Шахманов - Настя Кан

вороньем в голове крутились мысли: а что если…?

Я не могла больше позволить себе истерик, слез, нужно было быть сильной, но невозможность помочь медленно убивала. Не давая спать, есть, даже сидеть на месте. Я понимала, что многое зависело от того, будет он сам бороться или нет.

Когда он стал бороться вместе с врачами, когда операция была за плечами, он второй день не приходил в сознание.

Тогда я впервые пошла в церковь.

С утра до раннего вечера я молилась, не находя в себе сил вернуться обратно в палату. Я боялась этого жужжащего монстра, к которому Шахманова подключили. Но, находясь от него на расстоянии, шарахалась от каждого звонка, опасаясь плохих новостей.

Я молилась. За него. Чтобы он смог выкарабкаться. Чтобы мне его вернули.

И мне вернули.

На следующее утро он открыл глаза.

В больнице утверждали, что шансов крайне мало и нужно готовиться к худшему. Но он жив. К счастью, он жив. Не знаю что тогда поспособствовало его выздоровлению: врачи, молитвы или его природное упрямство, но с тех пор я не снимая ношу крестик.

Глава 18

«Рисую пальцем линии губ на запотевшем окне,

у тебя есть рваные раны которые нравятся мне.

Дым сигарет и осенний вечер, бешено скачет пульс,

но если ты рядом, если мы вместе, я ничего не боюсь.

Звезды россыпью падают с неба, сжигая желанья людей,

мне без тебя и звезды- небыль, мне без тебя — быть беде.

Свечи задуй, вот ладонь и плечо, не ищи утешения в вине,

я поцелую каждую рану, которая нравится мне.» Карина Шахманова.

Грановский.

Если бы не он, я бы не справилась, честное слово. Он меня поддерживал, подсказывал как поступить. И, оглядываясь назад, по прежнему не уверена, смогла бы повторить то же самое еще раз.

Казалось, стоило Денису открыть глаза, я закрыла свои и находилась в свободном падении две недели.

Когда всё легло на мои плечи, пусть и не на долго, от тяжести подкашивались колени. Не знаю как папа и Шахманов всегда справлялись. Папа пытался растить меня вдали от своего мира и это стало его ошибкой. Я понимаю, что он хотел для меня другой жизни. Но, в сложившейся ситуации, я оказалась совершенно неподготовленной. Как котенок, которого бросили в пруд. Хочешь жить — научишься плавать. А жить я хотела.

Папа рвался приехать. Мы с Ромой с трудом уговорили его этого не делать. Его приезд сделал бы напрасным все, через что мы прошли в последнее время. Я не хотела больше смертей, отчаянно не хотела. Похороны Сергея и Марты все еще были слишком свежи в памяти. Марту мы хоронили с боем, можно сказать. Из за уголовного дела и каких то бумажек нам отказывались быстро выдавать тело. Пришлось воспользоваться связями, хотя бы этим меня папа обеспечил сполна. Связи и деньги, вот что решает проблемы. Не добро и справедливость имеют вес, не честность и человечность. Я знала это, давно знала. Просто еще раз убедилась в этом, сполна.

— Ты уверена? — обеспокоенно спрашивает Рома, когда мы подъезжаем к нашему дому. Воспоминания нахлынули волной, этот дом теперь нехотя ассоциируется с кровью. Сжимаю холодные ладони в кулак, заставляя себя дышать ровно.

— Нельзя показывать сомнения, страх или слабость. Не сейчас, когда Денис так слаб.

— Понимаю. Там прибрались.

— Спасибо.

— Тебе бы отдохнуть. Ты когда спала нормально в последний раз? — Грановский кладет руку на мое плечо в знак дружеской поддержки и я понимю его опасения. Спать у меня не получается совершенно. Стоит задремать, как раздается оглушительный выстрел и Шахманов падает замертво снова и снова, снова и снова. Я понимаю, что уже все позади, что ему сейчас ничто не угрожает, но ничего не могу с собой поделать.

— Отдохну, Ром, отдохну. Денис вернется к делам и я отосплюсь. — пытаюсь улыбнуться и выхожу из машины.

Никогда я не была так строга, непоколебима в сложных и спорных решениях, как в эти две недели. С Ромой мы ходили на деловые встречи, частные ужины, он тенью стоял у меня за спиной. Все вокруг думали, что Шахманов в деловой поездке, что с ним все в порядке. Мы не дали этим коршунам ни на секунду усомниться в той правде, которую им преподнесли. Какие то партнеры и «знакомые» были благожелательны, кто то давил и пытался выведать что то у меня, полагая что женщинам в комплекте мозги не прилагаются. От кого то волосы на руках шевелились, намекая на то, что нужно быть осторожнее и, желательно, больше никогда не видеться. Грановский шутил в своей обычной манере, я выглядела отлично, улыбалась широко и прятала синяки под глазами за плотным слоем тоналки. Мы играли роли и играли их отлично.

Шахманов уже был дома, вставать ему пока не разрешали, как бы он ни пытался. Нашли ему крепкого и крупного мед брата, которого не напугают суровый взгляд и отборный мат. Я неизменно навещала Дениса ночью, когда он спал, держала за руку, гладила по волосам, вдыхала такой родной аромат. Это было необходимо, чтобы не сломаться. Он придавал мне сил. А потом, подпитавшись от своего персонального зарядного устройства, шла в душ и возвращалась в его компанию.

Я была точно натянутая струна, которая в любой момент могла разорваться.

* * *

Когда я заканчиваю с основными текущими делами, совершенно измотанная возвращаюсь домой. Шашка встречает меня в дверях, игриво виляя хвостиком, а у меня сердце удар пропускает от воспоминания о крошечных кровавых следах ее лапок. Я почти не видела ее стогодня. За ней присматривает кто то из охранников.

Она садитсяи и смиотрит своими бусинками, чуть поскуливая.

— Прости, прости меня… — беру ее на руки, поглаживая и прижимаю ближе. — Шашечка, хорошая моя, девочка моя.

На кухне кормлю ее, себе наливаю стакан воды, аппетита нет. Привычно захожу к Шахманову, сажусь на край кровати и чуть дотрагиваясь провожу пальцами по его лицу. Видеть его ослабленным, почти беззащитным, физически