказ Гришуни Маленького.

А потом чей-то яростный крик нарушил общее оцепенение:

— Получай, сучара!

Сердито забрехали в запретной зоне сторожевые кобели. Ухватившись за грудь обеими руками, упал на землю смертельно раненный уркач.

— На тебе!

— Держи, паскуда!

— Урою, сука!

Мулла рубился зло. Он старался наносить удары наверняка и чувствовал, как заточенная сталь входит в живую плоть. Перепачканный в чужой крови, истошно матерясь, он выглядел ангелом смерти, который пришел на землю для того, чтобы на своих широких крыльях переправлять грешников в геенну огненную. Рядом с Муллой, сраженные в грудь и спину заточками, падали бродяги. Они отходили в лучший мир с облегчением, молясь заступнику тюремных сидельцев. Все трудности оставались на грешной земле, где продолжали бушевать человеческие страсти.

— Мулла остался один!

— Коли его! — ревел Гришуня. — Че стоите! Ишь какой прыткий! Дави его, сейчас сдохнет!

Мулла умело уворачивался от ударов, успевая совершать стремительные выпады. Казалось, будто он сделан не из мяса и костей, а из какой-то духовной субстанции и, подобно Джабраилу, способен воспарить над сторожевыми вышками и скрыться в облаках. Однако и его начинала одолевать усталость, нестерпимо болели открывшиеся раны.

Сил у него хватило ровно на столько, чтобы пробиться через поредевшую толпу «торпед» к Гришуне и из последних сил всадить в его плоский живот заточенное лезвие.

— Добивай его! — истошно заорал коротышка, отшатываясь.

Он уже и сам готов был поверить в бессмертие Муллы. Вдобавок он знал наверняка — если татарин добрался до него, то теперь не отцепится даже мертвым.

Один из подпаханников Гришуни прыгнул Мулле на плечи, другой ухватил его за ноги, и только после этого они сумели повалить Заки на землю. Третий, рослый и нескладный боец с длинным лошадиным лицом, занес нож над поверженным Муллой, метя прямо в сердце.

Раздалась короткая автоматная очередь. Пули снесли половину длинного черепа, на стоящих рядом брызнули мелкие липкие осколки. Подстреленный вор выронил нож и тяжело повалился навзничь. Следующая очередь прошила Гришуню Маленького, и тот, зашатавшись на коротеньких ножках, рухнул на колени, а затем обмяк, уткнувшись лицом в грязь.

— Расходись! — раздался громкий крик Беспалого. — Иначе мне придется перестрелять половину лагеря.

Воры в страхе бросились в разные стороны, а затем, позабыв про почившего «вождя», стали уныло расходиться по баракам, как если бы ничего не произошло.

— Живой? — нагнулся полковник над Муллой. — Вижу, что дышишь. Считай, что с того света тебя вытащил. В общем, теперь ты мой должник, Заки!

Зайдулла с отвращением скинул с себя труп длинноголового бойца и зло выругался:

— Паскуда, надо же было ему куда свалиться, весь бушлат своими мозгами заляпал! — Мулла брезгливо поморщился и вытер руки о штаны: — А ты, Тимоша, думаешь, что я тебя благодарить буду?.. Не дождешься! После всего этого я тебя возненавидел еще больше. Ты нарушил не только наши понятия, но и свои собственные!

— Дурень ты, не будь меня, так тебя черти на сковороде уже жарили бы, как свиную отбивную.

Носком сапога Беспалый тронул расколотую голову вора.

— Бедняга, как его изуродовало… Теперь его даже родная мама не узнает. А насчет понятий ты зря! Я их не нарушил, а ужесточил! Вас, зэков, в узде держать нужно, с вами по-другому нельзя. А потом, если помнишь, я всегда был за полное равноправие: когда одна какая-то кодла стоит над прочими, моему нутру это просто претит. Если бы Гришуня Маленький остался в живых, он прирезал бы не только тебя, но и всех остальных воров, которые решили бы встать ему поперек дороги. А после этого он установил бы свой жестокий порядок. Мне такие расклады ни к чему. Мне интереснее наблюдать за тем, как вы, паханы, станете пожирать друг друга. Ну как, пойдешь ко мне отлеживаться? Если желаешь, так мы можем посмотреть на это ристалище из окон моей каморки. Лады?