Криминальный гардероб. Особенности девиантного костюма - Джоан Тёрни

ее пространство и выкрикивали оскорбления и угрозы, что сделало ситуацию еще более опасной.

Место, где произошел инцидент, было знакомо Кларе с раннего детства; тем самым, нападение прочно интегрировалось в сложившийся у нее образ города, переплелось с ее воспоминаниями. Стокгольм стал для нее неоднозначным локусом, в котором присутствует одновременно несколько дискурсов (иногда противоречащих друг другу). Насилие теперь закрепилось в памяти Клары о городе, и последний приобрел новые коннотации, придавая иной смысл представлениям девушки о Стокгольме.

Нападение на Клару выглядело оправданным в рамках нормативного дискурса, не допускающего существования ее версии феминности — тугого корсета и черных волос. Мужчины, носители доминирующего гендерного дискурса, предприняли попытку исправить ситуацию, заставить Клару осознать свою ошибку. Два разных дискурса столкнулись, и это привело к тяжелым последствиям для девушки, бросившей вызов нормативной версии феминности. Клара ощутила это столкновение буквально физически, когда банка ударила ее по голове. Вторжение в личное пространство и унижение должны были заставить ее осознать свою девиантность. Используя слова «коммунистка» и «феминистка», мужчины давали понять, что рассматривают эстетику Клары как политическую и субверсивную стратегию, которая вызывает у них откровенное презрение. Оскорбления звучали как обвинение, а нанесение физического вреда было сильным высказыванием против квир-поведения; мужчины заявляли о своем превосходстве, претендуя на пространство, которое Клара считала своим. Улица, где это случилось, являет собой продолжение дискурсивных тел всех трех индивидуумов, что объясняет эмоциональный накал: все участники конфликта боролись за право на существование.

Клара говорит, что подобные ситуации в ее жизни не редкость. По ее словам, они влияют на образ города, в котором она живет, и на траекторию ее передвижений; случившееся в прошлом определяет, куда девушка направится в будущем. Прошлое, настоящее и будущее города сливаются воедино, непрерывно и динамично меняя отношение Клары к родному городу. Стокгольм полон не только квир-возможностей, но и опасностей, или, говоря словами феноменолога С. Ахмед, «вопрос ориентации — это… не только вопрос пространства»[308]. Клара избегает мест, ассоциирующихся с риском, и предпочитает более комфортные локусы. Она не знает, где на самом деле опасно, а где спокойно, и опирается на ощущения и воспоминания о том, что с ней случилось раньше. Это своеобразный компромисс: не желая менять внешний облик, Клара выбирает новые маршруты для перемещения по городу.

Интересно, что по той же улице, где мужчины напали на Клару, пролегает маршрут стокгольмского прайд-парада. Сама по себе улица нейтральна, но она приобретает разные смыслы в зависимости от того, какие акторы на ней появляются, как они относятся друг к другу и какие дискурсы производят. Клара сама участвовала в прайд-параде, поэтому теперь улица связана для нее с двумя принципиально разными воспоминаниями: одно из них ассоциируется с травмой, другое — с валидизацией:

Клара: И тогда я заметила, что там было, если я продвигалась чуть дальше, я неожиданным образом начала ассоциироваться с чем-то иным, не с женщиной. И это было очень рано, я получила первые туфли на высоком каблуке от моего парикмахера-гея, и я почувствовала сильную связь с феминностью такого рода. Это ощущалось, как пластик, не было ощущения, что это как-то связано с потоком менструальной крови.

Филип: Надо же.

Клара: Я чувствовала себя сильной, и особенно во время прайд-парада в 2005 году… На мне был корсет, перчатки и туфли на высоком каблуке, и я была так офигенно счастлива. И я почувствовала себя собой. Это все фейк, это все пластик, это я.

В нарративе Клары искусственная и биологическая материи не различаются; «фейк» и «пластик» определяют ее тело так же, как биология, и даже в большей степени, поскольку культурные артефакты, в ее понимании, разрушают связь между природой и воображаемой феминной аутентичностью. Она отождествляет себя с искусственными объектами (корсет, высокие каблуки); с их помощью она осмысляет природу тела как постоянно меняющуюся и использует перформативные возможности телесных материй. Тело рассматривается как процесс, в котором взаимодействие артефактов и феноменов конструирует смысл и контекст. Такая оптика подразумевает открытое сопротивление гетеронормативным дискурсам; особенно это заметно, когда Клара говорит об отказе от менструальной крови в пользу объектов, определяемых как «фейковые». Она не отрицает, что кровь тесно связана с феминностью, однако феминность, с которой она идентифицирует себя, иная; синтетический материал освобождает ее от бремени биологической природы. В понимании Клары не существует единственно возможной версии феминности; их несколько, и ни одна не стабильна и не постоянна. Акцент на внешних объектах — способ визуализировать это представление; сосредоточив внимание на вещах, пребывающих вне тела, и инкорпорируя их, Клара демонстрирует подвижность категории пола, достигаемую посредством телесной и материальной перформативности.

Вещи, о которых упоминает Клара («корсет, перчатки и высокие каблуки»), в нашей культуре часто фетишизируются. Силу фетишизированного объекта невозможно понять в рамках обычной причинно-следственной логики; она волшебная или магическая, она создает разрыв между реальным объектом (его формой, материалом и размером) и приписываемыми ему смыслами.

Философ Б. Латур критиковал традиционное представление о фетишизированных объектах, утверждая, что жесткое разделение реальности и фетиша вводит в заблуждение. Вместо того чтобы усматривать в объекте две разные категории («факт» и «фетиш»), мы должны рассматривать его как единство («фактиш»), образуемое слиянием объекта и присущей ему ценности[309]. Анализируя случай Клары сквозь призму этой оптики, можно лучше понять, как устроена ее фетишизированная феминность и как осуществляются ее телесные практики. Агентность Клары не ограничивается исключительно биологическим телом; вместо этого ее феминность конституируется ценностями, присущими атрибутам, которые она использует и носит. Ценности, приписываемые корсету, перчаткам и высоким каблукам, взаимодействуют друг с другом, их характеристики в совокупности создают представление Клары о том, что значит быть женщиной. Клара — это не женщина, которая носит высокие каблуки, корсет и перчатки; она становится женщиной благодаря взаимодействию этих объектов и причудливому стилю, который они организуют. Этот тип мышления также соответствует батлерианской идее о перформативном теле, собранном из разных вещей и конструируемых с их помощью[310].

Ценности объектов определяются исходя из того, в каком контексте пребывает Клара и кто находится в непосредственной близости от нее. Когда она воплощает собой некую версию феминности и использует для этого одни и те же предметы, к ней относятся совершенно по-разному в зависимости от ее окружения. Напавшие мужчины не разделяли ее социальных и культурных убеждений и поэтому резко реагировали на ценности, ассоциируемые с ее вещами. Значение этих вещей для них столь же очевидно, как и для участников прайд-парада.

В языке Клары, в описании ее версии феминности просматривается политическая интенция, которая, конечно, проявляется в участии девушки в