Пост-оптимальный социум. На пути к интеллектуальной революции - Аркадий Юрьевич Недель

поддерживать жизнь.

Критская цивилизация – тоже интересный пример. По-разному можно истолковывать практику жертвоприношений Минотавру и связанный с этим сакральный эстетизм, скрывающий страх быть сожранным, истоки которого нужно искать в тайнах женской природы, поскольку именно на ее раскрытие было ориентировано минойское сознание. Но одно неоспоримо: критяне находились в состоянии перманентного строительства окружавшего их мира, и отнюдь не из-за того, что у них что-то не получалось, а из-за стремления к эстетическому совершенству. Их практики жертвоприношения, если опять же обобщить, были символическими формами любви к богине-матери, которую они считали основным гарантом своего блага.

Если идти еще дальше по временной шкале, то скорее всего взаимообмен происходил и между нашими предками и неандертальцами, что, например, по мнению питерского археолога Леонида Вишняцкого, доказывается распространением специфических каменных орудий, как наконечник стрелецкого типа, которые находили у неандертальцев, а затем у «современного человека». Это можно назвать цивилизационными контактами первой степени. Неолит не был совсем мирной эпохой, раем, как ошибочно полагала Мария Гимбутас, он знал социальное расслоение и, видимо, домашнее рабство, о большем никаких прочных сведений нет.

Данное выше определение цивилизации подтверждается историческими примерами, которые я перечислял. Их значительно больше. Хантингтон, приписывая цивилизациям то, чем они не являются, на деле отменяет цивилизацию и как исторический, и как антропологический феномен, одновременно споря с Фукуямой, чей «конец истории» имеет форму уже победившей либеральной империи, и солидаризируясь с Троцким, для которого цивилизационная победа, если таковая и может произойти, то только чего-то одного над всем остальным.

И.В-Г. Постскриптум. И все же, почему мир узкий?

А.Н. Знаете, еще в студенческие годы я прочел роман Игнатиуса Донелли «Колонна Цезаря»,[35] из которого, кстати, родилась его программа для американской Популистской партии. Действие романа разворачивается в 1988 году в Нью-Йорке, куда из Уганды приезжает торговец шерстью Габриэль Вельтстейн. Уганда в романе – еврейское государство. Америка находится во власти олигархов. По воле случая Вельтстейн знакомится с одним из лидеров тайного рабочего сопротивления, который предлагает ему к ним присоединиться. Руководит всем человек по имени Цезарь, черный итальянец, который в конце концов поднимает восстание. Восставшие закатывают в бетон четверть миллиона человек, из которых затем вырастает колонна Цезаря прямо на Юнион-сквер. Через три года после выхода романа, в 1893 году, на этой же площади выступила анархистка Эмма Гольдман, призвавшая рабочих самим забирать хлеб, если у них нет работы. Ей дали год тюрьмы. Литература тогда еще опережала реальность. Мир был значительно шире.

20.08. 2015

Утопии. С Ириной Врубель-Голубкиной

И.В-Г. Кажется, утопии всегда были и будут. Человеку всегда хотелось быть там, где его нет, попасть в мир фантазии, сказки, легенды, мечты. И тем не менее, можно ли, на Ваш взгляд, одним таким желанием объяснить живучесть этого жанра?

А.Н. Едва ли. Вы правы, утопии сочинялись всегда, и их авторы, среди которых Платон, Томас Мор, Томазо Кампанелла, Эдвард Беллами, Самюэль Готт, Эдвард Бульвер-Литтон и многие другие, были талантливыми людьми. Когда именно возникает этот жанр – не очень ясно, но несомненно, что «Государство» Платона – отнюдь не первый утопический текст. Это жесткая социальная критика, неудовлетворенность да и, пожалуй, страх, который испытывал мыслитель за греческий полис, особенно после Пелопоннесских войн. Некоторые исследователи, например, американский социолог и специалист по урбанизму Льюис Мамфорд[36], считают, что Платон смоделировал свое государство с так называемых восточных деспотий (так в исторической науке XX века было принято называть формы правления в Месопотамии и Египте), когда царь, обладавший верховной, неоспоримой властью, полностью контролировал государственную и общественную жизнь. Если даже это так, и Платон, сочиняя свой диалог, и впрямь ссылался на месопотамские и древнеегипетские общества, то очевидно, что греческий автор был плохо информирован на сей счет. Платоновская зарисовка восточных «деспотий» относится к государствам Месопотамии и древнего Египта примерно так же, как фильм «Семнадцать мгновений весны» к реальному Третьему Рейху. Остановлюсь на двух моментах.

Первый. При том, что египетское общество обожествляло царя-фараона (к слову, та же тенденция имела место в императорском Китае), этот наместник богов на земле не был тоталитарным правителем в современном смысле слова. «Фараон», по-египетски

(per-ā)[37] – «большой дом», служил связным между миром богов и людей, его присутствие гарантировало мировой порядок и справедливость, или то, что египтяне называли словом маат, и именно поэтому он обладал сверхчеловеческим статусом. Считается, что впервые этот термин в таком качестве был применен в письме к Аменхотепу IV, более известному как Эхнатон (ок. 1353–1336 до н. э.), самому отчаянному в истории монотеисту. Обратите внимание на метонимическое происхождение этого термина: «большой дом» стал означать верховную власть, а сегодня, три с половиной тысячи лет спустя, мы говорим «Белый дом», «Кремль» и т. п.

Фараон, правитель Нижнего и Верхнего Египта, как его официально называли, совмещал в себе высшую политическую инстанцию и функции верховного жреца, но вместе с тем, повторяю, его никак нельзя назвать деспотом или диктатором. И еще одна важная деталь: сознание древнего египтянина, от фараона до каменщика, было пронизано идеей жизни после смерти. Соглашаясь с фактом смерти тела (хат), египтяне напрочь отрицали смерть души, или ба, смерть как границу, как предел, за которым ничего нет и не будет. Именно ба, присущая всем людям – до определенного момента она считалась прерогативой фараонов – позволяет человеку выжить после того, как умирает его тело, как бы выпорхнуть из могилы. И вот что крайне существенно: египтяне не считали это утопией уже потому, что они жили внутри этого мира и ради него, стремясь всеми силами сохранить порядок и справедливость, которые для них означали приобретение бессмертия.

В духовной культуре Древнего Египта есть два фундаментальных понятия, ка и ба, различие между которыми не все сегодня хорошо понимают. Поскольку уж зашла об этом речь, я попробую кратко это различие прояснить.

Ка – это тонкая, нематериальная, энергетическая сущность, относящаяся как к людям, так и к богам. Трудно найти адекватный эквивалент этой категории в европейских языках. Современные авторы, с подачи Гастона Масперо, склонны переводить ка словом «двойник» или «доппельгангер» (термин, который в романтической, в частности, немецкой литературе описывал условную тень человека, его темное начало, «второе я»). Также ка можно было бы перевести как «близнец, нематериальный близнец».

В Древнем Египте с ка ассоциировалась жизненная энергия, которая давалась человеку для выполнения его миссии в этом, посюстороннем мире. Интересно, что множественное число от ка – «кау», что означает пищу, провиант, необходимый для