Пост-оптимальный социум. На пути к интеллектуальной революции - Аркадий Юрьевич Недель

а его различные последователи взяли эту идею в качестве основы государственной идеологии.

Американская революция победила, потому что она была революцией Бога против человека, благодаря ей общее включило в себя частное, что описывается парадоксом Роберта Палмера: американская революция была движением за сохранение того, что уже существовало, при этом она не исходила из принципа сохранить существующее. Речь идет именно о моральном обобществлении накопленных ресурсов. В 1776 году Джон Адамс скажет, что Конституция может быть основана только на добродетели, а Джефферсон, как и Ньютон, не считавший Христа Богом, признавал его заслуги как пуританина. Словом, если когда-то Бог избрал свой народ, то теперь он выбрал свою страну – Америку, где и наступит царство добродетели и где закончится мировая история, вернее – она сомкнется со своим началом, к которому я и возвращаюсь.

Объективка Хантингтона в целом такова: цивилизации – это большие конгломераты стран, обладающие какими-либо общими признаками (культура, религия и т. п.). В отличие от стран, они существуют долгое время, как правило более тысячелетия; после возникновения самых ранних цивилизаций (Древний Египет, Шумер, Вавилония, Древний Китай, Индия), в течение почти трех тысячелетий между ними не было никаких контактов или эти контакты были очень редкими и ограниченными. Цивилизация – это культурная общность наивысшего ранга, наиболее широкий уровень культурной идентичности людей. Далее он говорит примерно следующее: в грядущем мире основным источником конфликтов будет уже не идеология и экономика, а культура. Нация-государство останется главным действующим лицом в международных делах, но наиболее значимые конфликты глобальной политики будут разворачиваться между нациями и группами, принадлежащими к разным цивилизациям. И т. п. То есть, согласно этой модели, которую он иллюстрирует различными примерами, Китай и Запад должны вести между собой «культурную войну», по крайне мере после окончания Холодной войны, когда, как считает эксперт, идеологические конфликты потеряли всякий смысл. Но это просто неверно фактически. Очень легко показать, что начиная с XX века, а тем более в последние десятилетия, западное культурное присутствие в Китае огромно, китайского присутствия на Западе не меньше (разумеется, речь не идет о ширпотребе made in China). Не отказываясь от себя, Китай во многом изучает свое прошлое и настоящее как раз с помощью своих западных «врагов».

Теперь давайте разберемся по порядку. Шумеры и Древний Египет находились недалеко друг от друга, но столкновений между ними не было. Между самими шумерскими городами, как и между городами периода греческой классики, существовала конкуренция за политическое влияние, но цивилизационными конфликтами это назвать никак нельзя уже по той причине, что политическая конкуренция была одним из способов развития месопотамской цивилизации. Месопотамия и Индия находились дальше одна от другой, и между ними существовал культурный и экономический обмен. В санскрите есть древнесемитская лексика, возможно, и шумерская. О подобных контактах между, скажем, Шумером и луншаньской культурой (龍山文化,ок XXVII–XXI в до н. э.) или древнекитайским царством Шу (蜀, ок XI–IV в до н. э.), находившимся на территории Сычуани, и Вавилоном мне ничего не известно, но полностью исключать такую возможность тоже нельзя.

Хараппская цивилизация, которую мы знаем в основном по двум городам – Хараппа и Мохенджо-Даро, находившимся друг от друга примерно, как Москва и Петербург, – открытая в начале 1920-х гг. прошлого века, также ни с кем никаких смертельных войн не вела. Эти два города – первые известные на планете мегаполисы с удивительным техническим уровнем и, понятно, со всеми прелестями и неприятностями. Палеонтологические данные говорят, что хараппанцы страдали заболеванием апофизарных суставов (артритом), остеофитом позвонков, что как правило связано с физическими стрессами и чаще всего с ношением тяжестей на голове. Хараппа в целом изучена слабее, чем Месопотамия, но уже сегодняшние знания позволяют предположить, что хараппское общество было стратифицировано, там был свой рабочий класс, занятый тяжелым физическим трудом. Фортификационные стены, как и известная цитадель на кирпичной платформе в Мохенджо-Даро в центре города, занимавшего примерно 2.5 км2 с населением примерно сорок-пятьдесят тысяч человек, косвенно это подтверждают. Хараппанцы писали справа налево, как семиты, но их язык судя по всему был одним из прото дравидийских диалектов. Несколько лет назад группа индийских программистов предприняла очень интересную попытку дешифровать надписи на хараппских печатях при помощи модели Маркова – логико-вероятностная модель, задача которой разгадать неизвестные параметры процесса на основе известных, наблюдаемых фактов. Эта попытка не стала триумфом, но какие-то вещи им удалось прояснить, например, общие синтаксические структуры текста.

Эпоха расцвета культуры в долине Инда, а это XXV–XIX в. до н. э., – наиболее интенсивный период обмена с месопотамскими партнерами, которые ценили индийские изделия из меди, да и многое другое. В шумеро-аккадских бухгалтерских книгах находят записи сделок с индскими городами, например, с Мелуххой (meluhha), чья этимология – предмет непрекращающихся лингвистических споров[31]. К слову сказать, одну, многими любимую вещь мы унаследовали именно от хараппанцев – баню. В обеих столицах была публичная баня размером с современный олимпийский бассейн. Она служила не столько гигиеническим, сколько ритуальным целям. Не исключено, что страсть к ритуальной чистоте ведийские арии переняли именно у жителей индской долины.

Тамильский историк Рамачандра Дикшитар считал жителей Мохенджо-Даро потомками австралоидов, которые могли добраться до Южной Индии в период раннего неолита. Через древний Дильмун (примерно нынешний Бахрейн), которым сейчас активно занимается голландский ученый Эрик Олийдам, в XXI–XIX в. до н. э. проходил экономический обмен между Индией и Ближним Востоком. Дильмун был настоящей транзитной цивилизацией, что и сделало его тогда богатым и процветающим, правда до того момента, пока он не попал в зависимость от касситской Вавилонии.

Современница Хараппы и шумеро-аккадской цивилизации – минойская (XXVIII–XV в. до н. э.) – прямая наследница Киклад, где был достигнут очень высокий уровень скульптуры, – длившаяся тринадцать веков, ни на кого не нападала и ни с кем особенно не воевала, за исключением разве что пиратства. Яркий факт: величественные минойские дворцы, как тот же дворец Маллии, воплощавшие собой теократическую или «талатократическую» власть, не имели военных фортификаций, что указывает на отсутствие как внешней, так и внутренней угрозы. Проще говоря, правительство доверяло своему народу. Также интересно, что Крит не знал храмов. Культовые практики совершались в жилых домах или во дворцах, где политическая и религиозная власть находились в неразрывном единстве. Не исключено, что критская цивилизация могла быть экспортирована на остров потомками халафской культуры, которых вытеснили прямые предшественники шумеров – носители убейдской культуры.

По поводу последних: интригующая деталь, которая может оказаться культурообразующей, заключается в том, что «убейдцы» хоронили своих умерших не в согнутом или скорченном положении, как это обычно практиковалось в большинстве неолитических культур, и что скорее всего означало возвращение умершего в